— Аминь.

— Аминь. У него еще есть сын, не могу припомнить, как зовут мальчика. Думаю, этим и объясняется пребывание там вашей сестры.

Эбенизер пожал плечами.

— Не знаю.

— Не то чтобы это имело какое-то значение, пока она остается там.

Он засмеялся, тяжело поднимаясь со стула, придерживая одной рукой расшнурованные панталоны, а другой открывая огромный железный ящик. Оттуда он извлек листок бумаги и вручил его Эбенизеру, сопроводив жест цветистой фразой.

— Исполните все необходимое, дорогой мой мальчик. Эбенизер взял бумагу аккуратно — так, будто мог от нее заразиться. Это было свидетельство о браке Сэмюоэла Скэммелла и Доркас Слайз, подписанное Джеймсом Боллсби, священнослужителем. Эбенизер взглянул на сэра Гренвилла.

— Вы абсолютно уверены?

— Уверен, дорогой мой мальчик, ни капельки не сомневаюсь и не колеблюсь. Действуйте!

Эбенизер пожал плечами, потом поднес потемневшую хрупкую бумагу к пламени ближайшей свечи. Свидетельство вспыхнуло, скрючилось, заполыхало, и Эбенизер уронил его на серебряную тарелку, где оно и догорело. Посмеиваясь, сэр Гренвилл нагнулся и растер кучку пепла.

— Вашей сестре только что дали развод. Он снова сел.

— Вы ей скажете?

— Боже упаси, конечно нет. И ему не скажу! И вообще никому не скажу! Пусть себе вечно думают, что они женаты, до самого конца света. Знаем только мы с вами, Эбенизер, только мы с вами. Вот так-то! — Почерневшим пальцем он указал на пепел. — Ваша сестра больше не жена Сэмьюэлу Скэммеллу. Так кто теперь хранитель печати?

Эбенизер понимающеулыбнулся, но промолчал.

— Вы, Эбенизер, вы. Поздравляю, вы разбогатели. Эбенизер поднял бокал и чуть пригубил. Пил он мало, предпочитая трезво смотреть на мир.

Сэр Гренвилл скатал шарик из марципана и миндаля.

— Более того, в завещании вашего отца говорится, что если ваша бедняжка сестра не доживет до двадцати пяти лет и не оставит наследников, тогда деньги Договора должны быть использованы на распространение Евангелия. Думаю, мы бы прекрасно сумели распространять Евангелие, как вам кажется, Эбенизер?

Эбенизер Слайз улыбнулся и кивнул.

— А как же Скэммелл?

— Сами подумайте, дорогой мой. — Выпученные глаза адвоката пристально наблюдали за собеседником.

Эбенизер сцепил пальцы обеих рук.

— Если когда-то он и был вам нужен, то теперь явно бесполезен. Он весьма неудобный свидетель свадьбы, которая вам больше не нужна. Думаю, брату Скэммеллу пора перейти через реку Иордан.

Сэр Гренвилл расхохотался:

— Вот именно. Пусть ждет воскрешения из мертвых в могильной тиши.

В последних отблесках дня огромный обломок серожелтого льда заколыхался на реке, натолкнулся на другую льдину и замер. Незамерзшая вода, казавшаяся черной в надвигавшейся темноте, ненадолго вспенилась, потом успокоилась. Вдалеке сэр Гренвилл едва различал тусклые огоньки несчастной деревушки Лэмбет.

— Итак, брат Скэммелл должен умереть, но от чьей руки?

Темные глаза ничего не выражали.

— От моей?

— По отношению ко мне это было бы добрым делом, дорогой мой мальчик. К несчастью, у этого, теперь весьма нежелательного брака, есть еще один свидетель.

Эбенизер пожал плечами.

— Гудвайф ничего не скажет.

— Я имею в виду не Гудвайф.

— А-а. — На лице Эбенизера промелькнуло подобие улыбки. — Дорогая Доркас.

— Дорогая Доркас, которая будет очень сильно мешать, случись ей дожить до двадцати пяти лет.

Под длинной пурпурной рясой Эбенизер вытянул обе ноги — одну длинную и тонкую, другую скрюченную и подвернутую внутрь.

— Будет также весьма некстати, если с ее смертью станут связывать мое или ваше имя. Вы сами сказали, что Лопес все еще может доставить кое-какие неприятности.

— Ну и?

Эбенизер снова улыбнулся удовлетворенной, мудрой улыбкой.

— Мы с вами так и не поговорили о вознаграждении священнику.

— Преподобному Верному До Гроба Херви? Ему нужно что-то еще, кроме его двадцати фунтов?

