Наряду с этим в литературе утвердилось мнение, что армада была плохо снаряжена, а назначенный в последний момент ее командующий Медина Сидония был ловким придворным, но никудышным флотоводцем. Это более чем неточно. Медина Сидония в действительности был настойчивым и хладнокровным адмиралом, команды были хорошо обучены. Правда, суда армады были вооружены меньшим количеством пушек, чем английские корабли. Англичане умели лучше маневрировать. Они отказались от средневековой линейной тактики, предпочитая неожиданные атаки на базы испанцев в Кадисе и на мысе Сен-Винсент. Тем не менее армада едва не достигла своей стратегической цели. В конце июля, войдя в Ла-Манш, испанская эскадра подверглась атакам английских судов, обладавших более дальнобойной артиллерией, и брандеров. Армада понесла большие потери, нужно было думать не о завоевании Англии, а о спасении еще находившихся в строю кораблей. Военный совет армады принял решение: избегая столкновений с английским флотом, взять курс на север, с тем чтобы, обогнув Британские острова, вернуться в Испанию. Во время этого похода неблагоприятные ветры, коварные мели и скалы, недостаток пресной воды и продовольствия докончили то, что было начато английскими ядрами. Все же в Испанию возвратились 44 корабля. Поражение армады было большой моральной победой для Англии, но не подорвало - как некогда считали историки - испанской военной мощи7. В 1593 году при открытии сессии парламента лорд-хранитель печати Джон Пакеринг заявил, что Филипп II стал вдвое сильнее на море, чем был в 1588 году8.

Пока сохранялась угроза восстановления испанской власти над голландскими провинциями, пока маячила перспектива утверждения испанского ставленника на французском престоле, а войска Филиппа II контролировали порты на северном побережье Франции - сохранялась реальная угроза повторения попытки захвата Англии. Пытаясь парировать эту угрозу, правительство Елизаветы оказывало помощь войсками и денежными субсидиями голландцам, а также вождю французских гугенотов Генриху Наваррскому9. Мадрид в это же время готовил новые армады. Первая из них, отплывшая в октябре 1596 года, была сильно потрепана штормом в Бискайском заливе. Очередная попытка была предпринята в следующем, 1597 году - и снова буря рассеяла корабли неподалеку от английских берегов. Посылка этих эскадр носила явную печать авантюризма. Расчет теперь уже был не на победу над английским флотом, а на отсутствие его главных сил, находившихся в дальнем плавании, поджидая у Азорских островов груженные золотом и серебром испанские транспортные корабли из Нового Света. К этому времени англичане уже явно преобладали на море. Еще в июне 1596 года английские и голландские корабли ворвались в Кадис, захватили стоявшие на рейде военные и торговые суда и другую огромную добычу, сожгли городские укрепления, многие кварталы города и отплыли, не встретив серьезного сопротивления. Англия, в которой развивались новые, буржуазные отношения, оказалась способной снарядить флот лучший, чем тот, который сумела выставить Испания, черпавшая ресурсы из своей необъятной империи, но тем не менее не избежавшая в 1597 году фактического банкротства.

Гугенотскую партию во Франции было бы крайне неточно отождествлять с прогрессивными общественными силами. Наряду с элементами, являвшимися носителями новых социальных отношений, к гугенотам примкнула значительная часть феодального дворянства (особенно на юге и юго-востоке Франции), которая преследовала сепаратистские цели, угрожавшие единству страны. В этих условиях, пожалуй, именно партия «политиков» отражала государственные интересы, а следовательно - и организатор Варфоломеевской ночи Екатерина Медичи, когда она, пусть из чисто династических целей, принимала программу «политиков».

В течение двух с лишним десятилетий, отделяющих Варфоломеевскую ночь от окончания гражданских войн, партия «политиков» не прекращала своих попыток достигнуть компромисса внутри страны и вывести таким путем Францию из векового конфликта. В 1575 году им удалось на юге Франции, в Лангедоке, создать администрацию, обязавшуюся соблюдать веротерпимость, г в 1576 году добиться от Генриха III издания так называемого эдикта в Болье, который разрешал гугенотам исповедовать свою религию повсюду, за исключением Парижа. Правда, этот эдикт не соблюдался, а в 1585 году король издал новый, отвергающий принцип веротерпимости. Маршал Таванн саркастически охарактеризовал «политиков» как людей, предпочитающих, чтобы в стране царил мир без бога, а не война за него.

