К Маделен и Присцилле присоединилась третья женщина, невидимая, пока что без имени, но сильно отличающаяся от самой Маделен. Человек, обладающий некоторой прямотой и искренностью. Именно она сейчас и заговорила:

— Даже когда мы очень близки друг другу, когда думаешь, что сейчас всё будет иначе, он никогда не расслабляется. Он боится… что я повернусь и вцеплюсь в его сонную артерию. И теперь всё ещё хуже, чем раньше. И это связано с обезьяной. Он очень боится. И он очень опасен.

Андреа Бёрден подняла голову, и на мгновение её лицо стало открытым.

— Интернаты, — сказала она. — Туда попадаешь, когда тебе от четырёх до семи. Совершенно обычно для нашего класса. Считается, что это лучшее из всех возможных начало жизни. Спорт, искусство и литература, четыре иностранных языка. Вершины домоводства и бухгалтерии для нас, девочек. Получаешь всё. Кроме любви. Десять лет. А потом уже слишком поздно. Остаток жизни живёшь, словно солдат на линии фронта. Защищаешься. Потому что никто этого для тебя не сделает. Это как в воспоминаниях Черчилля. Письмо из Афганистана. Матери. В перерыве между тем, как они разрушали системы орошения. О времени, проведённом в Сэндхерсте. Он пишет, что похож на чахлое деревце. У него не было мужества сказать всё прямо. Вот почему люди принимают решение не заводить детей. Потому что знают, через что тем придётся пройти.

На мгновение они обе сблизились, как бывает, когда люди вдруг отказываются настаивать на своих масках. Но Андреа Бёрден быстро стряхнула с себя слабость.

— Ты иностранка, — заметила она. — Тебе никогда не понять этого. Но что бы там ни было, Адам — лев. У него есть стиль, амбиции и умение общаться с министерствами, членами правления и университетом. Он может руководить зоопарком так, что не будет внутренних конфликтов. Он может поставить на место внешних врагов. Он укротил группы охраны окружающей среды, местные комитеты по охране культурных ценностей и Королевский институт британских архитекторов. За это мы должны его уважать. И ты, и я.

— Я его жена, — сказала Маделен. — А брак — это не зоопарк.

Женщины посмотрели друг другу в глаза, и при других обстоятельствах Маделен отвела бы взгляд. Но ей уже пришлось смотреть в глаза обезьяне Эразму. В итоге взгляд отвела Андреа Бёрден.

Они подошли к двери в ограде. Вошли в старый Лондонский зоопарк. Он уже был открыт, появились первые посетители.

— Я ещё немного побуду здесь, — сказала Маделен. — Попытаюсь понять, что Господь Бог думал в тот день под вечер.

Андреа Бёрден застыла.

— А то, что ты говорила насчёт газет?.. — спросила она.

У Маделен всегда была — как у всех самок животных — сильная потребность сделать так, чтобы всё закончилось хорошо, чтобы любое прощание было недвусмысленным, тёплым и немного грустным. Это прощание тоже уже обещало быть таким — Маделен была готова к примирению. Но за спиной её стояли две другие женщины, и ей пришлось отвечать за всех.

— Это отложим, — ответила она. — На неопределённое время. Но пока что ничего не отменяется.

Оставшись в одиночестве, она пошла по парку, пока не нашла телефон-автомат. Она села на балюстраду у вольера с муравьедами, патагонскими зайцами и гуанако, достала свою фляжку, поприветствовала животных и выпила. Она посмотрела на окна Института, пытаясь определить, где находятся окна кабинета Адама.

Она понимала, что у неё мало времени. Что она оказалась в такой же ситуации, в которой оказалась бы Ева в Райском саду, если бы она сразу же после своего появления на свет обнаружила, что Господь Бог собирается зайти слишком далеко, и решилась бы остановить его. Она была бы озадачена и обеспокоена, как и Маделен в настоящий момент. Ведь что бы там Андреа и Адам ни пытались сделать, это уже было близко к завершению.

Ока подошла к телефону-автомату. И набрала прямой номер его приёмной.

Секретарша сняла трубку и назвала своё имя.

— Это я, — сказала Маделен. — Можно с ним поговорить?

— Соединяю вас.

