Священник был не против того, чтобы пригласить Бена к престолу Господа, но только не в Белое воскресенье и не вместе с Альбертом Крессманном и другими детьми. Он сел рядом с Трудой, взял ее за руку и приблизительно тем же тоном, как и Эрих Йенсен, предложил ей отправить Бена в приют, принялся объяснять, что для мальчика будет лучше, если в одно из следующих воскресений его отдельно от других детей пригласят к престолу Господа. Он убеждал Труду, что в одиночку Бен вынесет из торжественного события много больше. И оно не будет для него излишне волнующим.

— Нет! — решительно возразила Труда. — Либо в Белое воскресенье, либо никогда. Мы уже втолковали ему, как нужно себя вести. От «псст» я его отучу. Вероятно, было ошибкой показывать ему это. Но мы справимся. У него и так мало радости. Что у него есть в жизни? Хоть раз он должен постоять вместе с другими детьми в ряду. А если одному ему нельзя, я встану рядом. Только это не обязательно. Позвольте ему хоть раз прорепетировать с другими, и вы убедитесь, что он справится. Он прекрасно повторяет все, что ему показывают. Я уже научила его держать горящую свечу. И он может стоять спокойно. Когда он знает, что получит кусок торта, то слушается с первого слова.

— Однако речь идет не о куске торта. — Пастор был возмущен до глубины души. — Куда мы придем, если земными удовольствиями будем добиваться у детей того, чтобы они спокойно стояли перед престолом Господа? Где тогда понимание истинного смысла происходящего?

— Уж не думаете ли вы, — спросила Труда, — что другие дети полностью понимают смысл происходящего? Для них речь идет только о новых велосипедах или других вещах, о которых они давно мечтали.

На эту реплику Труда не получила никакого ответа.

Час спустя она сидела в пекарне кафе. В то время как Сибилла Фассбендер вознаграждала лишившегося праздника Бена сливочным мороженым, Труда в глубине сердца оплакивала свою беду. Кофе, поставленный Сибиллой для нее на стол, так и остался нетронутым.

Бен пристально посмотрел на мать, почувствовал неуверенность и начал дрыгать ногами. С возрастающим чувством тревоги он уже не глядел на Сибиллу, наконец слез со стула и подошел к Труде. Мальчик положил руку матери на плечо тем жестом, который неоднократно видел у Якоба, и сочувственно осведомился:

— Больно?

— Да, — ответила Труда. — Невыносимо больно. Но у тебя будет Белое воскресенье, обязательно. Даже если мне придется дойти до самого Папы.

Сибилла Фассбендер положила руку на другое плечо Труды:

— В этом нет никакого смысла, Труда. Ты только изнервничаешься и ничего не добьешься. Мы сделаем по-другому. Устроим ему праздник здесь. Только сделаем его не белым, а пестрым. Увидишь, пестрое воскресенье доставит ему гораздо больше радости. И мы пригласим всех, кто любит нашего Бена. Прекрасный получится праздник. Уж я позабочусь об этом.

Вечером Труда, несмотря на все предупреждения, все же написала едкое письмо, решив начать с епископа. До Папы она так и не дошла, так как епископ целиком и полностью был на стороне пастора.

Несмотря на отказ главы церковного округа, все складывалось так, будто Бена ожидает прекрасный день. Сибилла Фассбендер сдержала свое обещание. В Белое воскресенье 1982 года кафе Рюттгерс оставалось закрытым. Только сразу после полудня покупателям выдали предварительно заказанные пироги и торты. И в половине третьего, когда дети перед первым в жизни причастием второпях поглощали превосходный праздничный десерт, стараясь своевременно прибыть к благодарственному молебну, в кафе наступил полный покой.

Сестры Рюттгерс и Сибилла приложили все мыслимые старания. Помещение для приема гостей декорировали бумажными гирляндами, лампионами, воздушными змеями и шарами. Сдвинутые вместе столики составили один длинный праздничный стол. На нем расставили свечи, пестрые бумажные тарелки, бокалы для детей и фарфоровую посуду для взрослых. Кремовые, со взбитыми сливками и фруктовые торты расположили в середине стола, чтобы каждому было удобно самого себя обслужить.

