— В какой позиции?
— Можешь не приезжать… Ты все опошлила.
При чем тут хвастовство? Он хотел радовать женщину! Показать трансляции ярких дефиле, лица гомосексуальных белошвеев, натренированные голодом взгляды моделей. Ирен как модельеру это должно быть интересно. Кроме Ирен, желающих видеть подиумы и кино, будоражащее плоть, много. Даже чересчур. Записная книжка — это «Источник наслаждений». Нет… Слишком банально. «Фолиант безбрежной похоти». Чересчур пафосно. Нужно их всех забыть, вычеркнуть. Оставить только ее…
— Виски с колой.
— Сто на сто?
— Да… Сто на сто и вашу чарующую улыбку. Я в прошлый раз не представился. Меня зовут Максим.
— Приятно. А я Станислава. Коротко, Стася.
— Древнее и красивое славянское имя…
— Мы из поляков.
— Стася… Это ласкательно. Не уменьшительно, а именно — ласкательно. Я был в Гданьске и Познани. В ресторане подавали фляки и хорошую водку, — Максим отпил из бокала. — В сувенирном магазине мне продали ненастоящий янтарь. Польские женщины показались лучше польских мужчин… Я в этом просто уверен.
— Внешне?
— Да нет. Польские мужчины постоянно стараются обмануть. Я торговал с Польшей. Много обещаний и убытков.
— Вы интересный. Правда… Я вас совсем не знаю, но в вас есть то, что притягивает.
— Вы же сказали — магнит. Но я безынициативный. Должен был сказать это первым… Что вы интересны… Хорошо — выступлю вторым номером. Вы обворожительны! Знаю, что вам это приходилось слышать не раз. И готов повторять это. И только благодаря вашей красоте это заведение еще не закрыли.
— У нас плохой виски и неважно готовят вторые блюда? — Она рассмеялась.
— Нет. Филе курицы мне понравилось. В гарнире не было ни одного волоса. Обычно повара придорожных баров не носят колпаки. А ваш носит. Я видел в окошко, ведущее на кухню… Виски тоже хороший. А вы обворожительны…
— Спасибо. А вы смешной. Хотя нет… Скорее забавный.
— Многие почитают меня за идиота. Мама до сих пор вспоминает, как в детстве мою фигуру часто видели на перилах балкона. Полная луна и мой силуэт…
— Это страшно. Вы могли разбиться, и мы бы не встретились, — всплеснула руками девушка.
— Не мог. Первый этаж. По перилам я путешествовал, чтобы домашние не теряли бдительности и продолжали обо мне беспокоиться.
— Вы эгоист? Любите внимание окружающих?
— Нет. Я очень люблю свою собаку. А эгоисты не могут любить животных.
— А семью?
— Одиночка. Иногда это тяготит. Спасают микроволновая печка и хорошая стиральная машина.
— А вы приедете к нам завтра?
— Только через неделю. Утром я улетаю в Мюнхен.
Она совсем юна. Утром, накинув и запахнув халатик, Стася идет в душ. На цыпочках, быстрыми шажками. Только мельканье красных ноготков. Она обнажает свое тело перед зеркалом. Беглый взгляд в отражение. Плавные изгибы юной плоти. Ножки ступают на белую эмаль ванны — зажмурившись, она подставляет воде свое личико. Теплые струи скользят по телу, ласкают плечи, бедра…
— Мила, здравствуй! Это я, Мила. Приезжай.
— Ну… Вообще-то я укладывалась спать.
— Ничего страшного. Уляжемся вместе. Я пришлю за тобой такси. Завтра утром мы позавтракаем в «Подкове», а вечером я улечу в Мюнхен. Привезу тебе духи и пивную кружку.
— Зачем мне пивная кружка, Макс?
— Ты рассказывала, что у тебя был кавалер. Он коллекционировал пивные кружки и картонные подставки. Вдруг ты сделаешь шаг к примирению? И им станет именно пивная кружка и картонные подставки, которые я привезу тебе из Мюнхена. Можно сказать… Можно сказать, что это будет кружка-парламентер.
— Он умер…
— Кто умер?
— Коллекционер пивных кружек.
— Да упокоится с миром душа его грешная… От пива? Ну в смысле умер…
— Не смешно. Он ушел от онкологии. Опухоль мозга.
