— Мама? — Анна заглянула в комнату.

— Иду.

В длинной галерее, которую не тронули победители, ее ждал граф Флит, с напряженным, взволнованным лицом. Он разрывался между своими убеждениями, диктовавшими верность парламенту, и своими обязанностями перед семьей жены. Он грустно воскликнул:

— Леди Маргарет?!

— Да, Джон? Судя по твоему лицу, новости плохие?

— Да. — Он беспомощно развел руками. — Я сделал все, что мог, но мы не смогли предложить достаточно денег. Не смогли.

Лицо леди Маргарет оставалось таким же спокойным и суровым, как во время похорон мужа.

— Могу я поинтересоваться, кто предложил наибольшую сумму?

Граф Флит сдвинул брови, заерзал, подошел к ближайшему окну.

— Денег не предложили. — Он поднял руку, предупреждая возможные вопросы. — Видимо, имение будет передано в награду за предоставленный парламенту заем. Сумма названа не была.

— И кому же станет вознаграждением мой дом?

Граф Флит посмотрел ей в глаза и смущенно потер руки:

— Сэру Гренвиллу Кони.

— А. — Леди Маргарет напряглась. — Надеюсь, этого мерзкого дерьма сейчас нет в замке?

— Нет.

— Я также полагаю, что вся собственность конфискована? Не продана?

Флит опустил голову.

— Конфискована.

— Значит, я осталась без гроша?

— Нет, мама, — возразила Анна.

Граф Флит, потупившись, прошел назад к камину.

— Часть собственности сэра Джорджа не обсуждалась. Шропширская земля… — Он замолчал, зная, что его слова не приносят облегчения.

Леди Маргарет вспыхнула:

— Шропширские земли придется продать, и, не сомневаюсь, за смехотворную цену. Я полагаю, на продажу лондонского дома мне рассчитывать не приходится?

Граф Флит развел руками.

— Лондонский комитет наверняка передаст его как вознаграждение.

— Наверняка. И наверняка тоже Кони.

— Есть еще столовое серебро, леди Маргарет, — сказал граф Флит. — Я заметил, оно исчезло, но полагаю, сэр Джордж позаботился о том, чтобы оно оказалось в надежном месте.

Леди Маргарет не торопилась с ответом. Сокровища Лэзена, замурованные в погребе, по-прежнему оставались в замке, и она испытывала некоторое удовлетворение от того, что победители не смогли ни сами найти их, ни склонить кого-нибудь из немногих посвященных слуг показать тайник. Она взглянула на зятя.

— Его нет.

— Нет столового серебра! — Граф был озадачен.

— Джон! — Анна посмотрела на мать. — Что же отец с ним сделал?

— Врагов короля это не касается.

Наступило неловкое молчание, которое нарушил граф Флит:

— На то, чтобы оформить все бумаги, потребуется некоторое время. Вам не придется уезжать немедленно. — Он старался сохранять спокойствие. — Мы, конечно же, рады будем видеть вас у себя. Мы сочтем это честью.

— Спасибо, Джон. — Леди Маргарет улыбнулась зятю и дочери. — И тебе спасибо, Анна. Есть еще кое-что, что ты бы могла для меня сделать.

— Что? — с нетерпением спросил граф, радуясь возможности переключиться с обсуждения дурных вестей.

— Здесь была девушка, некая Доркас Слайз. Она исчезла. Я хочу знать, где она.

— Мама!

Анна, которая после падения замка пробыла здесь дольше мужа, помрачнела. Она считала, что именно присутствие Кэмпион навлекло все несчастья на ее родителей, и, напоминая о крови в спальне, попыталась убедить леди Маргарет, что девушка или ранена, или мертва.

Леди Маргарет велела дочери замолчать.

— Я хочу знать, что с ней. Солдаты говорят, ее повезли в Лондон. Могу я положиться на тебя, Джон?

— Да, конечно. — Он бросил взгляд на жену. — Думаю, Анна права, леди Маргарет. Из-за этой девушки у вас сплошные неприятности.

Ледяным голосом леди Маргарет проговорила:

— Не угодно ли объяснить это сэру Тоби, когда он выздоровеет?

Графиня Флит возразила.

— Тоби как-нибудь переживет, мама.

— Надеюсь, нет. Если Лэзен пал для того, чтобы мои враги смогли уничтожить эту девушку, тогда я твердо намерена спасти ее. Я не дам им насладиться своей победой.

Граф Флит встал рядом с женой:

— Даже если мы разыщем ее, леди Маргарет, сомневаюсь, что в этой ситуации мы сможем что-то для нее сделать.

