-Дед. Но я виновата...

-Ты чувствуешь себя виноватой.

-Нет.

-Тебе кажется, что ты виновата.

-Нет, на самом деле!

-Расскажешь?

Она покачала головой.

-Не хочу.

-Что, золотце, в твоей истории больше стыда и боли, чем в моей?

-...

Маша сморщилась и не ответила. Илья Ильич раскатал вниз, расправил штанину, опустил ногу на пол, выпрямился.

-Зря я тебя расстроил своими сказками?

Нет, не язвил. Вполне серьезно поинтересовался. Участие в его взгляде доконало Машу. Плечи у нее затряслись. Слезы, которых не было так долго, хлынули горячо и неудержимо.

-Дед, дед.

Прильнула к Илье Ильичу, обняла. Ничего не рассказывая. Растеклась, рассиропилась, понимая, что услышала правду. Себя она, голубушка жалеет. Себя исключительно.

-Это пройдет, золотце. Обязательно. Вот увидишь.

Явление стриженной под ежика Маши в школе произвело не слабый эффект. Девчонки охали и ахали, мальчишки - из числа хоть капельку влюбленных, погрустнели. Безус с Марком почесали в затылках, с расспросами и комментариями, слава Богу, не полезли. Братья Федотовы неожиданно расстроились. Пробурчали на два голоса.

-Ой, Рыжая, зря!

-За три дня ведь не отрастут.

Класснуха выронила на пол журнал.

-Маша! О, Боже! Маша?

Физик долго тер ладонями виски, когда разглядел вызванную к доске Полежаеву.

-Что такое? Почему?

Химичка вздохнула. Зачем-то поправила брошь. Приставать не стала. Только весь урок бросала грустные, длинные взгляды в сторону милой златовласки. Не произнесла вслух ни словечка по поводу стрижки. За что Маша была Анне Леонтьевне несказанно благодарна.

-Маруся, ты меня с ума сведешь! Что ты сделала с собой?

Мама вытаращила глаза, застонала, замахала руками, как матрос который семафорит. На крики из комнаты ползком явился брат. Увидел няню, тут же пустил слюни радости. Зачирикал на своем детском языке. Засмеялся. Ему длина волос сестры была явно по барабану. Подлез, ухватился за Машины коленки, привстал, крепко упираясь в пол толстенькими ножками.

-Ня!

-Привет, карапузик. Как дела?

-Дай!

Пока брат с сестрой общались, мама пришла в себя.

-Маруся, зачем?

-Смена имиджа.

-Марусенька, я не понимаю.

-В новую жизнь с новой прической.

Маша шагнула вперед, обняла расстроенную маму. Поверх ее плеча, сверху вниз подмигнула Артурчику. Он оценил знак внимания, хихикнул. Отцепился было от няниной коленки, тут же с размаха шлепнулся на попку. Не заплакал. Сказал с удивлением.

-Бух.

Леночка вытерла слезы, высвободилась из рук дочери, посмотрела на нее снизу - эх и жирафа вымахала! Спросила.

-Забежала на минутку, или посидишь?

-У меня есть три часа. Одевай карапуза, гулять пойдем. А ты завались, покемарь немножко. Скажи чем его покормить, как вернемся. Чтобы тебя не будить. Отдохни, ладно?

Леночка посмотрела на дочь со странным выражением удивленной благодарности.

-У тебя же экзамены. Некогда.

-Мам, хватит уже. Все время над книжками сидеть - голова опухнет. Верно, Артурчик?

-Га!

Собрались за десять минут. Маша положила в сумку запасные штанишки и колготки, бутылочку с водой. Подхватила одной рукой летнюю прогулочную коляску, другой брата. Мама охнула. Засуетилась.

-Подожди. Подожди, помогу тебе спуститься. Подожди.

-Зачем? Сама прекрасно справлюсь. Мне не тяжело.

Артурчик внимательно слушал разговор, таращил глазки, крутил круглой головой туда-сюда и улыбался. Пацан был, по словам соседки тети Дуси - правильный. Любопытный веселый крепыш. Животик подлечили, теперь малыш хорошо спал по ночам, да и днем тоже не бастовал, не хныкал. Все вызывало его интерес. Кошка, дремлющая в подъезде на подоконнике.

-Р-р-р.

Машина во дворе.

