Артур открыл было рот, чтобы оспорить слова матери Джейн о смерти девушки. Более смехотворной лжи мне в жизни не доводилось слышать. Она была настолько неправдоподобна, что мне открылась вся глубина безумия этой женщины. Если бы она сплела какую-нибудь нехитрую выдумку, это говорило бы о здравом рассудке. Но Кливленд коротко ухмыльнулся, и Артур замолчал.

— Умерла? Нет, этого не может быть! — воскликнул Кливленд. — Только не Джейн! О боже, нет! Как? Как это могло произойти? — Он заплакал. Все было изумительно красиво разыграно.

— Дизентерия, — ответила женщина уже менее решительно, наверное смущенная реакцией Кливленда на ее измышления.

— И эта шляпа… — Убитый горем, он не мог произнести ни слова в течение хорошо рассчитанной паузы. — Эта шляпа — все, что от нее осталось, да?

— Да. Нам пришлось сжечь ее одежду.

— Послушайте, Нетти. Через минуту я выйду в эту дверь, чтобы никогда больше не пачкать коврик у вашего порога. Клянусь! Я знаю, что вы меня ненавидите, и я всегда ненавидел вас — до этого момента, — но вашу дочь я любил страстно и всем сердцем. Я знаю, что вам это известно. Поэтому я прошу вас: разрешите мне оставить у себя сомбреро.

Тут доктор Беллвезер поднял бледную руку и снова попытался заговорить, но жена опередила его, сказав, что Кливленд может забрать шляпу себе.

— Спасибо. — Кливленд подошел к ней и поцеловал в щеку с настоящим сыновним почтением. Он нахлобучил шляпу на голову, затем приподнял ее, поклонился, грациозно коснувшись пола узорным широким полем, и удалился. Он выиграл битву: теперь, когда Джейн умерла по воле собственной матери, она стала совершенно другим человеком — сиротой, о которой мечтает каждый парень вроде Кливленда, если не все парни вообще.

Миссис Беллвезер подошла к креслу и уронила в него свое тело. Она тоже считала себя победительницей, чтобы было довольно глупо с ее стороны.

— Он поверил вам, — прокомментировал Артур в тоне умеренного уважения. — Он с ума сходит от горя.

— Надеюсь, он не наделает глупостей, — подхватил я.

— Да пусть хоть с моста сбросится, — ответствовала миссис Беллвезер. — Всем только лучше станет. — Неожиданно трезвая мысль вторглась в ее не замутненное реальностью сознание: — Ты все ему расскажешь. Зря я тебе сказала. Ты же расскажешь ему, что она жива!

— Боже, миссис Би! Я и правда могу это сделать! — Артур сел на стул и зашнуровывал кроссовки.

— Не говори ему! Пожалуйста! Пусть считает ее мертвой!

— А что, если они столкнутся нос к носу в каком-нибудь автобусе? Или за соседними столиками в закусочной?

— Я ушлю ее куда-нибудь подальше, на ферму моей матери в Вирджинию. Там она будет в безопасности. Только не говори ему!

Артур выпрямился и посмотрел женщине в глаза безо всякой жалости. Такой взгляд помог бы ему сделать карьеру в Государственном департаменте.

— Двести пятьдесят долларов, — отчеканил он.

Пока довольная собой миссис Беллвезер, пристроившись на кухонном столе, выписывала чек Артуру, я вынес из дома его чемодан.

— Приятно было познакомиться, миссис Беллвезер, — крикнул я. — Шалом!

Домой мы шли пешком. Почему-то я чувствовал себя подавленным, и мы не смеялись. Артур курил сигарету за сигаретой, а когда я рассказал ему, как меня похитил Кливленд, он только вздохнул и проклял сырую погоду.

— Ты расстроен из-за того, что не сдержал данное Беллвезерам слово? Или по какому-то еще более дурацкому поводу? — спросил я.

— Нет.

Мы дошли до пересечения Форбс и Уайтман, просторного, пустого, заброшенного перекрестка, который странно выглядел в свете галогенных ламп. К фонарю был прикован цепью торговый автомат. Утром я видел, как какой-то карлик наполнял его газетами, а сейчас он был пуст. Небо на юге выглядело зловеще оранжевым и болезненным. Мы подошли к Террасе, поднялись через лабиринт гаражей к моей квартире, и я стал возиться с ключом от квартиры. Я был по-прежнему сильно пьян.

Когда дверь распахнулась, Артур положил мне руку на плечо и развернул лицом к себе.

