По мере втягивания страны в конфликт внешнеполитические цели приобретают в глазах правительства все более явный приоритет над целями внутриполитическими. Разумеется, так выглядело лишь на поверхности, поскольку концентрация внимания на внешнеполитических целях была в конечном счете следствием внутренних причин, то есть диктовалась интересами господствующего класса. Однако и эти интересы, по крайней мере на определенный срок, могли быть неправильно поняты правительством, являющимся представителем господствующего класса. Надо добавить, что такая сосредоточенность на внешнеполитических целях была характерна не только для стран, входивших в реакционный лагерь, но и для его противником, как это было во Франции во времена Ришелье и Мазари-ни12. Но итоги такого подчинения внутренней политики внешней для стран передового и консервативного лагерей были, естественно, различными.

Обращает на себя внимание, насколько историческая репутация государственных деятелей, руководивших внешней политикой, зависела от их позиции в отношении векового конфликта. Достаточно напомнить о деятелях, втягивавших свои страны в реакционный лагерь и настаивавших на военном решении конфликта, - все они сыграли настолько негативную роль, что это редко оспаривается даже благоприятно настроенными к ним историками.

В 1640 году от Испании отпала Португалия. В январе 1641 года каталонцы объявили себя подданными короля Франции. Уже современники сочли, что это означало коренное изменение в соотношении сил в Европе13. Испанское правительство не могло примириться с потерей Каталонии, война продолжалась, но ее главный вдохновитель, вызывавший общую ненависть, герцог Оливарес был отправлен в ссылку, где впал в безумие от постигших его неудач и вскоре сошел в могилу.

Восемьдесят лет Испания стремилась вернуть власть над Нидерландами, пока в 1648 году не должна была наконец признать полный крах своих попыток. То, что в конечном счете Испания, истощенная войной, сумела выйти из нее, сохранив Бельгию, определялось рядом «посторонних» причин. Одна из них заключалась в том, что принц Фредерик Генрих Оранский желал мира, чтобы развязать руки для помощи своему родственнику - английскому королю Карлу I, который терпел поражения в войне против армии парламента. (О других причинах будет сказано ниже в другой связи.)

После отделения Португалии испанское правительство более четверти века безуспешно пыталось снова подчинить ее себе и только в 1668 году было вынуждено отказаться от продолжения бессмысленной борьбы. С трудом удалось в конце 40-х годов подавить восстания в Каталонии, Неаполе, Сицилии. Некоторые из принадлежавших Испании в Европе территорий пришлось уступить французам, а часть испанских владений в Карибском море перешла в руки англичан. За все XVII столетие для Испании только 28 лет пришлось на мирные годы. После 1620 года признаки хозяйственного упадка и истощения Испании множились из десятилетия в десятилетие. Непереносимая тя[жесть налогов душила промышленность и сельское хозяйство. Разорялось крестьянство, сокрандалось производство шерсти, которая была главным предметом испанского экспорта, торговый и военный флоты сохраняли только тень былого могущества. Контрабанда приняла повсеместный характер, уменьшая доходы казны14. Порча монеты подхлестывала инфляцию и ложилась дополнительным тяжким бременем на крестьян, ремесленников и торговцев15. Снизилась численность населения. Не меньшей была экономическая стагнация в колониях, к 1660 году поставки серебра из Нового Света составляли лишь десятую часть уровня 1595 года. То немногое, что сохранялось от внешней торговли колоний, все более переходило в руки голландских и английских купцов-контрабандистов. Контроль иезуитов над системой образования тоже принес горькие плоды. Некогда пользовавшиеся европейской славой испанские университеты либо закрылись, уступив место иезуитским колледжам и семинариям, как это произошло в Севилье, Валенсии и Алкале, либо потеряли прежнее значение. В знаменитом Саламанском университете, где в 1535 году было 7-8 тысяч студентов, через 100 лет профессор Диего Торрес констатировал «поголовное невежество учащихся»'6. Культурный упадок нарастал от поколения к поколению, он не отставал от усиливавшегося экономического упадка17.

