И увела его. Незаметно ото всех. Кроме Вали и Толи, само собой…

Они бродили по кумачовой, праздничной Москве до рассвета. Останавливаясь в каждом темном закоулке… Чтобы поцеловаться.

Уже давно рассвело, когда Владимир, в конце концов, довел Машу до ее подъезда. А потом еще долго-долго сидел один на скамейке в парке.

Хмель уже выветрился у него из головы. Которая жутко трещала с перепоя.

Он сидел, закрыв глаза и уткнувшись лицом в ладони… Думать ни о чем не хотелось. Да, и не моглось… Ему бы остограмиться. Придти в себя…

Что он наделал! Господи, что он наделал!

Теперь, после всех этих страстных поцелуев и объятий, он просто обязан был объясниться с Машей! Признаться в любви и попросить ее руки… Как честный человек.

А для начала рассказать ей о том, что уже давным-давно женат!

Хотя это надо было сделать еще вчера! До того как! А не после!

Они договорились с Машей встретиться через полторы недели. У Серовых. Которые одиннадцатого мая отмечали первую годовщину свадьбы.

Вообще-то, Анатолий сразу после праздников убывал на учебно-тренировочные сборы в Рязань. Вместе со всеми своими инспекторами. Но обещал прилететь на денек в Москву и устроить грандиозное чаепитие. С танцами и морем шампанского…

К этому времени Владимир должен был, наконец, окончить свои курсы. Чтоб им! Хотя причем тут были курсы?!..

Ну, что же… Он встретится с Машей у Серовых, пойдет ее провожать и все ей расскажет. И пусть все идет, как идет!

Но все пошло не так… И пошло, и поехало, и полетело кувырком.

- Серов разбился!.. Насмерть!.. Вместе с Полиной Осипенко! - пронеслось по академии. По Москве. По всей стране…

Подробности Владимир узнал от Ивана Лакеева, когда тела погибших привезли в Москву для кремации. Чтобы затем похоронить в Кремлевской стене…

Они отрабатывали слепой полет на спарке. Обычная тренировка. Но почему-то на высоте всего пятьсот метров. Вместо тысячи, как положено по инструкции. Анатолий сидел в закрытой кабине, а Полина должна была его подстраховывать. Но не смогла. И на вираже они сорвались в штопор. Анатолий сбросил колпак и вывел машину из штопора. Но перевести в горизонтальный полет не успел… Высоты не хватило…

Это было словно поветрие какое-то! Страна теряла Героев одного за другим!.. Сначала пропал без вести Сигизмунд Леваневский. Потом, во время его поисков, погиб Михаил Бабушкин. Осенью разбился Александр Бряндинский. В декабре - Валерий Чкалов. Два месяца назад - Антон Губенко… А теперь, вот, Анатолий и Полина…

Урны с прахом были выставлены в Колонном зале Дома Союзов. Два дня и две ночи по Пушкинской улице шли люди. Казалось, что попрощаться с погибшими пришла вся Москва. У подножия двух постаментов поднялся высокий холм из тысяч букетов, повязанных алыми лентами. Два оркестра, симфонический и духовой, играли без перерыва. Печальные мелодии Бетховена, Шопена, Чайковского рвали душу на части. Даже мужчины едва сдерживали слезы.

Не плакала только Валентина…

Ее мать и самые близкие подруги, Женя Антонова и Маша, не отходили от нее ни на шаг. Они держали ее под руки, а она стояла, отрешенно глядя прямо перед собой сухими, ничего не видящими глазами и молчала.

Владимир стоял в траурном карауле вместе с остальными ребятами…

Стоял и думал. О том, сколько отличных парней ему уже пришлось похоронить. Пилотов и штурманов. Молодых и веселых… И о том, сколько они оставили после себя безутешных вдов…

А еще он думал о том, что жизнь у них (в том числе и у него), конечно, очень яркая, но слишком уж короткая. Поэтому нельзя ничего откладывать на потом… Особенно, Любовь.

На следующий день Владимир сел в поезд и уехал.

После окончания оперативно-тактических курсов он был оставлен в распоряжении Начальника ВВС Красной Армии и получил отпуск. Ему предложили путевку в Сочи, но он отказался. И поехал не на Черное море, а на Онежское озеро. В Петрозаводск.

