-И?

-Девочку при мне в троллейбусе какие-то подонки, говорит, тискали. Она, мол, хнычет, всем по барабану. Ну, мамахен моя протиснулась к этим говнюкам.

Маша глупо хихикнула. Представить добродушную тетю Олю в гневе не получалось.

-Взяла двух, стукнула лбами. Третий по уху получил. Переступила мамахен через, значится, лежащие тела...

Маша покачала головой.

-Да. Не слишком она старалась шагать аккуратно. По кому-то и протопталась своими копытами. Факт. Ничего. Мне не жаль, ни капельки.

-А дальше?

-Девочку вывела из троллейбуса. Сели в следующий, она ее еще до самого дома проводила. Вручила родителям. Народная дружинница, блин.

-Не верю.

-Зря. Говорю тебе, в маму я пошла. Толкнуться там, оттереть кого - не проблема. Мне такой азарт за мяч бороться. От меня прямо разбегаются, в страхе. Я себя волком между овечек воображаю. Ужас просто. Моя это игра. По душе.

Маша улыбнулась.

-Ты все знаешь сама.

-Ага.

-А спрашиваешь зачем?

-По привычке. Ты же у нас умная.

-Я?

Начала, было, Маша с возмущением и, вдруг вспомнила слова Анны Леонтьевны. Передумала спорить, согласилась с важным видом.

-Вообще, то ты права, Светка. Я просто чудо.

Подруга хихикнула. Подумала, что Полежаева шутит. Разубеждать ее было некогда. В кабинет ворвалась класснуха. За ней перекусившие Марк с Вовочкой плотоядно слизывающие с губ остатки молочных усиков.

-Контрольная!

-Ну вот, опять.

-Может не надо.

Заканючили "бэшки" Скорее по привычке, чем из необходимости. О контрольной их предупреждали еще неделю назад. Маша подмигнула будущей звезде спорта.

-Не дрейфь. Осилим как-нибудь.

-Обещаешь?

-Да.

Надежда Петровна, разумеется, была неумолима. Вихрем промчалась между рядами, раздавая карточки. Маша любила английский. Попросила весело.

-Мне самую трудную работенку.

-Держи!

-Спасибо.

Светка завздыхала тяжко, тупо глядя на свое простейшее задание. Словом жизнь шла по накатанной колее. До последнего урока. И звонка с него, дарующего временное освобождение от рабского школьного гнета.

В коридоре у окна стоял высокий худой мужчина. Весьма странного вида. Темное пальто из болоньи было модным. И нареканий не вызывало. Но берет? Синий, залихватски нахлобученный на одно ухо. В Заранске сии головные уборы считались почему-то исключительно женскими. Старик, все-таки он был уже пожилым - этот необычный дядька, шагнул навстречу Маше. Стянул с головы берет, смял в опущенной руке. Спросил, подчеркнуто спокойным голосом. Таким ровным, до мурашек по коже, тоном.

-Полежаева? Мария?

-Да. А вы кто?

Ответить он не успел. За спиной у Маши нарисовалась толпа одноклассников. Вредный голос Марка предположил.

-Еще один тренер из столицы?

Мальчишки запищали радостно. Какое никакое развлечение подвалило. Марк, возвышаясь над подругами (Светка держала Машу под ручку), грозно потребовал.

-Заберите от нас и эту талантливую девочку тоже. Очень надоела. Слишком умная. Слишком красивая. А уж вредности в ней!!!

Маша, не оборачиваясь, воткнула локоть в плоское пузо Белокурой Бестии.

-Замолкни.

На всякий случай разогнала народ. Тычками, подзатыльниками и словами. Каждому досталось свое. Кто его знает этого деда. Вдруг, что не так? Зачем всем слышать их разговор? Через минуту в коридоре из "бэшэк" остались только они с баскетболисткой. Странный дед молча ел Полежаеву взглядом.

-Кто вы?

Повторила Маша. Ей все меньше и меньше нравилось происходящее.

-Меня зовут Илья Ильич. Я бы очень хотел немного поговорить с тобой. Наедине. Твоя подруга не обидится, если мы ее отпустим? Как вас зовут, девушка?

-Света.

-Можно я у вас похищу Марию, ненадолго. Светлана. Вы позволите?

Надежда российского баскетбола, чуточку ошеломленная галантными манерами деда, послушно пробурчала.

-Пойду я тогда. Позвони мне, рыжая.

-Пока.

-Пока.

Мимо живым ручьем торопились в раздевалку мальчишки и девчонки из восьмых и девятых классов. На Машу с высоким староватым типом никто внимания не обращал.

