— Похоже, у тебя горький опыт.

— Так и есть. На самом деле, не такой уж горький, но я получил тяжелый урок. И в этом, скорее всего, моя вина. Ты сказала, что тот тип энергии, который делает тебя ясновидящей, общий с нашим убийцей; Ну, у нас с ним тоже есть кое-что общее. Мне нравятся сильные женщины. А я узнал, что сильные — значит сложные, что может привести к проблемам. Если только я не знаю, в чем состоят эти сложности.

— Ладно. Я слышу голоса. Есть такое.

— Угу. И?

— По утрам мне нужно кофе, прежде чем я почувствую себя человеком. И кукурузные хлопья. Обожаю кукурузные хлопья. Я также всегда принимаю очень горячий душ, так что в комнате повсюду пар. Ненавижу тишину незнакомых мест. Поэтому всегда путешествую с музыкой в машине. Океанские волны. Мне нужен кондиционер, даже, если на улице разгар зимы, чтобы заснуть. О, и я ненавижу, когда в спальне лунный свет.

— Изабелл.

— Не такие сложности?

— Нет.

— Черт возьми.

— Если бы я был профайлером, — медленно заговорил он, — строящим обоснованные догадки, я бы сказал, что твои легкомысленные манеры и веселое поведение скрывают много боли. И я не говорю о той головной боли, которую вызывают твои голоса. То лицо зла, которое ты видела, — оно ведь правда изменило твою жизнь, не так ли?

Официант поставил кофе десерт на стол и снова молча отошел, а Изабелл так ничего и не сказала. Она взяла ложку и стала ковыряться в десерте, потом снова положила ложечку.

— Ты всё еще не готова ответить мне? — он налил себе кофе так, как ему нравилось, его взгляд не отрывался от ее лица. При этом он старался сделать свою позу и лицо настолько спокойными и не содержащими угрозы, насколько это было возможно.

Она глотнула кофе, потом поморщилась, добавила сливки и сахар прежде, чем попробовала его второй раз.

— Изабелл?

Резко, словно против воли, она ответила.

— Это было прекрасно.

— Что это?

— Лицо зла. Оно было прекрасно.

Джинни ушла из полицейского участка поздно, позднее, чем обычно уходила. И после того, как поговорила с другими женщинами и узнала, насколько они все нервничали, то решила выйти к своей машине в компании мужчин-офицеров, которые тоже уходили. Хотя никто из ребят открыто ничего не говорил женщинам-полицейским, Джинни заметила, что всю прошлую неделю, женщины приходили и уходили в их сопровождении.

Она сомневалась, что кто-то из женщин мог на это пожаловаться. Она точно не жаловалась; каждый раз, выходя в одиночестве, девушка много раз посматривала назад через плечо и шарахалась от теней.

В молчаливом согласии, никто из мужчин не уходил, пока она не открыла машину, дверцу, и пока не зажегся внутренний свет, показывающий, что ее малышка-Хонда была пустой и неопасной.

— Закрой двери, — посоветовал Дин Эмери.

— А как же. Спасибо, ребята, — она забралась в машину и немедленно закрыла двери, завела машину, рассеянно глядя на них, пока они не подошли и не оказались в безопасности собственных машин.

Не то, что бы парням было чего бояться.

Пока что.

Джинни не была профайлером, но у нее в запасе был семестр аномальной психологии, и она живо помнила раздел о серийных убийцах, особенно еще и потому, что после этого несколько недель ей снились кошмары. Очень немногие серийные убийцы убивали и мужчин, и женщин. Были убийцы, выбирающие детей обоих полов, или молодых людей, но если жертвы были взрослыми, то они почти всегда были одного пола.

Серийные убийцы-гомосексуалы охотились на мужчин или молодых людей, а гетеросексуальный убийца, как правило, на женщин и девушек. Хотя некоторые убийцы-гомосексуалы, или мужчины, неуверенные в сексуальном плане и боявшиеся, что могут быть гомосексуалами, нападали на женщин из чистого бешенства. Они не хотели быть теми, кем были, и винили в этом женщин.

