Взяла лежащую возле аппарата трубку. Прижала к уху сердитым жестом.
-Слушаю!
Жесткий голос Бурова резанул по душе точно лезвие.
-Макс разбился. Вчера ночью.
-Нет!!!
Ей казалось, что кричит. На самом деле едва шепнула, короткий выдох. Еще один.
-Нет.
Мишка был безжалостным.
-Насмерть.
* * *
Проклял кто ее апрели? Один за другим? Почему?
-Дед, какое сегодня число?
-Тринадцатое. А что случилось?
Спрыгнул с табуретки. Присел на корточки, рядом. Ласково прикоснулся к плечу.
-Золотко. Отвечай.
Вынул из руки пиликающую надрывными гудками трубку. Положил на законное место. Попросил строго. Почти потребовал.
-Эй, очнись!
-...
-Что такое, в конце концов? Радость моя, ау!
-...
-Ты меня пугаешь, деточка. Рассказывай, что стряслось?
-Дед. Дед. Это все из-за меня. Я знаю.
-Что случилось?
-Макс погиб. Кажется, авария.
Дед секунду молчал. Обнял за плечи. Краешком огромного полотенца вытер воду со лба своей внучки. Сказал негромко.
-Это должно было случиться, рано или поздно. Ты здесь ни при чем.
-При чем.
-Почему?
-Я его очень обидела. Неделю назад. Очень сильно. Очень-очень-очень.
-Ну и что? Думаешь, от огорчения этот бык вывернул руль не туда куда надо? Это Макс то? Да у него в голове гнездился целый исследовательский институт аналитиков. Не того склада человек, чтобы от расстройства в аварии попадать. Даже не думай. Ты здесь ни при чем!
Маша повернула голову. Чтобы встретиться с дедом глазами. Ничего то он не понял, пенек! Ничего абсолютно, ни в ней, внучке любимой, ни в Максе. А еще специалист. Психолог в погонах. Отставной, вернее, ведь пенсионер уже. Нервно хмыкнула. Слова щипали язык, просились наружу. Маша по очереди задушила каждую фразу откровенного, непроизнесенного протеста. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
Ничего объяснять не нужно. Себе дороже обойдется. Молчание - вот настоящее золото. Дед спросил чрезвычайно деловым тоном.
-Когда похороны?
-?
-Когда похороны?
С трудом собравшись с мыслями, Маша ответила.
-Мишка сказал завтра. Вроде бы.
Всхлипнула, поднялась, поддерживая полотенце. Тупо огляделась. Подошла к окну. Прижалась мокрым лбом к ледяному стеклу. Пролетарский Химмаш предстал перед ней во всем своем безобразии. Грязные дороги, разбросанные повсюду уродливые серые коробки зданий. Спешащие по своим делам человеческие фигурки. У женщин в руках непременные авоськи, или большие кожаные баулы с прочными ручками, чтобы не рвались от тяжести. Темная одежда горожан. Дымное небо. Провода и столбы.
Так он выглядит - мир, в котором нет Макса?
* * *
Дед не отпустил ее одну. Чудак человек. Можно подумать, что пацанам, приятелям родственникам и друзьям Макса заняться будет не чем; только обижать высокую рыжую идиотку. У Маши не было сил спорить. Пришлось согласиться на сопровождение человека, которого гибель гризли ни капли не огорчила. Дед шел рядом, чуть впереди. Молчаливый и серьезный. В неизменном дурацком берете. Его унылая и обеспокоенная физиономия делала ситуацию трагикомической. Дед актерствовал. Нет, горю внучки он вполне сочувствовал. Но где-то там, в глубине души, за бархатным задником сцены, театральная труппа его разума плясала от радости, вернее ликовала. Обманывайте кого угодно, Илья Ильич. Маша знала, без всяких курсов по умению читать в чужом сердце - дед был доволен тем, что Макса больше нет. Судьба смахнула ферзя, принадлежащего противнику с доски. Вот и славно.