Маделен подняла взгляд на серое здание. У неё кружилась голова. Она была совершенно уверена, что его нет на месте, что он и сегодня останется дома в оранжерее.

— Я слушаю.

— Это я, — проговорила Маделен.

Не очень хорошо зная секретаршу, Маделен тем не менее была уверена, что она сейчас подслушивает. Алкоголь и раннее утро изменили её голос, заставив его скрежетать, словно галька на морском берегу. За этим шумом Адам узнал голос своей жены. А секретарша услышала голос Присциллы с Мясного рынка.

— Мне нужно было услышать твой голос, — сказала она.

Адам ласково забурчал, чувствуя себя польщённым. Маделен попыталась собраться с мыслями. Ей надо попасть в Институт. И при этом ни в коем случае не встретиться с ним. Ей надо быть уверенной в том, что он пробудет в своём кабинете до того момента, пока она не выйдет из Института.

— Я хочу потрогать тебя, — сказала она.

— М-м.

Она знала звуки Адама. Она знала, что сейчас у него возникла эрекция.

Маделен огляделась. Мимо неё прошла группа пенсионеров с пакетиками арахиса для обезьян.

— Я хочу сказать тебе что-нибудь неприличное, — прохрипела она. — Можно я снова позвоню через пятнадцать минут?

Ей было слышно, как участилось его дыхание. Вожделение всегда сильнее логики. Адаму не пришла в голову мысль спросить, почему сейчас надо прерывать разговор.

— Я ни на шаг не отхожу от телефона, — проговорил он.

Маделен положила трубку.

Направившись трусцой к главному входу, она заколола на затылке волосы, надела солнечные очки и развязала пояс плаща. У тротуара стоял грузовик с изображением собаки на двери. В нём никого не было. Когда она вошла в холл Института, водитель стоял у стойки, выслушивая отказ от рычащего терьера. Маделен поднялась на лифте и торопливо прошла мимо двери, за которой сидели Адам с секретаршей и ждали её звонка.

Кабинет врача-ветеринара был пуст. Маделен села и стала ждать. У неё было десять минут.

Он пришёл через пять. С чашкой чая и булочкой.

— Извините, — сказала Маделен.

Врач сел в своё кресло.

— Вы можете переехать сюда, — заметил он. — Я могу поставить здесь для вас раскладушку.

— Мне некого спросить, кроме вас, — сказала Маделен.

В своём собственном голосе, за хрипотой, она услышала новую, искреннюю часть себя самой, с которой она ещё не была знакома.

Врач покачал головой:

— Мне нравится пить чай в компании. Здесь со мной уже больше никто не разговаривает.

— Почему?

Он обдумал вопрос.

— Возможно, я впадаю в маразм. Возможно, начинаются новые времена. А я принадлежу старым. Возможно, по другим причинам. Что вам предложить?

Маделен сняла очки.

— У вас случайно не найдётся крепкого пива?

Врач протянул руку к стоящему сзади маленькому холодильнику и поставил перед ней бутылку и стакан.

Маделен налила себе и выпила. Она открыла тубус, поставила на стол свою колбу и вытряхнула маленькую стопку белых листков. Это были рисунки того оборудования, которое она накануне видела перед клеткой обезьяны. Выполненные по памяти, но уже не карандашом для глаз, а чёрной тушью, сегодня рано утром, на трезвую ещё голову.

Она протянула врачу первый рисунок, на нём были изображены двойной гроб на колёсиках и электрический стул.

— Сканирование мозга, — сказал врач. — Аппарат для сканирования мозга.

— Как он работает?

Он покачал головой.

— Он принадлежит новым временам, — ответил он.

Маделен показала ему следующий рисунок.

— Прибор для определения потребности в сне. Там, внизу под нами, есть такой же. В Институте изучения сна. Этот же предназначен для крупных животных. Животное привязывают и включают ток. Когда оно засыпает, то какая-то часть его тела, рука, хобот, шея, опускается под действием силы тяжести. В этот момент оно получает удар током и просыпается. Прибором измеряют, сколько можно держать их в бодрствующем состоянии. Такой метод был очень распространён. Было доказано, что животные не нуждаются в сне. Однако никому не удалось убедить в этом животных.