Очень редко женщины-серийные убийцы охотились на мужчин, или пока было так, — за исключением ужасно обычных случаев, когда женщины травили детей или других членов семьи, вот тогда они могли и не различать жертвы по полу.

Попробуй супа, дорогой. О, странный вкус? Я просто положила новую приправу.

Иисусе.

Какие только поступки не совершали люди.

Джинни выехала со стоянки и направилась домой, все еще размышляя, в основном потому, что все ее мысли были посвящены именно этой теме.

Как он выглядел? Не проходила ли она мимо него каждый день? Знала ли она его? Он был сильным, очень сильным, медицинский отчет по Трише Кейн показал, что он вонзил большой нож ей в грудь по самую рукоять.

Джинни задрожала.

Сколько нужно ярости, чтобы сделать подобное? И как Триша навлекла на себя такое? Просто потому, что была успешной блондинкой? Или потому что была женщиной?

Или потому что просто жила?

Когда Джинни перекрасила свои высветленные волосы снова к чему-то близкому к ее естественному темно-каштановому цвету неделю назад, никто в участке не рассмеялся. И даже не прокомментировал, а ее друзья сказали, что это мудро с ее стороны. Не нужно было испытывать судьбу по глупости, ведь она работала копом в этой заварушке.

Ее мать явно испытала облегчение.

Ее отец заметил, что так она меньше походит на шлюху.

Когда она заехала на подъездную дорожку, то почувствовала, как все внутри нее напряглось. Он был дома, и судя потому, как неровно припаркована машина, он, как обычно по выходным, напился с полудня.

Дерьмо.

Сидя в машине, она отстегнула кобуру и закрыла ее в безопасном месте: в бардачке. Выйдя, Джинни закрыла машину.

Она никогда не брала пистолет с собой в дом. Никогда.

Слишком большое искушение.

Она поднялась по ступенькам, ключом открыла дверь, молча говоря себе в сотый раз, что ей, не смотря ни на что, нужно жить отдельно. И поскорее.

— Эй, маленькая девочка! — его голос отдавал пренебрежением, а рот был мокрым. — Где ты была?

Глухим голосом она ответила.

— На работе, папочка, — и закрыла за собой дверь.

Изабелл, слегка улыбаясь, посмотрела на Рэйфа.

— Ты этого не ожидал, не так ли? Того, что зло может быть прекрасным, — она засомневалась, понял ли он. Мог ли он вообще понять.

— Нет.

— Разумеется, нет. Оно должно было быть уродливым, этого ожидают все. Красные глаза, чешуя, рога и клыки. Оно должно быть похоже на что-то, рожденное в аду. По меньшей мере, так. По меньшей мере. Оно должно дышать огнем и серой. Оно должно обжигать.

— Но это не так.

— Нет. У зла всегда обманчивая наружность. Оно не будет уродливым, по крайней мере, пока по-настоящему себя не проявит. Оно не будет похоже на что-то плохое. На то, что можно было бы легко узнать. Мы могли бы легко обнаружить такое зло. Поэтому, и это очень важно, зло лучше всего умеет обманывать.

— И оно обмануло тебя.

Она рассмеялась, в ее низком смехе веселья не было.

— У него было прекрасное лицо, когда оно впервые показалось мне. Очаровательная улыбка. Убедительный голос, и оно знало, какие слова нужно произнести. И его прикосновения были добрыми и нежными. По крайней мере, поначалу.

— Мужчина. Тот, кто был тебе небезразличен.

Изабелл сложила руки под грудью, бессознательно добавив еще один барьер между ними, но продолжала говорить бесстрастно.

— Мне было семнадцать. Он был немного старше, но я знала его всё мою жизнь. Он был тем парнем по соседству, на которого все рассчитывали. Если пожилой вдове нужно скосить траву во дворе, он делал это, — и отказывался от платы. Если кому-то нужно было перевезти мебель, он предлагал свою помощь. Нужна нянька? Он был там, всегда такой надежный и ответственный, и все дети, — все дети, — обожали его. Родители верили ему. Их сыновья считали его своим парнем. А их дочери — что он ходил по воде.

— Обманул всех.

Она медленно кивнула, ее взгляд теперь задержался на столе. Выражение глаз было далеким.