В квартире было не протолкнуться от незнакомого народа. Какие-то пузатые дядечки, зареванные взрослые тетки, всхлипывающая на кухне старушка. Сердитые мордастые молодые мужики тихо переговаривались между собой. Гроб установили в зале, Маша не могла туда протолкаться. Замерла, под аркой, в коридоре. Закрыла глаза. Из-за чужих спин вынырнула, протиснулась к Маше, квадратная фигура Бурова. Он ничего не говорил. Просто взял за руку, встряхнул, стиснул ладонь. Маша очнулась. Кто это перед ней? Красные белки глаз, потрескавшиеся губы, вместо привычной улыбки - стиснутые в линию. Вечно довольный жизнью Буров? Нет. Не может быть. Этот пасмурный, строгий мужик был на него совсем не похож. И неловкого глупого клоуна он больше не напоминал. Маша ткнулась лицом в небритый висок. Обняла Мишку так, как раньше и не представляла себе возможным. Точно самого дорогого в мире человека. Застыла, слегка покачиваясь. Плечи дрожали, губы тряслись. Слез не было. Да и откуда им взяться, если в душе все пересохло, растрескалось. Буров коротко похлопывал девушку по спине. И ничего не говорил. Ни одного лицемерного слова утешения. Ни одной липовой никчемной фразы. Их горе было общим. Вот и все.
Из ниоткуда появился хорошо одетый, строгий мужик в темно бордовом, почти черном костюме. Положил широкую ладонь Маше на плечо. Чуть сжал и тут же отпустил. Что за фамильярность? Перепутал ее с кем-нибудь? Полежаева перевела горячечный, сухой взгляд на незнакомца. Некрасивое бульдожье лицо, толстенная шея. Смутно он кого-то напоминал. Но Маше не удавалось прорваться сквозь завесу боли, расшевелить непослушную память.
-?
-Диман. Я, Диман. Дмитрий Петрович. Забыла меня? А я тебя помню. Босс тебя очень любил.
-?
-Я же в Питере теперь. Он бывал часто. Недавно немного поговорили. О том, о сем. Босс сказал, что ты самое главное. Мы с ним тебе подарок выбирали, к дню рождения. Вместе.
-?
-Браслет. Босс сказал, что не угодил тебе на Новый год. Решил переиграть. Купил штуковину всю в бирюлечках. Дорогую, с камнями. Не успел отдать тебе, да?
Маша подняла глаза, уставилась на потолок. Долго рассматривала золотистые шелковые цветы, изящную кремовую люстру. Мода обклеивать всю квартиру изнутри (как коробочку для ювелирных безделушек) разноцветной шелковой тканью до Заранска еще не добралась. Макс опережал окружающих на три шага.
О чем ей толковал этот безобразный тип? Раз браслет, два браслет. Господи. Голова закружилась. Хорошо, что Мишка поддерживал, не отпускал. Диман исчез было, вернулся. Ухватил обоих сразу, нет, троих - дед увязался следом, потащил за собой вперед, в зал, бесцеремонно распихивая народ. Компанию пропускали. Диман, как бульдозер пробивался к цели.
-Вот.
Поставил Машу с Мишкой у изголовья гроба. Повторил, точно подпись начертил под важным документом.
-Вот.
Пожилые женщины в черном, два старика, мальчишка чуть младше Полежаевой, теперь все с недоумением на них смотрели. Диман никому ничего не объясняя, остался тут же. Его отвлекали сдержанным шепотком справа и сзади. Он быстро нарезал ломтики слов, все исключительно по делу. Диман был здесь не последним человеком? Командовал? Маша не вникала ни во что.
Макс. Макс был рядом. И одновременно уже не был. Лицо с резко очерченными скулами, запавшие небритые щеки, покрытый темной щетиной упрямый подбородок. Твердые губы. Впервые в жизни Маша видела гризли принаряженным цивильно: в костюме и галстуке. В сложенных на груди руках - зажженная свечка. На безупречных манжетах дорогой рубашки золотые запонки в виде рычащей оскаленной морды медведя. Боже мой... Она ничего о нем не знала, совершенно. Семья, родители, увлечения? Тайна на тайне.
-Макс...
Протянула ладонь, прикоснулась к холодным каменным пальцам.
-Макс. Прости меня, пожалуйста. Я тебя ужасно обидела. Ужасно. И ничего нельзя исправить. Я не хотела. Это просто ошибка, понимаешь?
Смотрела сверху (никогда раньше не доводилось полюбоваться гризли с этого ракурса) на короткие пушистые ресницы, навсегда сомкнувшиеся. Никого больше не обожжет злой, или радостной вспышкой тот огонь, который горел в душе Макса, изредка прорываясь наружу, будто глаза - полупрозрачный экран, за которым бушует пламя. Серые, ртутные, стальные - легко меняющие оттенки...
