Из музыкального автомата полилась песня Стиви Уандера, которая была очень популярна этим летом. Я разобрал что-то про поцелуй со вкусом арбуза или шоколада.

— Потанцуем? — предложила Флокс.

— Нет, — отказался я и больно провел ногтем большого пальца по ее ноге. Не нарочно.

Бар был выстроен вокруг небольшого внутреннего дворика. Когда управляющий усиливал громкость динамика музыкального автомата, люди поднимались и танцевали под открытым небом, между беловатыми металлическими столами и украшенными деревьями, увитыми электрогирляндами. Танцующих оказалось слишком много, и нас с Флокс оттеснили в угол и обступили незнакомые пары. На нас никто не обращал внимания, и наша странная, но вполне предсказуемая беседа приобрела восхитительный привкус полной отстраненности от окружающих. Предоставленные самим себе, мы становились раскованнее, разговорчивее, хмельнее и возбужденнее. Я вышел на площадку босым, и мои голые стопы щекотал искусственный дерн, которым был выложен внутренний дворик.

В тот день Флокс была вся увешана жемчугами. Они украшали мочки ушей, шею, запястья. Стоило ей шевельнуть головой или руками, рассказывая о себе, как жемчужины в неподвижном вечернем свете словно бы перетекали с места на место по натянутой нити ее движений. Эта изменчивая туманность вокруг ее головы и груди, подобно натиску ярких образов, остающихся на сетчатке после того, как исчез породивший их объект, сначала зачаровывала и притягивала взгляд, затем отвлекала, а потом и вовсе стала вызывать приступы жуткого раздражения. У меня появилось неотвязное ощущение, будто я слишком быстро встал и теперь перед глазами мельтешат звездочки, что должно было отбить охоту выпить еще несколько порций джина с тоником, но не отбило. Мне пришло в голову вынести выпивку с собой на площадку и поставить на столик рядом с нами. Я еще тогда сказал, что джин с тоником под сенью лайма поднимет настроение и оживит беседу.

Мы танцевали, Флокс пыталась говорить со мной по-французски. Она лепетала какую-то любовную чушь. Я быстро отвечал по-английски, заметив, что где-то читал: в наши дни говорить о любви на французском — признак дурного вкуса.

— Не вредничай, — сказала она и засмеялась.

Я тоже засмеялся. Она все время извивалась в своем цветастом платье. Я рассмотрел поближе, как она накрашена и, когда Флокс глянула на меня поверх плеча, убедился, что она действительно недавно была панком. Неумело наложенные тени для век и румяна скорее портили, чем красили ее лицо, а уши были когда-то проколоты в нескольких местах. Мне даже показалось, что я заметил на ноздре след от пирсинга.

— Смотри, — заговорила она. — Посмотри вон туда. Там что-то вроде галереи. На стенах висят какие-то вещи. Смотри, Арт, там разные предметы искусства. А еще африканские маски.

— Кстати об Африке. Флокс, — начал я. Она ждала этого или чего-то подобного, моментально разозлилась и перестала двигаться.

— Нет-нет. Ни за что. Если ты когда-нибудь назовешь меня Мау-Мау, это будет последним, что ты мне скажешь.

— Но почему? — спросил я. — За что тебя так называют?

— Никто меня так не называет. И ты тоже не называй!

— Никогда. Я никогда не буду называть тебя этим именем.

— Merci, — она протянула руку и робко коснулась моих волос. — Que tu es beau, Arthur,[25] — вздохнула она.

— Не называй меня так. Никогда не называй меня Артюр. — Я скорчил рожу. — И это que tu es beau! Брось!

Она провела кончиками пальцев по моей руке. Я не мог оторвать глаз от ее слишком ярких трехцветных теней для век.

— Так все время говорит Дэниел. «Que tu es belle, Флокс». То есть пытается мне это сказать. У него ужасный акцент.

— Понятно. И кто такой этот Дэниел?

Это имя уже как-то всплывало в рассказах Артура, со странными промежутками, вне связи с темой или без какого-либо смысла, но достаточно часто, чтобы предположить: Дэниел — один из знакомых Артура. Мне почему-то не понравилось, что теперь это имя произнесла Флокс.

