Не один раз в легком алкогольном опьянении Пауль изливал другу Якобу свое горе. Прогулка в воскресенье во второй половине дня и там, где никто не видит, разрешение подержаться за маленькую ручку. В девять вечера один робкий братский поцелуй перед входной дверью, больше Хайдемари ничего не могла позволить жениху. И так на протяжении десяти лет, собственно говоря — даже пятнадцати. Еще до помолвки они пять лет «гуляли друг с другом», и все эти годы никаких нежностей, одни прогулки.

«Иногда я думаю, — часто жаловался Пауль, — она дала себя зашить. Согласись, Якоб, когда все так долго тянется, дело ничем не заканчивается».

Якоб всякий раз соглашался.

Хайнц Люкка тоже был на стороне Пауля, заметив как-то в трактире Рупольда, что, выбирая между сливой и хрустящим райским яблочком, он также решил бы в пользу последнего. В кругу своей семьи выбор Пауля сначала был принят только Марией. В свои семнадцать лет она находила итальянское кафе-мороженое более волнующим занятием, чем разведение свиней. От будущего родства Мария ожидала для себя выгод. И в самом деле, при визитах в Лоберг она каждый раз получала несколько вазочек мороженого бесплатно.

Уже на свадьбе стало очевидным, почему Пауль прямо-таки атаковал магистрат, спеша оформить отношения. Вскоре после обряда бракосочетания Антония разрешилась Андреасом. И Пауль был чрезвычайно горд жалким человеческим комочком, который ему положили на руки.

Никто в деревне всерьез не рассчитывал на то, что малыш переживет хотя бы первую неделю. Несколько голосов приписывали врожденный порок сердца младенца божественной справедливости. Другие сваливали вину на национальность его матери. Герта Франкен и мать Якоба уже обдумывали, допустимо ли ребенка, который по чисто математическим расчетам является дитем греха, хоронить на местном кладбище. Но Андреас Лесслер продемонстрировал интересующимся его будущим односельчанам, что унаследовал от матери итальянский пыл и боевой дух. Малыш перенес операцию на сердце и на удивление быстро поправился.

После того как первый барьер был взят, Антония доказала всем скептикам, что дочь владельца итальянского кафе-мороженого тоже знала, что нужно делать на крестьянском дворе. Ее союз с Паулем был весьма счастливым уже перед бракосочетанием, и после свадьбы ничего в их отношениях не изменилось. Через два года после рождения больного первенца Антония родила второго, абсолютно здорового сына, Ахима. Еще через четыре года на свет появилась первая дочь, тоже совершенно здоровый ребенок.

Антонии удавалось не только рожать детей. Между первыми родами и второй беременностью она позаботилась о том, чтобы старый жилой дом был основательно обновлен и помещения для скота модернизированы. После рождения Ахима она, несмотря на хлопоты, связанные с маленькими детьми, с истинной преданностью ухаживала за свекровью, из-за онкологического заболевания прикованной к постели. А долгими вечерами вела со свекром горячие дискуссии, о которых потом тот с уважением отзывался: «Еще никогда ни один человек с таким пылом мне не противоречил».

В октябре 81-го года Антония подарила Паулю еще одну здоровую дочь. Ребенка окрестили именем Бритта. И всего через одну неделю после рождения Бритты Антония доказала, что дочь владельца итальянского кафе-мороженого имеет больше разума и сердца, чем любой сколько-нибудь здравомыслящий человек в деревне.

За две недели до Антонии и на четыре недели раньше положенного срока у Труды неожиданно начались преждевременные роды, и она родила в ночное время в супружеской кровати. Но родившийся ребенок весил шесть фунтов, был крепким и здоровым, как это установил срочно вызванный врач.

На следующее утро Труда уже снова была на ногах. Якоб позаботился о том, чтобы завтрак стоял на столе, однако у него было множество других дел. И Бен еще в пижаме хотел в сад Герты Франкен, чтобы утром там что-то покопать.

Радость от появления на свет третьей дочери у Труды не появилась. Якоб, напротив, был счастлив, пусть новорожденная всего лишь девочка, но розовая и кругленькая, с сильными легкими и всеми реакциями, присущими здоровому ребенку и которых у Бена не было. Вечером в трактире Рупольда Якоб выставил всем присутствующим выпивку и с каждым чокнулся за здоровье своей младшей дочери.