-Может быть, пройдемся по улице?

Предложил Илья Ильич. Добавил, начиная явно волноваться.

-Там замечательная погода. Правда. Здесь такой шум.

-Народ схлынет, будет тихо.

Возразила Маша из упрямства. Было в собеседнике нечто тревожное, непонятное. Не пугающее, но скажем прямо - настораживающее. Он безжалостно мял берет, но глаз не отводил. Смотрел, смотрел, смотрел. Точно не мог налюбоваться. Маша не выдержала.

-Вы мне не ответили на вопрос. Илья Ильич. Кто вы? Зачем я вам понадобилась? Мы не знакомы. Я вас вижу первый раз.

-Да. И это большое горе для меня, Мария. Я готов загладить свою вину как угодно и чем угодно.

-Не понимаю.

-Я твой дед.

-Что?

-Алексей Летов учился вместе с твоей мамой. Потом они дружили. Но... не поженились. Так вышло. Алексей - мой сын.

-О, Господи.

Маша имела в виду, что оказалась более чем права, разогнав одноклассников. Пожалуй, семейной сцены только ей не доставало - публичной особенно.

-О, Господи.

Повторила она. Потом вспомнила, вскинула брови, спросила требовательно.

-Вы звонили мне на Новый Год?

-Хотел поздравить и договориться о встрече. Леночка... Твоя мама, была против.

-Она и сейчас против, наверно.

Судя по новогодней реакции Леночки, Маша, высказывая это предположение говорила святую правду.

-Понимаю. Мой сын поступил очень скверно. Жена его поддержала. Все решили за моей спиной. Я ничего не знал.

Он взмахнул беретом, прижал стиснутую руку к сердцу.

-Честное слово, Мария. Честное слово. Я ничего не знал.

-Странно.

-Вовсе нет. Много ездил. Такая была работа. Возвращался домой пару раз в году, на месяц, не больше. Алексей все решил вместе со своей мамой. Моей покойной супругой. Я, действительно, ничего не знал. Ничего.

Маша отражалась в глазах худого высокого мужчины. Ему хотелось верить. Почему-то. Бухнула сумку на подоконник, чуть повернулась, стояла вроде бы рядом, но смотрела вниз, в школьный двор. Слева, сбоку, если бросать искоса короткие взгляды, расплывалось синим пятном пальто. Слева внизу, Маша была неравнодушна к обуви, поэтому обязательно обращала внимание на чужие ноги, итак, слева внизу обретались - черные, нездешнего вида ботинки. Скорее удобные, чем модные. Прошитые по краю ярко красной ниткой. Где он взял чумовые шузы? Странный тип. Полежаева удивилась, что думает о такой ерунде, как обувь в подобный момент. Героиня приличного фильма закатила бы скандал, или, заливаясь слезами, кинулась вновь обретенному родичу на грудь. Маша, прищурившись, изучала слитное отражение в стекле. Синий силуэт не шевелился.

Дед молчал, минуту, может быть две. Ждал Машиной реакции? Потом заговорил. Слова летели в плохо вымытое школьное окно, отражались от стеклянной преграды, падали на пол к ногам застывшей девушки.

-Видишь, мне не понадобилось даже спрашивать у твоих учителей, кто из девочек Полежаева Мария. Ты, как огонек. Волосы, глаза. Я бы узнал тебя из тысячи, да нет, из ста тысяч твоих ровесниц. Глупо звучит. Но это правда. Это ужасно несправедливо, что ты росла без меня, что я не водил тебя в садик, не читал тебе книжки, не учил играть в шахматы, наконец, не возил тебя никуда. Ты ведь даже не была на море, наверное, ни разу... Так?

-Ну и что.

-Я бы мог дать тебе все это в детстве. Нет, я не богат, но и не бедствую. Что нужно ребенку? Книжки, игрушки, одежда. У тебя не было толпы бабушек-дедушек. Я навел справки, узнал. Тебя никто не баловал. Вам с мамой трудно пришлось. Теперь ты совсем большая. И это тоже прошло мимо меня.

-Ну и что?

Он резко взмахнул беретом, точно сметая с лица невидимую, еще не рожденную предательскую влагу. Полно, да разве такие мужики умеют плакать? Лицо у Ильи Ильича было твердым, темным, с въевшимся в кожу загаром. Голос нарочито спокойный, понизился едва ли не до шепота. Паузы между словами удлинились. Невероятно. Он, что, в самом деле, не без труда сдерживается?