— Вот, возьмите и прочтите сами.

Джулия взяла свиток, но руки у нее так дрожали, что она даже не смогла его развернуть и расплакалась.

— О, я так счастлива, — проговорила она сквозь рыдания. — Спасибо, господа, спасибо! Воистину, велика ваша доброта! О, если бы моя мать была здесь… Благодарю вас и от ее имени…

Михаэлис огляделся вокруг.

— Прошу вас, говорите тише. Зал битком набит, и приходят все новые и новые люди. Увидев, что вы плачете, не все решат, что это от радости.

— Вы правы.

Джулия взяла себя в руки, хотя слезы все еще струились по ее щекам.

— Теперь я смогу выйти замуж за Габриэле, не таясь, смогу свободно передвигаться, может быть, вернусь в Тоскану…

Михаэлис поднял руку.

— Не смешите, моя дорогая, — сердечно произнес он. — Не забывайте, что вы под подозрением и вас разыскивает инквизиция. Теперь мне будет легче закрыть ваше дело, но на это нужно время.

Джулия не выказала разочарования.

— О, я буду терпелива. Нам с матерью всегда хватало терпения…

— Да, но, возможно, дело удастся ускорить. Что вы на это скажете, ваше преосвященство? Можно ли что-то сделать для герцогини?

Алессандро Фарнезе, казалось, задумался.

— Может быть, — сказал он. — Согласно «Repertorium Inquisitorum»[22], инквизитор может реабилитировать простым нравоучением, которое снимет вину, без очистительных обрядов и прочих формальностей. Я могу лично ходатайствовать перед кардиналом де Лореном, чтобы он прибегнул к этому способу. Но для этого мне нужен жест доброй воли, который утвердил бы всех в мысли, что герцогиня не еретичка.

— Что я смогу сделать? — воскликнула Джулия. — Я сделаю все, что вы скажете.

Кардинал выдержал паузу, пока слуга принес лимонад, потом сказал:

— Идеальным было бы содействовать поимке какого-нибудь еретика. Это сняло бы с вас все подозрения. Я знаю, что вы католичка, а следовательно, вам известно, что такие поступки всегда поощряются.

Джулия явно удивилась:

— Но я не знаю ни одного еретика. Те, с которыми я была знакома, давно арестованы.

Падре Михаэлис улыбнулся.

— Подумайте хорошенько, ведь для вас так важно быть оправданной и насладиться наконец свободой. Разве в прошлом вы не были знакомы с еретиками?

— Пожалуй, да. В Лионе, несколько лет тому назад. Пьетро Джелидо, Мишель Серве, Карнесекки. Некоторых уже нет в живых.

Падре Михаэлис изобразил на лице живейшее удивление и пристально посмотрел на кардинала.

— Карнесекки? Так он жив?

— Да, он бежал в Венецию.

— Смотри-ка, — прошептал задумчиво Михаэлис.

До этого момента диалог с Фарнезе был заранее спланирован. Теперь же можно было разыграть карту, о которой прелат и не подозревал. Он надеялся, что кардинал не будет настолько глуп, чтобы возражать.

— Друг мой, — обратился он к Джулии, — до сих нор я избегал говорить с вами о Симеони. Вы уже знаете, что я видел его в Сузе в прошлом году. Он сказал, что оттуда собирается в Венецию, может, для того, чтобы найти ваш след. Вы, конечно, в курсе, что Венеция заключила договор с императором. Симеони надеялся, что никто не узнает в нем французского офицера. Но кое-кто узнал. Догадайтесь кто.

Растерянная Джулия не ответила. Михаэлис продолжил:

— Пьеро Карнесекки. Именно он. И если Симеони оказался в венецианских застенках, это по его вине.

Джулия чуть не вскрикнула, но Алессандро Фарнезе проворно закрыл ей рот рукой.

— Спокойно, герцогиня. Вашего друга быстро освободят.

Убедившись, что герцогиню душат слезы и она не пытается больше закричать, он отвел руку.

— Успокойтесь. Вы знакомы с Карнесекки и можете, не опасаясь, сблизиться с ним. Инквизиция запретила вам передвижение, но я сам провожу вас в Венецию. Вы разоблачите негодяя, и мы сделаем так, что ваш Габриэле будет на свободе.

Падре Михаэлис согласно кивнул.