К концу первой недели после родов Труда отметила, что силы у нее никак не восстанавливаются и никогда раньше она еще не чувствовала себя такой слабой и разбитой. К этому моменту Бен прекратил свои беспорядочные копания.

Труда покормила и перепеленала ребенка, снова положила его в колыбель, но, уходя, забыла запереть спальню. Как будто почуяв присутствие младенца, Бен вошел в дом и поднялся по лестнице. В первый момент Труда решила, что сын направился в свою комнату. Затем она услышала характерный скрип двери спальни и бросилась наверх. И успела как раз вовремя. Бен уже держал на руках крохотное существо, и маленькое тельце с откинутой назад головкой висело в воздухе над колыбелью.

Труда вырвала младенца из рук Бена, положила обратно в колыбель и погрозила сыну пальцем: «Нет, нет! Ребенок не кукла, тебе нельзя его брать. Руки прочь! Слышишь меня, руки прочь!»

К концу второй недели Труда была уверена, что еще немного, и она просто развалится пополам. Бен больше не отходил от нее ни на шаг, стоял рядом, и когда она возилась с ребенком, лапал своими большими руками крохотное личико. Если она купала ребенка, он по плечи погружал руки в маленькую ванночку, тер ручки, ножки, животик и попку. И снова и снова проводил рукой по нежной детской головке.

В конце третьей недели на двор Шлёссеров пришла Антония. С собственным младенцем на руках, она постояла рядом с колыбелью в спальне Труды, направив задумчивый взгляд на Бена, который с сосредоточенным и взволнованным выражением лица беспокойно перебирал руками возле колыбели и непрерывно бормотал «прекрасно».

Похудевшая Труда выглядела бледной и загнанной.

— Мне приходится постоянно запирать комнату, — пожаловалась она. — Иначе он может вынести ее из дома.

Она рассказала, что два дня тому назад Бен захотел отнести малышку из кухни в курятник. Зажав под мышкой, как прежде кукол, он потащил ее через двор, когда Труда побежала открывать ворота почтальону.

Антония, помедлив, осведомилась:

— И отдавать его ты никуда не хочешь?

Труда только покачала головой. Антония глубоко вздохнула, еще раз скользнула по Бену задумчивым взглядом и сразу решила:

— Тогда я заберу младенца. Только на первое время. Если тебя это устроит.

Труду это вполне устраивало. В первое время она каждый вечер ходила на двор к Лесслерам, кормила дочь и радовалась, глядя, как растет и развивается ее младший ребенок, и безмолвно одаривала Антонию которая терпеть не могла громких фраз, благодарными взглядами.

Якоб навещал Лесслеров и младшую дочь каждое воскресенье во второй половине дня. Когда у Труды иссякло молоко, он также принял на себя вечера. Дружбе с Паулем это шло только на пользу. Немного охладившаяся из-за семейных обязательств, она окрепла снова.

Они много говорили о прошедших временах и прежних мечтах. Еще раз посмеялись над Хайдемари фон Бург и ее фобией супружеской постели. Вспомнили с грустью маленькую сестру Хайдемари Кристу. С серьезным выражением лиц поговорили о молодой Эдит Штерн, размышляя, на чьей совести могла быть смерть девушки.

Якоб считал, что на совести Игоря — работника Крессманнов. Игорь тогда солгал, и на это у него должны были быть убедительные причины. Но на смертном ложе он, вероятно, захотел облегчить свою совесть, поэтому попросил позвать Вернера Рупольда и исповедовался ему. В результате случилось то, что Якоб и Пауль своим молчанием хотели предотвратить: Вернер повесился.

У Пауля были глубокие сомнения в такой версии. Игорь был душа-человек. Даже мух, мешавших ему на работе в поле, он не убивал. Представить невообразимо, что он мог поднять руку на Эдит Штерн. Пауль скорее был готов поверить, что Игорь, как только представился случай, отправился к пролеску, но пришел слишком поздно. И потом из чистого сострадания рассказал об удавшемся бегстве Эдит. Только на смертном одре он не захотел уносить тайну с собой в могилу. Пауль предполагал, что это сделал Вильгельм Альсен.