— Арт, — сказал он и коснулся рукой моего лица. У него на скулах проступала густая щетина, глаза опухли, и он едва держался на ногах, готовый упасть любую минуту. В нем пьяном было что-то настолько уродливое, что я поморщился.

— Нет, — сказал я. — Ты просто устал. Всего лишь устал. Брось.

А потом, как в песне, он меня поцеловал. Вернее, прижал свои губы к верхней части моего подбородка. Я шагнул назад, в свою квартиру, и он упал на колени.

— О боже. Прости, — вздохнул я.

— Ну что я за придурок, а? — пробормотал он, осторожно вставая на ноги. — Я просто устал.

— Знаю, — успокоил я. — Все нормально.

Он извинился, еще раз назвал себя придурком, а я снова повторил, что все в порядке. Я обожал его и отчаянно желал, чтобы он ушел. Он спал у меня на полу, среди коробок, пока я трясся в кровати под тонким влажным покрывалом. Когда я утром проснулся, Артура уже не было. Он снял обертку с коробки мятных конфет, сложил ее в форме то ли собаки, то ли саксофона и оставил на подушке возле моей головы.

В магазине меня встретили спокойно, вопреки ожиданиям. Люди всегда с готовностью верят, что обеспокоившее их событие на поверку оказалось всего лишь чьей-то дурацкой выходкой, простой шалостью. А полицейские тоже люди. Они приехали в магазин сразу же после моего эффектного отъезда. Я позвонил в полицейский участок и объяснил, что Черный Байкер на самом деле член студенческого братства «Пи-каппа-дельта», расстроенный тем, что я имел дерзость танцевать с его девушкой. Спокойный и приятный человек, он просто хотел внушить мне некоторые понятия об уважении. История была принята на ура и даже необъяснимым образом пошла на пользу моей репутации среди будущих медиков и полицейских: каков наглец — не побоялся пригласить на танец подружку крутого парня! К одиннадцати часам я уже смог вернуться к своим обязанностям, и все пошло так, будто меня не выдергивали из-за прилавка и не умыкали из магазина, чтобы увезти на огромном мотоцикле. Водоворота, который я неожиданно вызвал в стоячих водах «Бордуок», как не бывало, сонная гладь успокоилась.

После работы, устав от кондиционированного воздуха, я вышел на улицу и вытащил последнюю сигарету из пачки. Со стороны библиотеки ко мне бок о бок приближались Артур и Флокс. На Флокс были жемчуга, белое с голубыми цветами платье, открывавшее плечи, и белые босоножки на высоком каблуке. Артур облачился в светло-серые брюки и голубоватую рубашку с галстуком. Его наряд довершали полуботинки, надетые прямо на босу ногу, а-ля принц Филип. Они были еще далеко, и я видел, как люди, проходившие мимо них, провожали эту яркую пару восхищенными взглядами. Эти двое притягивали внимание, как живая реклама лета, красоты и здорового американского секса. Солнце светило им в лицо, но они не жмурились и не отводили глаз. Свет играл на ожерелье Флокс и в волосах Артура, поблескивая на серебристых часах, выглядывавших из-под рукава его рубашки. Я почувствовал прилив любви и желания подбежать к ним и обнять обоих, чтобы меня видели в их компании. Я хотел жить среди людей, которые одевались как они, а потом гуляли по улице, красивые, словно кинозвезды.

— Здравствуй, Арт Бехштейн, — сказал Артур, когда они поравнялись со мной. Я успел выкурить половину сигареты.

— Здравствуй, Арт Бехштейн, — повторила Флокс.

— Здравствуй, Флокс. Здравствуй Артур. Вот это да!

Они оба тяжело дышали после быстрой ходьбы под прямыми лучами солнца и восторженными взглядами. Мелкие капли пота поблескивали на их лбах.

— Вы вот так одеваетесь на работу? — спросил я.

— Конечно, — ответил Артур. — Сегодня как раз выдался неплохой денек, чтобы нарядиться.

— У нас с Артуром сегодня появилась одна и та же мысль. Мы не договаривались. Это телепатия. Мы решили прийти в библиотеку нарядно одетыми. Получилась целая сенсация! Это телепатия! Все ради твоего удовольствия. — Она явно была в восторге от моего нескрываемого потрясения и удовольствия видеть ее милое крупное лицо и красивого молодого человека, который стоял рядом с ней и, к моему изумлению, сильно, до синяков, сжимал ее запястье.