Появились все приглашенные на торжество в честь Бена: Пауль и Антония Лесслер с четырьмя детьми, их племянница Марлена и маленькая Таня Шлёссер, Отто и Хильда Петцхольд, Рената Клой с Дитером и двухлетним Хайко. Бруно не смог прийти, ему помешали какие-то дела, требующие безотлагательного выполнения, какие точно, Рената не знала. Зато присутствовали Тони и Илла фон Бург с обоими сыновьями, так как опасность, что сюда заглянет Тея Крессманн, была полностью исключена. Рихард и Тея в это время праздновали Белое воскресенье Альберта.

Анита категорически отказалась принимать участие в празднике, выдвинув причиной подготовку к экзамену на аттестат зрелости, которая должна была занять все воскресенье. Бэрбель, напротив, охотно согласилась праздновать со всеми, узнав, что сыновей фон Бургов убедили в исключительной важности подобного мероприятия.

Бэрбель не делала никакой тайны из того, что ей безумно нравится семнадцатилетний Уве фон Бург. К сожалению, ее шансы были невелики. Почти каждое воскресенье Уве встречался с новой девушкой. Он мог позволить себе выбирать, что и делал, и до сих пор игнорировал тоскующие взгляды Бэрбель, если ненароком встречался с ней глазами.

Однако так легко сдаваться Бэрбель не собиралась. В этот день в радостной надежде она нанесла на лицо косметики и губной помады в несколько раз больше обычного, так что Якоб, взглянув на нее, подумал, что теперь лицо дочери как раз подходит к пестрому воскресенью.

Эриха и Марию Йенсен не пригласили. Особой пользы и нужды в них для Бена не видели. Кроме того, Эрих в любом случае не смог бы прийти, потому как собирался обсудить что-то важное с товарищами по партии. А Мария уже за неделю до праздника заявила, что ей нужно безотлагательно проверить ассортимент кремов в аптеке, кое-что переставить, и попросила Антонию взять маленькую Марлену на всю вторую половину дня.

Хайнц Люкка не обсуждался, так как был в краткосрочном отпуске. Также отсутствовала Герта Франкен, очень обиженная на Шлёссеров за то, что ее исключили из списка приглашенных, и принявшаяся с еще большим рвением, чем обычно, предостерегать всех и каждого насчет Бена. Она называла его не иначе как «убийца».

Труда хотела взять с собой старую соседку, чтобы раз и навсегда заткнуть ей рот. Но Якоб был категорически против, пробормотал что-то, прозвучавшее в ушах Труды как «одного чокнутого за столом вполне достаточно» и вынудившее ее озадаченно спросить: «Что это на тебя нашло?»

После того как все гости заняли свои места за столом, Труда для начала зачитала вслух присутствующим письмо епископа. Все витиеватые объяснения, почему такому, как Бен, «нечего делать» в церкви в Белое воскресенье. Некоторые гости только качали головами. Антония Лесслер считала, что такое никому не простительно: ни старому пастору, ни епископу. Человек — всегда человек, и пустая голова причинит вдвое меньше вреда, чем иная с умными мозгами.

Бен подтвердил правоту ее слов примерным поведением, сидя благовоспитанно и тихо на почетном месте во главе стола. Сначала большое количество людей смущало мальчика. Но после того, как каждый ему приветливо улыбнулся и ни один человек не попытался его прогнать, Бен с важным выражением лица стал размазывать торт со сливками у себя на тарелке, потом набивать этой кашей рот и только раз поднял голову и ухмыльнулся, когда Труда погладила его по волосам.

Для кофе, какао и торта потребовался целый час. Бен был послушным, примерно себя вел, только тоскующими глазами смотрел на младенцев и всего один раз пробормотал «прекрасно» и «руки прочь». В награду ему позволили полчаса поиграть со своей маленькой сестрой и Бриттой Лесслер.

Труда и Якоб наблюдали за неловкими проявлениями нежности сына. Антония, ласково прикоснувшись к Бену, даже положила свою младшую дочь ему на руки и показала, как следует осторожно гладить щечки младенца. Затем в порыве чувства сострадания привлекла его в свои объятия.