— Конечно, я помню ее, пап. Конечно, помню. Пап, я прошу тебя, давай не будем говорить об этом сейчас! Если ты хочешь снова заставить меня плакать — пожалуйста. Но мне бы не хотелось… Только не перед Флокс.

— Ты что, ничего не рассказывал ей о своей матери? Она ведь явно спрашивала, потому что практически завалила меня вопросами. — Мне оставалось лишь надеяться, что он не воспринял это как личное оскорбление. — Что ты ей говорил, когда она задавала тебе те же вопросы?

— Я… — Мой подбородок задрожал. Я разглядывал сквозь воду в моем стакане мигающие красные огни ресторана. — Не знаю. Я говорил ей… Мне не хотелось… об этом ей говорить. Она понимала. А… мы с тобой никогда… об этом не разговариваем, так ведь? Поэтому зачем… Завтра, пап, пожалуйста…

Мне казалось, что я пытался не пустить на поверхность липкие бледные тени, жившие где-то в черных водах моего нутра, и что если он задаст мне хотя бы еще один грустный вопрос тем же обиженным тоном, то для меня все будет кончено. Я изо всех своих сил сосредоточился на капельках влаги, образовавшихся на блестящих боках моего стакана. Потом услышал шаги за спиной — кто-то ступал позади меня по толстому ковру. Отец издал странный звук, будто кашлянул. Я задержал дыхание и обернулся, надеясь обрести Флокс и ее поддержку, но вместо этого уперся взглядом в толстый живот.

— Арт! — воскликнул дядюшка Ленни Стерн. — Джо! Арт и Джо, отец и сын, мужской разговор, да? Хи-хи! Мужской разговор!

— Дядя Ленни! — воскликнул я, не забыв, как ни странно, пожать его руку, которая, по обыкновению, была потной. Мне не пришло в голову, что он еще может ожидать от меня поцелуя в колючую щеку. Все-таки он не был мне настоящим дядюшкой. — Неужели мне это снится?

Он снова засмеялся. Я же в ту минуту был почти серьезен. Мне показалось, что я сплю и вижу кошмар с превращениями, в котором моя белоголубая цветастая Флокс трансформируется в хихикающего яйцеобразного коротышку гангстера. Слова, которые говорил мне отец, тоже часто звучали в моих снах. Но потом позади Ленни я заметил фрагмент туловища Элейн Стерн (кажется, это было плечо), а еще дальше — кусочек Флокс, чьи брови поползли вверх, а рот приоткрылся при виде необъятной дамы, губы которой засасывали меня, как и сопровождающие ее ядовитые испарения духов «Вайт шоулдерс». Поцелуи тетушки Элейн всегда травмировали лицо, за это я раньше называл ее Прищепкой.

— Вообще-то, у нас не совсем «мужской» разговор, — произнес мой отец. — Арт, представь свою спутницу.

Когда он указал на Флокс, чете Стерн пришлось развернуться вокруг своей оси.

— Дядюшка Ленни Стерн, тетушка Элейн, это мисс Флокс Ломбарди. Флокс.

— О, разве она не прелесть! — воскликнула тетушка Элейн и чуть не размозжила мне позвонки, слегка сжав пальцы на моей шее. — А как вам нравится этот красивый молодой человек, а? Чем не принц? — И она встряхнула мою голову, словно помпон.

— На самом деле они мне не родные, — уточнил я.

— А мне они очень нравятся, — ответила Флокс и протянула мягкую хорошенькую ручку одному из самых печально известных заправил питтсбургской мафии. Мы освободили для них место за своим столиком, который представлял собой не самое приятное зрелище: разгромлен, весь в пятнах от соуса, повсюду валяются смятые салфетки. Принесли еще два меню и кофе. Я нагнулся к Флокс и прошептал, что какое-то время нам еще придется составлять компанию Стернам.

— Это ничего, — ответила она. — Они веселые.

— Не может быть, — усомнился я и откинулся на спинку своего стула, чтобы понаблюдать за дядюшкой Ленни — я давно его не видел.

