Сон был нарушен около полуночи.

— Лев! Л-е-е-в! Где ты, мой еврейский мальчик?! — вопила на весь коридор Джульетта.

В придачу к столь трагичному надрыву в голосе недоставало вопроса: «Куда ты сбежал?» Наверное, когда цирк или зоопарк покидает лев, служащие орут именно такими истошными голосами. Сверчки, жабы, ор Джульетты и лай собаки, днем не напрягавшей себя службой. Лев впрыгнул в пластмассовые тапочки и бросился к двери. Он был в семейных трусах со скелетами и тапочках. На груди тревожно подпрыгивала золотая гексаграмма Маген Давида. Посреди коридора стояла взывающая к небесам Джульетта. На пол ниспадала голубенькая ночнушка. Льву показалось, что усики женщины топорщатся. Как у моей покойной бабушки Эсфирь, подумал Лева. Ладони голосящей то взмывали ввысь, то указывали на открытую дверь, из-за которой доносился девичий плач. Волю в кулак и побольше наглости. Все, как говорит папа. Лев вбежал в комнату и замер. На большой двуспальной кровати лежало два тела. Сверху Мераби. Грузинский курортник напоминал рухнувшего плашмя Икара. Перья заменяла густая черная растительность. Ранее самцов с шерстью на спине Лев видел только в зоосаде. Руки Мераба были широко раскинуты в разные стороны. Ноги вытянуты как у пловчихи-синхронистки.

Под обмякшим возмутителем спокойствия, пытаясь высвободиться, ерзала та самая девушка, просившая Мераба не пошлить.

— Уберите его! Уберите, — молила девчушка и вновь начинала тяжело всхлипывать.

Лев боялся покойников. Он боялся смотреть на них, а дотронуться до безжизненного тела для него было подвигом.

— Кто вы, девушка? — неожиданно спросил он.

— Я… Я Ирина Силантьева. Я… Я из Камышина… Я парикмахером работаю… В салоне «Бриз». Да уберите же вы его!!!

Зажмурив глаза, Лев подошел к ложу. Упершись в бок Мераби, перекатил тело. Теперь грузинский курортник лежал на спине. Рот открыт, голова запрокинута.

— Умер-р-р! Мер-р-р-аби умер-р-р! — заорала Джульетта. — Скор-р-р-ая! Ско-р-р-ая!

— Да хватит рычать! Скорую не звать, а вызывать нужно!

— Я вызвала. И я не рычу. У нас выговор такой — рычащий.

Ирина, укутавшись в принесенный Джульеттой халатик, вжалась в небольшое кресло. Дрожащей рукой она то и дело подносила к губам стакан с коньяком. Артак, обняв сестру, гладил ее по голове и говорил по-армянски что-то успокоительное. Как и на вокзале, он появился из ниоткуда. Медики укладывали подключенного к системе Мераби на носилки.

— А я думал, что он умер, — неожиданно произнес Лев.

— Такой большой, а покойника от живого человека отличить не можешь, — заметил молодой врач. — Он же теплый, а по ситуации, в которой мотор дал сбой, можно сказать, что даже горячий. Это ж мечта многих мужчин — закончить свой жизненный путь на бабе… То есть, прошу прощения, на женщине.

— Идиот, — тоненьким голоском проговорила Ирина и спросила после паузы: — А жить Мераби будет?

— Если так же, как жил, то будет. Но недолго. Хотя… Может статься, что и наоборот. Все зависит от меры и темпа. На Кавказе с этим проблемы. А по-другому и жить неинтересно.

Под окнами ухнула сирена неотложки. По потолку засеменили блики от огоньков мигалки. Джульетта пришла в себя и сердито бормотала на родном языке. Ирина, допивая коньяк, смотрела в одну точку.

— Ладно, я поеду, — подвел итог визиту Артак.

— А меня до гостиницы не довезете? — молящим голосом произнесла Ира.

— Не довезу. К сожалению, не довезу. Я уже на важную встречу опаздываю. Да и ехать мне в другую сторону.

На этих словах Артак с улыбкой подмигнул Льву. Парню показалось, что жабы стали голосистее, а сверчки и вовсе умолкли.

— Вы, Ирина укладывайтесь. Да и я спать пойду, пожалуй. У меня завтра день важный.

— Боязно мне одной оставаться после всего случившегося. Да тем более на этой кровати.