А лучше бы этого не делал…

Найти Снежкин адрес большого труда не составило. Иволгина Снежана Георгиевна была прописана в частном доме по улице Малая Слободская, девять. Дом принадлежал гражданке Дударевой Лукерье Антиповне, а Снежка, судя по всему, снимала у нее комнату.

Гораздо больших усилий от Владимира потребовало свертывание до минимума обширной программы торжественных мероприятий по случаю празднования прибытия в город Петрозаводск целого Товарища Депутата Верховного Совета СССР Героя Советского Союза Иволгина.

В гостиницу он заселился вечером. А уже поутру его навестили председатель горсовета и предгорисполкома, а также сопровождающие их лица, числом достаточным, чтобы в гостиничном номере яблоку упасть стало негде. Они и доложили план работы Товарища Депутата (и прочая, и прочая) на ближайшие семь дней, в том числе список семидесяти семи организаций, намеченных для посещения в первую очередь.

После весьма эмоциональных призывов к партийной дисциплине и сознательности, с одной стороны, и к милосердию и человечности, с другой, был согласован сокращенный вариант пребывания Товарища Депутата в Петрозаводске - один день на акклиматизацию и три дня на торжественную часть. Акклиматизация, само собой, предусматривала максимальную секретность. Никакого эскорта, одним словом! Иначе, отрезал Владимир, никакой торжественной части!

Городское начальство вздохнуло и согласилось.

А он отправился на Малую Слободскую… В гражданке. Для секретности.

- Дык, это… Съехала она, милок! Сразу после майских праздников и съехала, - развела руками бабка Лукерья.

Владимир прищурился… Бабка заерзала…

- Забрала свой чемоданчик и ушла. А куда, не сказала! Я, ведь, к ней со всей душой! - забегали бабкины глаза. - Берегла ее, как родную. Даже в горнице у нее сама убиралась, когда она совсем отяжелела…

После этих слов в доме повисла такая гнетущая тишина, что бабка, наконец, перепугалась по-настоящему!

- Ой, не серчай, милок, на дуру старую! Не со зла я! Ой, не серчай, Христа ради! - запричитала Лукерья. - Напилася и спьяну брякнула, чтобы съезжала она, значит, да рожала там, где нагуляла! Не со зла я! Что ли креста на мне нету, брюхатую бабу, да на сносях, на улицу выгонять!

Владимир медленно поднялся… Оч-чень медленно…

- Ой, не серчай! Ой, не убивай! - заверещала бабка, отскочила и забилась в угол, увидев, как побелело его лицо. - Ой, пожалей! Ой, не убивай!

- Где она? - прохрипел Владимир, медленно опускаясь назад на скамью.

- Я, ведь, и прощения у нее просила за слова свои дурные! Так, ведь, и слушать не стала! Собрала чемоданчик и ушла! - бормотала Лукерья.

- Где? - рявкнул Владимир так, что бабка подпрыгнула.

- Где ей и быть-то? У дохтура она, у своёго! Где же еще! К дохтуру и ушла жить! - затараторила она. - Пока гладкая была, все по закуткам с ним ховалась да миловалась! А как пузо-то поперло, куда деваться! К нему и пошла!

Владимир поднялся, подошел к ведру с колодезной водой и, зачерпнув, выпил полный ковш. А потом уронил его, поднял ведро обеими руками и вылил на себя.

- Ой, не серчай, милок! Кого хошь, спроси, - причитала бабка. - Не обижала я ее!

- Значит, от доктора забеременела? - повернулся к ней Владимир.

- От него, как Бог свят, от него! - перекрестилась Лукерья. - От кого же еще! К нему и пошла!

- Кто такой? Что за человек?.. - глухо спросил Владимир.

- Левин. Вениамин Абрамыч. Главврач из глазной больницы. Хороший мужчина! Хотя и обрезанный! А, вот, поди, ж ты! Другой послал бы бабу куда подальше, а он пустил! - сипятила бабка Лукерья, бочком-бочком пробираясь к двери, чтобы сбежать.

Но Владимир так посмотрел на нее, что она застыла, заткнувшись на полуслове…

Итак, он узнал все, что хотел.

И в Петрозаводске ему теперь делать было больше нечего…

Вечером следующего дня, добравшись до Ленинграда, Владимир поселился в гостинице «Астория». В роскошном номере с окнами на Исаакиевский собор.

И внезапно запил… И беспробудно пил дней десять. Не меньше… То сутками не выходя из номера. То сутками в нем не появляясь…