-Бип-бип.

Прыгающая на газоне ворона.

-Кар-р-р.

Во дворе гуляли четыре юных гражданина непонятно какой страны. Дикое название СНГ в народе не приживалось. Мама и три бабушки, стоя в нескольких шагах от малышей, яростно ругали: окаянное правительство, зажравшегося директора лампового завода и проклятых бандюков. Присоединяться к пустопорожней злобной болтовне? Еще чего не хватало. Маша вежливо поздоровалась, усадила Артурчика поудобнее. Застегнула ремень. Он шустрый, глаз да глаз нужен. А не то в момент выпрыгнет, прямо на ходу.

Артурчик решил пошалить, высунув кончик языка от удовольствия и пуская пузыри из слюней. Мордаха у него была самодовольно-счастливая. Маша пожалела, что фотоаппарата под рукой нет. Кадр вышел бы что надо.

Подошли товарищи по прогулке. Все от двух до трех лет. Ужасно смешные. Начали всячески изображать, что уже большие-пребольшие. А этот, который в коляске, еще совсем младенец. Девочка в розовой тоненькой шапочке, попыталась сдвинуть карету с принцем с места. Надула щеки, напыжилась. Маша ее остановила.

-Коляска тяжелая. Не надо.

-Хочу!

Вот и поговорили.

Сонная Маша тряслась, намертво вцепившись в поручень. Зевала с риском вывихнуть челюсть. Нет, не над учебниками проводила она бессонные ночи - мысли мучили, воспоминания одолевали.

Троллейбус медленно, поскрипывая и покачиваясь, тащился в город. Спиной к умирающей от недосыпа Полежаевой, стояла невысокая девица в очень короткой, по самые трусики обрезанной джинсовой юбочке. Телесного цвета колготки от частых стирок покрылись катышками и слегка пузырились на коленках. Видимо их владелицу сие не смущало. А зря. Очень непрезентабельное зрелище. Немногим лучше штопки. Бр-р-р.

С подружкой вызывающе демонстрирующей народу свои, довольно неплохие, ножки болтал паренек. Мелковатый, щупленький экземпляр. Маше такие воробушки никогда не нравились.

В первые же теплые дни народ разоблачился. Куртки прочь. Златовласка тоже сменила плащик на свитер. И теперь отчаянно мерзла. Не иначе - от недосыпа. Юноша щурился, все смотрел на Полежаеву и смотрел - исподтишка. Вот ему показалось, что Маша заметила маневр - уши залились краской. Стали багровыми. Смешной какой.

Клетчатая рубашка, клеенчатая спортивная сумка на плече, толстая коричневая оправа очков. Невозможно коротко подстриженный, чуть лопоухий. Маша, про себя, его птенчиком окрестила. Дорога длинная, какие только глупые мысли в голову не придут!

Теперь уже изредка, застеснялся не иначе, юноша бросал очередной воровской восхищенный взгляд через плечо своей пассии на высоченную рыжую красотку. За толстыми стеклами очков глаза его восхищенно округлялись, зажигались огоньками. Девица, впрочем, ничего этого не замечала. А Маша чужие восторги игнорировала. Достали уже. Она не прилагала никаких усилий для того, чтобы выглядеть привлекательной. Блюла чистоту, вот и вся забота о собственной внешности. Даже за ногтями следить не хотелось. Подпилила их короче некуда. Маникюр? Нет. Намек на него. Никакого лака, разумеется. Кольца? Юбочки-сарафанчики? Еще чего не хватало. Не то состояние души, чтобы из кожи вон лезть, стараясь выглядеть получше. Напялила джинсы, провела расческой по волосам и вперед.

Вон, бедная Евина дочь, которая рядышком и вроде как бы со своим собственным парнем болтает. Спала с бигудями на голове! Потом причесывалась, лаком все это безобразие брызгала. Пол часа, если не больше поутру размалевывала физиономию. Юбочку наглаживала. Серьги в ушки вдевала, колечками пальцы унизывала. Результат? Лохматая не накрашенная Полежаева в свободном свитере может увести кавалера за минуту и без усилий. Маше на мгновение стало жаль незнакомую девицу. Стоит, ушки развесила, глаз со своего очкарика не сводит. Блин. Обрывок разговора внезапно привлек ее внимание. Паренек повторил, покачивая головой.