— Действительно не смешно. Но странно. Ты говорила, что он глуп. Даже нет… Ты говорила, что он тупой. Тупой, но активный в плане секса. Я думал, что раком мозга болеют исключительно умные люди… Они много думают. Думают ночью, думают днем… Думают, лежа на женщине, в шезлонге, весенней траве… Думают, сидя в офисе, отхожем месте, кресле стоматолога! Мозг начинает злиться на такое круглосуточное насилие. Он пухнет, мозги начинают бродить и вырабатывают раковые клетки.
— Может, в этом случае все наоборот. Мозг обиделся. Им не занимались, не тренировали, а он обиделся и начал умирать…
— Наверное, так… Я вызову такси, Мила. В твоем голосе скорбь по ушедшему. Будут плохие сны и тяжелое пробуждение. Нельзя засыпать с этим чувством…
Макс подумал, что нужно сделать приятное Миле, а затем покинуть великий блуд и отдать себя польской красавице Стасе. Милена хороша и богата опытом. Ее подруги коллекционируют обувь, украшения, идиотские магниты для холодильника и плюшевые игрушки. Она коллекционирует мужчин. Ей это нравится. Как-то обронила, что ведет дневник. И в нем наверняка есть посвящение Максиму. Несколько строк… Приятно, если страниц. В сумке Милы завсегда есть место поэтическому сборнику, изящной фляжке с коньяком и упаковке презервативов. Ее выбор — цветные. Она говорит, что яркие цвета оставляют воспоминания и делают ощущения острее. Еще ей нравится заниматься любовью в чулочках и видеть в эти моменты свое отражение в зеркале.
— Оргазм был черно-белым…
— Это плохо?
— Наоборот. У меня в глазах слезы. Оргазм был чувственным и долгим. Спасибо…
— Не за что. А у меня в глазах потемнело. Как во время перегрузки. Интересно… Те, кто испытывает перегрузки… Они тоже оргазмируют? Например, летчики-истребители и пилоты «Формулы-1».
— Не знаю… Но черно-белый оргазм приходит редко… Это как хорошее французское кино. Ощущения разрывает… На черные и белые полосы. Я опишу в дневнике.
— Интересно было бы почитать. Напиши и про перегрузку. Что у меня была перегрузка, и в глазах потемнело…
Мила свесила ножки с кровати. По очереди скатала чулки, эротично вытягивая ступни. Резко открыв молнию сумочки, достала небольшую тетрадь.
— Вот… Здесь есть про тебя. Почитай…
Макс увидел убористый, с сильным наклоном почерк. Буквы острые, кричащие:
«После встреч с Максимом чувствую опустошение. Но оно приятно. Хочется лежать полностью обнаженной на большом лугу, жмуриться от лучиков солнца и чувствовать только тепло. Оно разбегается по всему телу, обжигает чуть ниже живота, дотрагивается до кончиков пальцев, и эти волны заставляют вспоминать. В первые мгновенья он нежен и ласков. Кончик языка скользит по шее, и я уже просто не в силах открыть глаза. Он водит указательным пальцем между грудей, дотрагивается до сосков. И вот я чувствую его поцелуи все ниже и ниже. Он стремится к моей влаге, хочет испить ее, словно…»
Максим отложил тетрадку:
— Очень откровенно. Даже чересчур… На грани с литературной порнографией. Ну может, жесткая эротика…
— Тебе не понравилось?
— Понравилось. Но очень откровенно. Я остановился на месте, где «хочет испить влагу, словно…»
— Словно путник, мучимый жаждой… Словно самец, пробивающий себе дорогу к водопою.
И ощущая его первое проникновение, я, подобно юной птице, стараюсь оторваться от земли.
— Ты что, помнишь все это наизусть?!
— Не все. Про Артура я так не писала.
— Про какого Артура?
— Артур коллекционировал пивные кружки…
— А, ну да… Пивные кружки, минимум умственного труда и плохой диагноз. И после него ты одинока…
— Ну почему же? Иногда есть ты. Иногда приезжает Рихард.
— А почему Рихард приезжает только иногда?
— Он дальнобойщик. Сильный, жилистый, свободный. И даже немного жестокий… Я читала, что Фредди Меркьюри тоже любил дальнобойщиков. У нас был секс в кабине его «МАКа».
Максим закурил. Нет, он был далек от желания ревновать Милу. Просто интерес. Обыкновенный спортивный интерес.