Объединяющим началом Католической лиги (в Париже она представляла собой временный непрочный союз буржуазии, мелкой буржуазии и плебса1) была только борьба против ереси. Лигеры, представлявшие лагерь реакции, следуя за своими наставниками-иезуитами, пытались использовать в собственных интересах передовые идеи эпохи - тираноборчество, право избрания короля. (Некоторые из идеологов лиги даже дошли до защиты идей демократии2.) Но все это пускалось в ход только в том случае, когда речь шла о короле-еретике. Подобные идеи были и данью настроениям значительной части буржуазии и плебса, примкнувшей к лиге и нередко использовавшей фразеологию контрреформации для выражения своих социальных требований3. Королевская партия, в свою очередь, могла утверждать, что «сатанинскими» идеями убийства монархов лигеры продают свою родину Францию испанцам4. И действительно, руководители Католической лиги все более превращались в орудие испанской политики. Вечно нуждавшийся в деньгах герцог Гиз был готов к услугам в обмен на испанское золото5. С конца 1581 года в секретной переписке Филиппа II Генрих Гиз фигурировал как Геркулес, а с апреля 1584 года - как Луцио. Гиз стал систематически получать испанские субсидии примерно с сентября 1582 года6.

Постоянные тайные контакты - и личные, и путем переписки - поддерживала с послом испанского короля доном Мендосой и сестра Гиза - деятельная герцогиня Монпансье, прозванная Фурией лиги. Одним из важных направлений активности испанской дипломатии стали попытки расколоть влиятельную партию «политиков» и переманить на свою сторону ее наиболее видных лидеров. Особые усилия начиная с 1582 года Филипп II предпринимал, чтобы добиться перехода в лагерь лиги полунезависимого губернатора провинции Лангедок герцога Генриха Монморанси. Ему предоставили крупную денежную субсидию, соблазняли возможностью создать прочный союз Гизов и Монморанси путем брака между их детьми. В конечном счете эти усилия оказались напрасными, и Монморанси постепенно перешел в лагерь противников лиги.

Испанская дипломатия старалась обеспечить своей политике поддержку иезуитского ордена. Правда, в сохранившихся документах вряд ли можно найти прямые свидетельства связей дона Мендосы с «Обществом Иисуса», и не только потому, что подобные сведения было не принято доверять бумаге. Дело заключалось в том, что иезуиты, подвизавшиеся в качестве вдохновителей и проповедников лиги, орудовали как бы на собственный страх и риск, не получая прямых указаний от генерала ордена Клаудио Аквавива и его помощников, которые делали вид, что им вообще ничего не известно о весьма бурной активности некоторых их подчиненных во Франции. Руководители ордена, возводящие двуличие в принцип своего поведения, не желали ставить все на одну карту.

Среди иезуитов, выступавших в роли агентов Гизов, особое усердие проявлял лотарингец Клод Матью, прозванный Курьером лиги. Его преемник Одон Пижен действовал в теснейшем контакте с доном Мендосой. Иезуитский проповедник Жак Комоле, Оратор лиги, призывал к передаче французского престола испанским Габсбургам. В том же духе действовали и другие «братья».

31 декабря 1584 г. был заключен тайный Жуанвильский договор Филиппа II с Гизами и Католической лигой, согласно которому стороны согласились добиваться признания наследником престола - вместо еретика Генриха На-варрского - престарелого кардинала Бурбона и полного уничтожения протестантской ереси во Франции. Испанский король обещал лиге ежемесячную субсидию 50 тысяч дукатов (около 150 тысяч флоринов)7 и военную помощь, взамен чего лига обязывалась содействовать переходу под власть Испании Французской Наварры, ряда других местностей и городов. Союзом с лигой Филипп II пытался достигнуть того, чего не удалось добиться Карлу V, - превращения Франции в вассала и инструмент гегемонистской политики испанского двора. Гизы, имевшие династические связи с шотландским королевским домом, вместе с тем предоставили теперь Филиппу II свободу рук в борьбе против Елизаветы. С 1585 по 1588 год Гизы получили от испанского короля свыше миллиона дукатов.