— Таким образом, друг мой, вы убьете сразу двух зайцев: кардинал де Лорена объявит о вашей реабилитации, и вы сможете наконец обвенчаться с Габриэле. Что скажете? Не кажется ли вам, что в вашу судьбу вмешалось провидение?

Джулия собиралась с силами для ответа, но тут в гостиницу ворвалась группа возбужденных, вооруженных палками ополченцев. Ими руководил высокий рыжебородый человек, одетый так же, как и они, в зимнюю накидку с рукавами и с серой суконной шапкой на голове. В руке он сжимал S-образный кинжал, явно испанского происхождения.

— Господа, меня зовут Кюрнье, я глава католических крестьян Салона, — драматически начал он. — Я должен объявить вам, что день праздника омрачило ужасное преступление. В Париже убит гугенотами президент Минар, тот самый судья, который приговорил Анну де Бург и ее сообщников-гугенотов.

Все присутствующие вскочили на ноги. Мало кто из них был знаком с Антуаном Минаром лично, но все знали, что он был президентом парламента в Париже. Новость действительно была трагическая.

— Мы устали от жестокостей лютеран, — угрожающе произнес Кюрнье. — И мы устали от вашего дворянского бездействия. Кто смелый — давайте с нами. Мы идем выковыривать еретиков, засевших в городе.

Сказав так, Кюрнье удалился вместе со своими крестьянами, один из которых выбил палкой единственное в гостинице застекленное окно, словно желая оставить по себе след.

Из присутствующих дворян только двое, обнажив шпаги, последовали за ополченцами.

Женщины кричали, мужчины возбужденно обсуждали событие. Хозяйка в отчаянии вцепилась себе в волосы: застекленное окно было по тем временам роскошью.

Падре Михаэлис озабоченно оглядел спутников. То, что он увидел, его потрясло. Кардинал Фарнезе стоял позади Джулии, обняв ее, и, как бы в утешение, положил ей руки на груди и нежно их ласкал. Обессиленная Джулия не сопротивлялась.

Михаэлис спросил себя, не закралось ли в его замечательный план неожиданное и неприятное обстоятельство. Он почувствовал себя несчастным. Более того, он почувствовал себя в дураках.

Жан Шевиньи вцепился в руку Мишеля Нотрдама.

— Хотите вы или нет, а я навсегда останусь с вами. Вы так велики, что ваша тень освещает, как солнце. Я хочу жить здесь. Я буду секретарем, при надобности — переписчиком, кухонным мальчиком, конюхом… Кем угодно, лишь бы остаться с вами!

Мишель вгляделся в юношу со скучающим снисхождением.

— Эту тень, что освещает, как солнце, я никогда не чувствовал. Мальчик мой, вы думаете, это удачный момент? Разве вы не видите, что делается?

Он указал на лампы и свечи, которые всю ночь горели на многих подоконниках квартала Ферейру, а теперь гасли одна за другой. Свежий утренний ветерок гасил последние еще теплящиеся фитильки.

— Давайте обсудим ваше предложение у меня дома. Сейчас такое время… Кто опаздывает, рискует жизнью.

Шевиньи не сдавался.

— Я подошел к вам после мессы, потому что мне это было необходимо. Вы владеете тайной, выходящей за пределы человеческих возможностей. Я не прошу вас ее открыть. Мне бы только хотелось, чтобы вы приняли меня в услужение, ни к чему не приобщая. Мне достаточно просто посвятить себя тому, кто на этой земле более всех походит на Бога.

Мишель еле сдерживался, чтобы не ответить какой-нибудь хлесткой фразой. Однако в этот момент они вышли на площадь Бугр-Неф, один из оплотов мятежников. Многие из них, завернувшись в серые плащи, забрызганные кровью, спали прямо на мостовой, положив рядом с собой береты с куриными перьями. Они устали, вернувшись с ночных налетов, во время которых их союзники из горожан всю ночь не гасили огней, чтобы освещать им дорогу.

Некоторые группы мятежников были еще на ногах и собирались в кучки, чтобы обсудить ближайшие карательные экспедиции. Шел пятый день их полного контроля над городом.

Все началось с нескольких случаев самосуда, когда побили палками предполагаемых реформатов, после того как стало известно о попытке государственного переворота, которую гугеноты предприняли в Амбуазе, где находилась королевская семья.