Получается любопытная картина. С одной стороны, прокормить огромную конную армию в снежной России — задача исключительной сложности. Если не кривить душой и говорить откровенно, это попросту невозможно. Мы тешим себя надеждой, что сумели достаточно убедительно сие показать. С другой стороны, нельзя же уменьшать силы иноземных захватчиков до бесконечности. Многие современные историки скрепя сердце сходятся сегодня на цифре в тридцать тысяч кавалеристов (смотри мнение Владимира Чивилихина). И даже в этом случае они вынуждены признать, что ордынская конница двигалась не единой массой, а так называемой облавой, разбившись на несколько отрядов и по разным направлениям. Понятно, что численность каждого такого отряда следует еще значительно уменьшить. Тогда сразу же возникает другой неудобный вопрос: как такая сравнительно немногочисленная армия могла в считанные месяцы опустошить огромную многолюдную страну? Куда ни кинь, всюду клин: полчища «безбожных моавитян» просто не выживут зимой на Руси, а небольшая мобильная армия не сумеет добиться поставленной цели. Противоречие представляется неразрешимым. И в конце концов: как все же быть с тем упрямым фундаментальным фактом, что кочевники всегда начинали свои военные предприятия весной?

А ответ, между прочим, лежит на поверхности. Стоит только избавиться от эпициклов и поставить на место Земли Солнце, чтобы увидеть, насколько картина сразу же упростится. Зима — это излюбленное время военных походов русских князей. Вот они, прекрасно зная географию своих владений, действительно использовали замерзшие реки в качестве торных дорог, которые надежнее, чем что-либо другое, выводили их дружины к намеченной цели кратчайшим путем. По сути дела, это единственно разумный способ ведения боевых действий в огромной, заросшей дремучими лесами стране. Стоит лишь на мгновение допустить, что никаких «злых татаровей» и в помине не было, что не приходили на Русь неизвестные пришельцы из неведомых глубин Азии, как все сразу становится на свои места. В стране идет гражданская война (назовем для простоты это так), а боевые действия ведут сравнительно немногочисленные отряды, прекрасно ориентирующиеся в своей стране. Они не испытывают никакого недостатка в продовольствии, фураже и оружии, потому что действуют не в отрыве от собственных баз, а опираясь на свои города и запасы там накопленные. Княжеские воеводы, собаку съевшие на лесной войне, прекрасно себя чувствуют в непроходимых чащобах, и им вполне по силам спланировать и осуществить военную операцию вроде той, в которой полегли доблестные ратники князя владимирского Юрия Всеволодовича. Не правда ли, уважаемый читатель, такое допущение позволяет одним махом избавиться от множества нелепостей и неувязок?

Вдумчивый читатель вправе спросить: если автор настоящего сочинения постулирует факт гражданской войны на территории русских княжеств (или борьбу за передел власти — называйте сие, как хотите), то имеются ли в его распоряжении какие-нибудь более веские доказательства именно такого развития событий, помимо туманных рассуждений о невозможности зимней кампании со стороны пришлых кочевников? Отвечаем: таких доказательств более чем достаточно, и только поразительная зашоренность историков традиционной ориентации позволяет их игнорировать. Сама география Батыева похода не оставляет от ортодоксальной версии камня на камне. Но начать нам придется все же с пресловутой Калки…

Итак, первое столкновение русских князей с монголами произошло в 1223 г. на берегах реки Калки. Любопытно, что монголы здесь совсем не выступают как агрессоры. Более того — они вели себя исключительно политкорректно. Затеяв войну с аланами и половцами в причерноморских степях, они прислали в Киев послов, которые вполне благожелательно просили русских не вмешиваться в эту запутанную историю. Дескать, сами разберемся, а ваше дело сторона. В скобках заметим, что во всех летописях супостаты именуются татарами, слово «монголы» применительно к битве на Калке не звучит ни разу. Киевляне не вняли и стали собирать войско, а послов убили (а по некоторым источникам, не просто убили, а «умучили»). С одной стороны, русских князей можно понять — русско-половецкие отношения имели давнюю традицию и находились в своеобразном равновесном состоянии «дружбы-вражды». Бывали набеги с обеих сторон, сопровождавшиеся грабежами, разорениями и уводом в полон пленников, но бывали и династические браки на самом высоком уровне (многие русские князья имели жен-половчанок); историкам прекрасно известно, что половецкие отряды принимали самое активное участие в княжеских усобицах. Так что ультиматум неведомых иноплеменников вполне мог быть воспринят, мягко говоря, с раздражением: с какой стати чужаки, вынырнувшие неизвестно откуда, вдруг берутся указывать, как нам следует поступать в данном конкретном случае. Киевские князья, безусловно, имели все основания рассматривать Северное Причерноморье как область своих жизненных интересов. Послов, быть может, убивать и не стоило, но это уже другой коленкор.