Он втянул моего отца в разговор о взаимных фондах и стал размахивать руками. Его кожу покрывал флоридский загар. С возрастом он стал все меньше времени проводить в родном городе, вынуждая ФБР прослушивать все больше междугородних звонков в Уэст-Палм-Бич. Я понимал, что не единственный в ресторане наблюдаю за дядюшкой Ленни. Обернувшись, я увидел за дальним столиком двоих темноволосых мужчин, возможно братьев. Они мне кивнули, а я автоматически отыскал глазами выпуклости на их пиджаках. Это был рудиментарный рефлекс. В следующий момент я вспомнил вторую свою давнюю фантазию: я подскакиваю к сидящему за столом дядюшке Ленни и пытаюсь его задушить. Нет, я не хотел его убивать на самом деле. Обычная блажь десятилетнего мальчика — поглазеть на небольшую перестрелку.

Элейн вывалила на Флокс кучу вопросов о ее родне и огласила впечатляющий список питтсбургских итальянцев, с которыми была «вот в таких» (она показала два сомкнутых пальца) отношениях. Выяснилось, что бабушка Флокс по материнской линии приходилась тетей особе, чьему дому и ломберному столику Элейн в пятидесятые годы часто оказывала честь своим присутствием. При этом открытии мои чувства, отключенные в критический момент неожиданным появлением новых лиц и пребывавшие в тревожном оцепенении, внезапно напомнили о себе непроизвольным подрагиванием, тянущей болью и покалыванием, как замерзшие пальцы ног под струей теплой воды. Чувства эти были смешанными. Мне показалось странно приятным, что помимо новых роковых нитей, связывавших меня и Флокс, существуют старые нелепые семейные связи. Я чувствовал восторг влюбленного, который потрясен, но не удивляется вмешательству причудливых орудий судьбы.

Однако эта самая связь утверждала тот факт, что теперь Флокс бесповоротно принята в лоно моей семьи. Она познакомилась не только с моим отцом, чего, кстати сказать, я не хотел, но и с дядюшкой Ленни. Теперь ей осталось только обернуться и увидеть их, двух уродов с пистолетами, льва и единорога, поддерживающих щит на гербе моей семьи.[45] Я вцепился в край стола. Все люди, которых я любил, с которыми проводил время, вместо того чтобы помочь мне выбраться из мира, где я родился, еще прочнее привязывали меня к нему. Флокс, кузина ныне покойной жены какого-то мафиози, поглощала ужин, оплаченный вашингтонской семьей. Могущественный толстяк, который дружески похлопывал по руке моего отца и поедал ее глазами через стол, был, хоть и косвенно, боссом Кливленда, грозившего вступить в контакт с отцом. Чем больше я об этом думал, тем острее чувствовал, как тяжелая пища убийственно медленно соскальзывает в мой желудок, будто кусок льда. Есть люди, которые на стресс реагируют мигренями. Я же все переживания воспринимал желудком.

— Ах да, Марджори, боже мой! — Голос дядюшки Ленни выбился из тихой беседы, которую он вел с моим отцом, и заинтриговал всех за столом. Я сидел словно палку проглотивши.

— Флокс, как жаль, что ты не застала мать Арта. Она была замечательной девочкой. На пианино играла как ангел. Она была просто красавица. Элейн?

— Неужели ты думаешь, что я забыла? Ангел, чистый ангел. Да, Арт?

Я покосился на Флокс, которая смотрела на меня так, будто я был чем-то расстроен, потом перевел взгляд на отца. Тот вздохнул. Внезапно он показался мне очень уставшим.

— Я помню, — пробормотал я. — Извините. — Я встал и вышел из-за стола. В туалете я опустился на колени перед унитазом. Меня рвало целых двести сорок громоподобных щелчков кварцевых часов, которые отец подарил мне на окончание учебы.

— Арт, — говорила мне позже Флокс. Мы лежали в постели. Настроечная шкала ее радиоприемника испускала едва различимое зеленое свечение, слабый, затерянный вдалеке голос Пэтти Пейдж пел «Старый Кейп-Код». — Что случилось? Расскажи. С твоей стороны было грубо так уходить. Мне стыдно за тебя.

Я проговорил в подушку, которая пахла «Опиумом» и мылом:

— Отец все понял, а насчет Ленни и Элейн не беспокойся.

— Но что произошло? Все дело в твоей матери? Почему при одном упоминании о ней ты всегда расстраиваешься?

Я прижался грудью к ее спине, как ложка к ложке, и заговорил прямо в мягкую и чуть влажную мочку уха.

— Прости меня, — шептал я. — У каждого есть запретные темы, правда?

— У тебя их слишком много, — сказала Флокс.

— Эта песня сводит меня с ума, — пожаловался я.