— Мы с мамой, как я уже говорила, моемся раз в три дня. Но вот что я заметила. Так как у нас совмещенный санузел, то посещаем мы его не только на предмет купания…

— В розовых пеньюарах, — перебил Рома.

— Роман, дайте мне досказать, пожалуйста. Так вот. Иногда, сидя… То есть иногда, заходя в ванную, я замечаю, что наш кусок мыла поблескивает от влаги и в те дни, когда мы с мамой не моемся. А так как кроме соседа Улдиса в нашей коммуналке никто не живет, то ответ на вопрос лежит на поверхности. Нашим мылом пользуется Улдис. А мы с мамой очень брезгливые. Я это к чему — Улдис человек выпивающий. Иногда водит к себе женщин легкого поведения. И страшно подумать, что они, как и Улдис, тоже куском этого мыла моют свои… Ну, вы понимаете, что я хочу сказать. Представляете, если мы с мамой заразимся каким-нибудь венерическим заболеванием? Мама этого вообще может не перенести. И не только в физическом, но и в моральном плане. Вот, собственно, все, что я хотела вам рассказать.

Первым отойти от приступа смеха удалось Зигмунду. По его голосу и не сказать было, что мгновенье назад этот человек хохотал в выключенный микрофон, сложившись вдвое.

— Розамунда! Имя! Имя, сестра!

— Я же сказала — Улдис.

— А фамилия любителя горячительного и доступных женских телес?

— Круминьш. Улдис Круминьш. Слесарем на фирме «Астроник» работает.

— Улдис Круминьш! Слесарь с фирмы «Астроник»! Мы обращаемся к вам. Прекратите воровать мыло у великолепной Розамунды и ее не менее великолепной мамы! Купите мыльце с отдушкой ландыша и порадуйте им свои интимности и интимности курсирующих к вам женщин! Занавес, Розамунда! Вы, как всегда, были лучшей.

Сразу после передачи раздался звонок из представительства парфюмерной компании. За незабываемый рассказ хозяин решил презентовать Розамунде коробку французского мыла. Зигмунд перезвонил женщине, поздравил с сюрпризом и предложил забрать подарок в конце недели. Розамунда за коробкой не заехала. Не появилась она и еще через семь дней. Во время одного из выходов Рома вспомнил о пропавшей. Сказал, что уже две недели на волнах радио не звучит голос одной из самых колоритных радиослушательниц, и решил дозвониться до нее в прямом эфире.

— Куда вы пропали, о прекрасная Розамунда?! — воскликнул Рома, услышав короткое «алло».

— Я в больнице.

— Как — в больнице?.. Простите, а что стряслось? Чем мы можем помочь?

— Все произошло после моего рассказа об Улдисе Круминьше. Оказывается, на его фирме тоже слушают вашу станцию. И передачу, где я про мыло говорила, тоже слушали. Вечером Улдис пришел домой в подпитии. Обзывал нас с мамой суками. А потом взял и заколотил двери в наши комнаты. Мы в полицию позвонили, они обещали приехать, но сильно задерживались. Мама нервничать стала. Тогда я решила на простыне со второго этажа спуститься, чтобы доски с дверей отодрать. Когда до земли совсем немного оставалось, простыня треснула и порвалась. В итоге перелом ноги и сильный ушиб копчика.

…В салоне «тойоты» пахло бульоном и телячьими отбивными. Рома укладывал в багажник коробку с мылом.

— Стареем, мой друг Зигмундо! Стареем и добреем… Раньше фестивалили с благодарными слушательницами, молодыми и на все готовыми. А теперь вот отчаливаем в больницу к пожилой женщине, пострадавшей за правду.

— И за твой длинный язык.