— Ты хочешь сказать, что теряешь влияние в комитетах моих врагов.

Флит сдвинул брови.

— Большим оно никогда и не было.

Леди Маргарет посмотрела в сторону комнаты, где лежал ее раненый сын. Если лихорадка у него пройдет, она не представляла себе, как сообщить ему о судьбе Кэмпион. — Найди ее, Джон! Дай мне знать, а там посмотрим, до какой степени мы беспомощны. Я хочу, чтобы ее нашли!

А Кэмпион была в обиталище воронов — в Тауэре.

Река омывала его южную стену, с трех остальных он был окружен грязным вонючим рвом, одновременно служившим сточной канавой. На холме к северо-западу собирались толпы лондонцев поглазеть на публичные казни.

Лондонский Тауэр был одновременно и королевским дворцом, и оружейной палатой, и гарнизоном, и зверинцем, и самой надежной тюрьмой в городе. В его казематах томились духовенство и знать, военные и штатские — все заклейменные как враги помазанников Божьих. Его обитатели были не обыкновенными заключенными, не убийцами и ворами, а врагами революции. Самым печально известным был Уильям Лод, архиепископ Кентерберийский, хранитель божественого права королей.

Ночью, когда Кэмпион впервые предстала перед воротами, назначенный парламентом комендант Тарра был озадачен и даже раздосадован.

— Кто она такая?

— Доркас Слайз.

— Ну и что. — Он неохотно взял ордер, поданный ему одним из солдат, и засопел, разглядев печать комитета безопасности. — В чем обвиняется?

— Колдовство и убийство. Комендант презрительно обронил:

— В камеру ее.

Преподобного Верного До Гроба Херви комендант Тауэра не смутил.

— Возможно, выяснится, что она папистская шпионка.

— Мм… — Комендант морщился, вчитываясь в ордер. — Здесь об этом ничего не сказано.

— Можете не соглашаться с комитетом безопасности. Если хотите, могу попросить сэра Гренвилла Кони все вам объяснить.

Комендант поднял глаза.

— Сэр Гренвилл? Тогда дело другое.

Он забрался на подножку дилижанса и заглянул внутрь.

— Ей какие-нибудь привилегии полагаются?

— Никаких.

Комендант, разозлившись из-за того, что капитан стражников поднял его среди ночи разбираться с неожиданно прибывшей арестанткой, рявкнул, чтобы капитан сам занялся бумагами.

Кэмпион вынесли из экипажа. Звонко затопали копыта, когда лошади разворачивали экипаж, а потом захлопнулись ворота. Она стала узницей.

В камере Кэмпион окна не было. Единственный слабый луч света, который иногда пробивался сквозь решетку на двери, шел из коридора от сальных свечей.

Пол в камере был каменный. В углу лежала груда старой, вонючей соломы. Мебели не было. Ей выдали кишевшее вшами одеяло, но против холода оно было совершенно бесполезно. Так как в этом месте не было ни дня, ни ночи, то и время года здесь было единственное — зима.

В мрачной, сырой камере она дрожала, стонала, иногда тихонечко напевала тоненьким голоском. Закутавшись в одеяло, она раскачивалась в углу на соломе. Вся камера насквозь провоняла испражнениями. Крысы шныряли туда-сюда по каменному полу.

Она потеряла представление о времени, перестала считать миски с жидкой похлебкой, которые ей просовывали через дверь. Хлеб был твердый как камень. От нее самой плохо пахло. Волосы спутались, все тело было искусано вшами, сон прерывался грохотом дверей и скрежетом засовов, по которому она заключала, что где-то рядом в камерах есть и другие узники. Иногда за решеткой на двери становилось темно, и, подняв глаза, она видела прижавшееся к маленькому отверстию лицо. Смотревшие на нее глаза казались белыми. Иногда слышался смех, иногда шипение ненависти: «Ведьма! Папистка! Шлюха!»

Она не провалилась в пучину безумия. Две вещи спасли ее. Она не знала, жив Тоби или мертв, но представляла себе его живым. Она заставляла себя воображать его живым. Раскачиваясь в углу, обхватив руками колени, она мечтала о том, как они когда-нибудь снова будут вместе, как Тоби мстит ее врагам и разит мечом сэра Гренвилла, расчищая путь в мир грез. Она воображала, как жалобно просит пощады преподобный Верный До Гроба Херви. Ей виделся брат, поставленный на колени, и чудилось, с какой радостью она дарует ему сестринское прощенье, может быть, во много раз более мучительное, чем молниеносная месть мечом.