Как бы там ни было, но русское войско выступает в дальний поход и первым делом подвергает татарский лагерь полному разграблению (угоняет скот, захватывает добычу и т. д.), после чего в течение восьми дней преследует отступающие отряды неприятеля. Наконец, на Калке происходит столкновение с главными силами монголов, в ходе которого союзные половцы в панике обращаются в бегство, опрокидывая русские полки, а князья, оставшись в гордом одиночестве, трое суток отбивают атаки «злых татаровей», а потом, поверив их посулам, сдаются на милость победителя. Татары слова не держат: по одним данным, попросту убивают сдавшихся в плен, а по другим — наваливают на них доски и устраивают пир на весь мир.

Теперь самое время поговорить о нелепостях и загадках всей этой малопонятной истории. Вот как описывает пришельцев уже упоминавшаяся нами «Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях»: «…из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят — таурмены, а другие — печенеги». Примерно так же излагает события Лаврентьевская летопись: «…не ведает, кто они суть и отколе изыдоша и которых одни зовут татарами, другие таурменами, а иные печенегами». Суздальская летопись (по списку Московской духовной академии) ей вторит: «Того же лета побили Татарове князей Русских. По грехам нашим, приидоша языци незнаеми, при Мьстилаве князе Романовиче, в десятое лето княжения его в Киеве. И прииде неслыханная (рать), безбожники Моавитяне, рекомые Татарове, их же добре никтоже не весть ясно, кто суть и отколе приидоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их; и зовут их Татары, а иные глаголют Таурмени, а друзии Печенези».

Невероятные, невозможные строки! Ну бог с ним, с летописанием (если, конечно, записи делались по горячим следам, что совсем не факт), но «Повесть о битве на Калке» была писана гораздо позже, когда вроде бы полагалось знать, с кем столкнулись русские войска на берегу Калки. Ведь русская дружина не была истреблена поголовно, беглецов преследовали до Новгорода-Святополча, где татары напали на мирное население, так что среди горожан тоже должны быть очевидцы. И все равно — «племя незнаемое, незнакомое». То ли половцы, то ли таурмены, то ли татары… Но это же чушь собачья! Половцы знакомы русским испокон веков — это периферия Южной Руси. С ними ссорятся, мирятся, заключают договоры и брачные союзы, половцев призывают на Русь князья в пору усобиц. Половцев нельзя не опознать. Это нонсенс, такого просто не может быть никогда.

Таурмены — это кочевое тюркское племя, обитавшее в те годы в Причерноморье и опять-таки прекрасно известное русским. Каким макаром их можно было не идентифицировать? Остаются татары. Сторонники традиционной истории полагают, что татары появились на Руси после монгольского нашествия. Но вся беда в том, что эта версия далеко небезупречна и не имеет под собой сколько-нибудь надежных доказательств. Очень многие историки считают, что мы с татарами давние соседи, чуть ли не со времен царя Гороха. Скажем, Л. Н. Гумилев, историк не из последних, был убежден, что казанские татары — это один этнос с русскими. Размежевание между теми и другими произошло, когда степные славяне приняли ислам (по его мнению, в начале XIV в.) и со временем отуречились. Откроем труды Сергея Соловьева, главу «Батыево нашествие». Соловьев ведет речь только о татарах, о монголах у него нет ни слова. Как же он описывает пришельцев? Опираясь на западные источники, он пишет так: «Наружностью своею новые завоеватели нисколько не походили на других людей: большее, чем у других племен, расстояние между глазами и щеками, выдававшиеся скулы, приплюснутый нос, маленькие глаза, небольшой рост, редкие волосы на бороде — вот отличительные черты их наружности». Какие же это татары? Татар мы, слава Богу, знаем наизусть. Монголоидная примесь у них — ничтожная, если вообще наличествует. Соловьев, вне всякого сомнения, описывает классических монголоидов Восточной Сибири. Там действительно встречаются настолько плоские лица, что можно положить человеку линейку на переносицу, и она безо всяких усилий ляжет на наружные углы глаз. Такие лица бывают, например, у бурят — классических и несомненных монголов. Только при чем здесь татары?