Арин подошел к Милькову и сказал, что на пересечении Казармас и Миера трамвай столкнулся с фурой. Живописал, как погибала юная латышская вагоновожатая, два мальчика-близнеца с бабушкой и контролер. Милькову стало дурно. До прихода в журналистику он тренировал кисти рук троллейбусным рулем диаметром с баскетбольную корзину. С обожанием относился ко всему, что передвигается по рельсам и проводам. В один из поворотов Мильков троллейбус не вписался. Огромными бенгальскими огнями заискрились штанги. Кто-то не удержался за поручень. Мильков на манер дуэлянта натянул промасленные и заплеванные краги. Под звуки автомобильных клаксонов походкой тореро направился чинить неисправность… Дальнейшее память в травмированных полушариях Милькова не сохранила. Пассажиры перекочевали в свидетели, троллейбус — в ремзону. Беспощадный колючий удар электричества убил в Милькове ударника трамвайно-троллейбусного парка. Человека убить не посмел. И через время в реанимации ожил немного странноватый журналист, заполняющий рубрику «город». Его статьи были об изношенных рельсах, новых компостерах и гибнущей городской канализации.

— Арин! Коллега Арин! Скажите, а как, как попала фура на перекресток Казармас и Миера?.. Какая нелепость! Черная метка судьбы… Именно черная метка судьбы! Там же элементарно нет места для маневра!.. Что с остальными? Где остальные несчастные пассажиры? — запивая таблетку, вопрошал Мильков.

— В манде остальные несчастные пассажиры! В манде, коллега Мильков!.. А фура попала туда по воздуху. Вместе с танками и тяжелой артиллерией. Херня война, у фуры были маневры… Вадик, первое апреля, мудила! Накатишь с нами за День дурака?..

Милькову стало еще хуже. Он перекатил игрушечную модель троллейбуса подальше от клавиатуры, потер желтые виски и сел дописывать материал «Рига — город пробок»…

Дима Мовчан поведал Лене Тихоновой, что в Интернете появились ее интимные фото, которые скинул на один из порносайтов бывший ухажер Толик. Лена стала пунцовой. Настойчиво требовала адрес портала. Значит, все же было… Дима сказал, что адрес портала — три дабл ю, первое апреля, точка лв. Потом кричал, что Тихонова похотливая сучка, отмывая от кофейной гущи папки с фотографиями и набросками…

Эдику Гасину прислали электронную похоронку. Короткая, в хорошем тревожном ритме: «Эдик крепись. В Ашдоде умерла бабушка. Похороны завтра. Ждем». Пока Эдик пытался дозвониться до Ашдода, пришло некрологическое опровержение: «Эдик не крепись. Бабушка передумала. Ест мацу и смотрит „Санта-Барбару“. С первым апреля!» Не угадали. Гасин поначалу возрадовался. Узнав о розыгрыше, сник. Бабушка жила лучше Эдика, но не делилась…

На доске объявлений выцветали приглашения на мероприятия, которые игнорируют даже наивные обыватели и активные дураки. Конкурс детского рисунка «Латвия — земля трудолюбивых людей», семинар «Русская журналистика в Германии» с ведущими Глинкманом и Меером, выставка молодых скульпторов из Норвегии. Скандинавская тоска, обломки скалистых фьордов с латунными табличками на подставках.

Я споро набрал текст:

Первыми к доске подошла чета Ривкиных. На субтильном и чересчур маленьком Авике висел костюм из отдела верхней одежды для подростков. Редкие усики к «двойке» не шли. Красный галстук с масляным пятном и эмблемой «Манчестер Юнайтед» напоминал пионерский. Вера была в белых носочках и босоножках цвета пожухлой листвы. Авик писал о политике, Вера, как правило, ни о чем. Зарисовки о глади прудов и гнездовьях чаек. Еще сочиняла крики редакционной души из рубрик «память» и «от нас ушел(а)». Газета часто оживленно обсуждала, переходят ли они друг с другом на «ты», занимаясь сексом?

Первый фальцетом закартавил Авик. Вместо буквы «р» он выговаривал «у». Вера водила картавящую половинку к известному логопеду. Эскулап сломался на третьем сеансе.