— Просто друг. Он тоже работает в библиотеке. Мы втроем иногда ходим куда-нибудь выпить.

Это короткое замечание тут же навело меня на две конкретные мысли: у меня есть соперник, и Артур ввел меня в заблуждение. Он явно знал о Флокс больше, чем хотел мне показать. И я подумал: «Что ж, ничего страшного. Я не боюсь конкуренции. Будет даже забавно». А еще я решил, что должен задать Артуру по меньшей мере пару серьезных вопросов.

— Дэниел говорит, что я обладаю постгодардианской красотой.

— Ох уж этот Дэниел. Каков чаровник!

— Но мне в нем кое-что не нравится. Ты мне нравишься гораздо больше. Он угрюмый, человек настроения и страдает от сплина. Ты знаешь, что такое сплин? В общем, он художник. Ну сам понимаешь. А ты — счастливый человек, я вижу. Улыбчивый, солнечный. Я буду называть тебя Солнышко, — решила она.

— Следующая, пожалуйста! — произнес я, шутливо отодвинув ее в сторону и нетерпеливо щелкнув пальцами, будто она выступала на сцене и провалила выступление.

— Перестань. Ладно. Но я еще придумаю, как тебя назвать, клянусь. Ты собираешься меня поцеловать, Артур Бехштейн?

— В общем, да.

— Сейчас, — настаивала она.

— Ты великолепно выглядишь, Флокс. Просто красавица, — пробормотал я, и мое глупое сердце забилось так сильно, будто я был первым немецким рабочим, несведущим в инженерном деле, и готовился выбить деревянную опору из-под первого ажурного тысячетонного купола из бетона. Я потянулся губами к ее губам, потом увлек ее в тень маленького дерева и поцеловал. Кто-то закашлялся. Я слышал, как тонкие ветки царапают ткань ее платья и как звучат ее губы, пухлые, влажные губы с привкусом лайма и джина. Я открыл глаза.

— Все, — решила она. — Хватит.

Мы надумали вернуться. А когда подошли к своему столику, застали рядом с Артуром высокого худого юношу, одетого как для баскетбольного матча. Он был похож на итальянца и курил сигареты без фильтра. Глядя, как высокий парень дает Артуру прикурить, я понял, что дальнейшие планы на вечер у нас изменились. Теперь компания разбилась на две пары и наши пути явно расходятся.

— Флокс, Артур, познакомьтесь. Это Бобби.

Мы поздоровались. Мы с Флокс стояли близко друг к другу, и я не мог определить, кого из нас он разглядывает так внимательно, с ног до головы. Я сел за стол рядом с Артуром, но Флокс осталась стоять, посматривая на свою сумку.

— Так, — сообразил я. — Похоже, нам пора.

— Да, похоже на то, — согласился Артур. — До свидания. — Он отвернулся от нас, а Бобби передал Флокс ее крохотную сумочку. Я оставил на столе несколько долларов, и мы пошли.

— Как странно, — протянул я.

Она немного резко взяла меня под руку.

— По-моему, это отвратительно, — фыркнула она. — Ужасно, что бедняга Артур — гей.

— Почему? — спросил я. — Это же не значит, что…

— Извини, но мне кажется, это мерзко и отвратительно. Мужчины, которые спят с мужчинами, просто трусы. — Она вздрогнула, потом вцепилась в мою руку с удвоенным усилием и повернулась ко мне с улыбкой: — Арт, поехали ко мне.

Я поцеловал ее за ухом и набрал полный рот волос.

— О-о! — хихикнула она. — Тебе чего больше хочется: поехать на автобусе или прогуляться?

— Давай прогуляемся, — предложил я. — Это даст мне шанс сжечь хоть часть бушующей во мне гетеросексуальной энергии.

— Держу пари, ты очень мощная батарейка!

— Ой, Флокс, давай что-нибудь сделаем с этими твоими высказываниями. Ну что это такое? «О-о» или «мощная батарейка». Ты говоришь как старлетка. Какая-нибудь Мэйми ван Дорен.

— Я обожаю Мэйми ван Дорен, — объявила Флокс, легко шлепая меня по лицу. — И потом, я и есть старлетка.