— Возможно, он заслужил поощрение. Он же не сказал Скэммеллу. Он никому не сказал, кроме Гудвайф, да и она была ему нужна только для того, чтобы побыстрее добраться до вас.

— Чего ему нужно?

— Славы.

Сэр Гренвилл издал короткий неприятный смешок.

— И это все? Это просто. В эту же субботу он у меня будет проповедовать в соборе Святого Павла и потом каждую субботу, когда ему только захочется.

— Нет. — Эбенизер без всякого смущения возразил сэру Гренвиллу. С тех пор, как он обосновался в этом доме, невозможно было не поражаться его самоуверенности. — У него свои представления о славе.

Быстро и толково он изложил их суть сэру Гренвиллу, отметив внимание на лице адвоката.

Сэр Гренвилл раздумывал, глядя на окно, в котором отражались горевшие в комнате свечи. Он усмехнулся:

— Так значит, с ней разделается суд?

— Да. И нас не в чем будет упрекнуть.

— Вы бы смогли даже выступить в ее защиту, Эбенизер.

— Я так и сделаю.

— А Верный До Гроба — какое подходящее имя — позаботится о том, чтобы ее вздернули.

— Или еще того хуже.

— Как все удачно складывается. — Сэр Гренвилл потер пухлые руки. — Вам придется отправиться в Лэзен, Эбенизер. Я позабочусь о том, чтобы комитет безопасности освободил вас от ваших обязанностей.

Эбенизер выслушал приказ и серьезно кивнул. Несмотря на выпитое вино, мысль сэра Гренвилла работала четко.

— Возьмите с собой священника, а я сделаю так, чтобы и Скэммелл там оказался. Дайте мне знать, когда победа будет близка. Я сам приеду.

— Вы хотите присутствовать?

— Не забывайте, что там печать, которую нужно забрать.

Эбенизер не шелохнулся, не произнес ни звука. Сэр Гренвилл усмехнулся:

— И обширное поместье. Я быстро вступлю во владение.

— Когда?

— Как только мы сможем выступить. — Сэр Гренвилл пожал плечами. — Ранней весной, а пока нужно присматривать за домом. — Он широко улыбнулся. — Я сделаю вас своим наследником, Эбенизер.

Эбенизер чуть заметно поклонился.

— Надеюсь, ваш астролог ошибся в своем втором предсказании.

Сэр Гренвилл предпочел бы не слышать этих слов. Несмотря на шедший от огня жар, несмотря на уютную комнату, у него по спине побежали мурашки. Склонившись над астрологическими картами сэра Гренвилла, Барнегат сказал, что враг грядет из-за моря. Он подумал было про Кита Эретайна, но Эретайн мертв! Сэр Гренвилл поежился. Если бы Кит Эретайн слышал сотую долю того, что говорилось в этой комнате на Рождество, тогда Кони следовало бы опасаться такой смерти, в сравнении с которой участь жертв Эбенизера Слайза показалась бы милостью.

— Подбросьте поленьев в огонь, Эбенизер. Эретайн мертв. Он лежит в могиле в Америке, и, надеюсь, американские черви приканчивают его труп. Нет. Барнегат имел в виду Лопеса, но, если еврей осмелится сунуться в Англию, мы упрячем его за решетку.

Эбенизер захромал к камину, подбросил поленьев и посмотрел, как разгорается пламя. Он прислонился к камину и в отороченной мехом пурпурной рясе казался на удивление элегантным. Глаза его напоминали два белых огонька.

— Хотите поразвлечься сегодня вечером? Сэр Гренвилл повернул голову.

— Садитесь, пожалуйста, дорогой мой мальчик. Мне больно шею. — Он посмотрел, как Эбенизер, хромая, вернулся к стулу. — Что вы можете предложить?

— Девушка. Просит помилования для отца.

— Кто такой?

— Торговец сальными свечами, — пожал плечами Эбенизер. — Мы подозреваем, что он посылал сообщения в Оксфорд. Он все отрицает.

— Вы его отпустите?

— Как знать? Теперь это во многом зависит от его дочери.

— Что она собой представляет?

— Семнадцать лет, девственница, достаточно хорошенькая.

— Она не догадывается, чей это дом? Эбенизер снисходительно посмотрел на хозяина.

— А вы как думаете?

— Простите, Эбенизер, простите. — Он усмехнулся. — Действуйте, дорогой мой мальчик.

Он с трудом выпрямился. Ему нравилось смотреть, как Эбенизер мстит миру, который так долго не признавал талантов калеки. Через окошко сэр Гренвилл мог из темной комнаты наблюдать за происходящим в спальне Эбенизера. Даже и без орудий пытки, которыми правительство снабжало представителей его профессии, Эбенизер отлично умел унижать, особенно тех невинных и непорочных, которые попадали в его власть.