— Ну, тогда пойдемте ко мне. Вдвоем не так страшно.

— Издеваетесь?! Надо мной… То есть на мне только что человек Богу душу не отдал, а теперь вот вы еще.

— Я просто сказал, что вдвоем не так страшно. Может, мне этот Мераби теперь всю жизнь сниться будет.

Через два дня Лев в салоне уже знакомой «шестерки» ехал в сторону вокзала. Бока пел про воровскую любовь, карие очи и зарешеченное небо. Артак изредка подсигналивал знакомым и с улыбкой махал в окно рукой.

— Главное не торопиться и слушать старших. Вот все, Лева-джан, и сложилось. Договор ты подписал, с городом немного ознакомился, на пляже успел сгореть. А с Мераби успел познакомиться?

— Нет вообще-то.

— Ну вот. А Мераби тебя с такой девушкой познакомил. И ты его отблагодарил. Продолжил, можно сказать, дело мужской солидарности и подставил плечо незнакомому человеку, который попал в беду.

— Он из беды-то выбрался?

— К сожалению, нет…

— Виски с колой.

— А пропорции?

— Неважно… У вас… У вас красивые пропорции. И глаза. Восхитительные глаза. А мне лучше сто виски и столько же колы. И еще одну улыбку… Вашу чарующую улыбку.

— Какое подзабытое слово… Чарующая.

— Я тоже подзабытый. В какой-то мере…

Он сидел у края полированной стойки темного дерева. Медленно помешивал лед тонким стеком. Постукивание тяжелых кубиков льда о хрупкие стенки бокала. Колокольчик неги. Мягкие переливы градусов в стекле, и джаз… До девушки можно дотянуться рукой. Провести кончиками пальцев по гладкой, нежной коже. Коснуться светлых локонов. Третий раз он заезжает в небольшой придорожный бар, чтобы восхищаться. Молча созерцать и веровать в потертую временем фразу — «любовь с первого взгляда». Хороший бизнес, просторный дом, роскошный автомобиль, умная собака, огромная двуспальная кровать и новая спутниковая антенна. Когда она переедет — нужно будет сменить ложе. Выбросить ипподром любви с идиотскими вензелями в изголовье. Говорят, вещи имеют память. У датской кровати она, должно быть, перегружена. Прищурив глаз, он посмотрел на девушку сквозь бокал:

— Вам нравится? Я про мелодию… Музыка печальных настроений… Мне нравится джаз. Маллиган великолепен! Ливень за окном и классический джаз… Выпуклые капли — отражение мгновений нашей жизни. Джаз — как вибрация чувств, переживания этих частичек времени. Или я говорю ерунду и банальщину?

— Нет… Что вы. Вы говорите красиво. В вас угадывается романтик… Магнит для неприятностей…

— Магнит для неприятностей? Интересно… Меня еще никто не называл магнитом.

— Но ведь вами наверняка пользуются. И наверняка обманывают…

— Пока обманывали только женщины. Да и пользовались романтиками всегда.

— Вы так выразительно посмотрели… А вдруг я не из тех женщин?

— Девушек…

— Ну да, девушек, — она усмехнулась.

Он будет засыпать, вспоминая ее улыбку. Повернется на левый бок. Вспомнит, что сердце не любит, когда на него валится правое легкое. Правый бок… На стене фото голой Кристины. Она хороша… И на фото, и в жизни. Особенно грудь. И ножки великолепны. Папа Кристины был скульптором, а мама формой… Такие люди обязаны являть миру множество детишек.

На одну развратницу Кристину может родиться несколько вполне добропорядочных граждан. Когда подолгу смотришь на фото Кристины, она прилетает в сновидения. Иногда Кристина прилетает не одна, а с подругой Анной… Два совершенства, не ведающих о существовании нравов…

Созерцая потолок, отходить ко сну тяжело. Ждешь, когда рухнет люстра, а за ней и перекрытия. Наверное, это первые признаки паранойи. Лучше представить улыбку этой милой девушки… Мука сладострастия, волны теплоты… Но зачем мучиться?

— Ирен, привет! Это я, Макс. Приезжай… Я купил спутниковую антенну. Ее уже подключили.

— Если раньше ты приглашал меня переспать, то сейчас зовешь, чтобы вульгарно похвастаться.

— Нет. Просто там есть канал про моду. Тебе будет интересно смотреть канал про моду.