На протяжении жизни одного поколения, в правление последнего короля из династии Габсбургов Карла II (1665- 1700) Испания теряет положение великой державы, и сам этот последний Габсбург на испанском престоле - умственно недоразвитый болезненный уродец, то погруженный в тупое безразличие, то обуреваемый дикими фантазиями, - как бы олицетворял этот упадок испанского государства. «Между тем как другие нации перестали [быть детьми, - писал (с некоторым преувеличением) известный английский либеральный историк Маколей, - испанец все еще и думал, и понимал, как дитя. Посреди людей XVII столетия он был человеком XV столетия или еще более темного периода, с восторгом смотрел на аутодафе и готов был отправиться в крестовый поход»18. В конце правления бездетного Карла II Испания, еще по-прежнему владевшая огромной колониальной империей, становится объектом борьбы других держав. После его смерти в 1700 году начинается война за «испанское наследство». А как обстояло дело с другой опорой контрреформации - австрийскими Габсбургами?

В начале XVII века, как мы помним, наступила пауза в развитии конфликта в общеевропейском масштабе. Однако еще несколько лет продолжалась война между голландской республикой и Испанией, и то затухала, то вновь разгоралась борьба Габсбургов и их союзницы Польши против Оттоманской империи. Не прекращалась борьба и за Балтийское побережье, в отношении которого у католического лагеря были свои далеко идущие планы, направленные против протестантских Швеции, Дании и северогерманских княжеств. Русское государство, не сумевшее в итоге Ливонской войны вернуть свои исконные земли на Балтийском побережье, стало объектом сначала скрытой, а потом и открытой вооруженной интервенции Польши, выступавшей как составная часть католического лагеря и стремившейся посадить своего ставленника на московский престол.

В Европе накануне Тридцатилетней войны насчитывалось несколько главных узлов противоречий. Во-первых, в рамках «Священной Римской империи германской нации» между императором и протестантскими государствами, первоначально активно поддерживаемыми Англией, а позднее - другими державами (Данией, Швецией, Францией). Во-вторых, между Испанией и Голландией. В-третьих, между Францией и габсбургскими державами, особенно Испанией, владения которых со всех сторон (Испании, Северной Италии, части рейнской Германии и, наконец, Южных Нидерландов) опоясывали французскую территорию. В-четвертых, между Швецией и Польшей. В-пятых, между Польшей и Россией, стремившейся вернуть русские земли, потерянные в годы крестьянской войны и иностранной интервенции в начале XVII века. В-шестых, между Оттоманской империей и рядом европейских держав, находившихся в разных политических блоках.

Лишь два из этих столкновений были составной частью векового конфликта между протестантизмом и контрреформацией, но остальные, как и другие, более локальные :по характеру (поддержка Англией французских гугенотов до 1628 г., борьба между Швецией и Данией, столкнове-'ния Рима и других итальянских государств между собой, а также с Испанией и Францией и т. д.) так или иначе втягивались в его сферу, существенно влияли на его течение и исход.

После распадения империи Карла V у габсбургского лагеря появились два центра - в Мадриде и Вене. Если основным полем вооруженной борьбы против Реформации в первой половине XVI века была сама Священная Римская империя, то в последующие десятилетия главная арена сражений переместилась в Нидерланды и Францию, в Атлантику, где антагонистом католического лагеря выступала Англия. Эту борьбу вела от имени всей католической контрреформации Испания. Войны первой половины века истощили ресурсы прежде всего германской ветви контрреформации, а второй половины столетия - ресурсы Испании. Соответственно менялось и соотношение сил внутри католического лагеря - возрастал удельный вес в нем венского двора по сравнению с мадридским. Австрийские Габсбурги, наследственные владения которых и сама империя в целом находились вне главных битв второй половины XVI века, могли извлечь выгоды из хозяйственного восстановления Центральной Европы.