Она положила его прохладную одутловатую руку на простыню и пошла на пост медсестер, где запах попкорна чувствовался еще сильнее.

— Мне кажется… — начала Клер.

Ее перебила одна из сиделок, толстая лесбиянка в хоккейной футболке:

— Мы делаем попкорн — хочешь?

— Вообще-то, мне кажется… — сказала Клер. Ей не хотелось говорить, срывать это веселое собрание известием, что ее брат умер.

— Ну конечно, дорогая, бери! — Добродушная медсестра насыпала попкорн в руки Клер, прежде чем та смогла возразить. — Еда ночной сиделки: попкорн, лапша быстрого приготовления, суп из пакетика!

Клер уставилась на кучку попкорна в своих ладонях.

— Вообще-то, мне кажется, мой брат только что умер.

— Да не, — весело ответила сиделка. — Это все морфин. Они из-за морфина постоянно такое выделывают: сначала короткие вдохи, а потом долгая тишина, пока ты не испугаешься, а потом такой глубокий вздох. Это днями может продолжаться.

Она прошла в палату и взглянула на Робина.

— Ты еще с нами, а, ангелочек?

Сиделка натянула латексную перчатку, взяла его руку и крепко вдавила свой ноготь в кожу его большого пальца.

— Если они еще живы, это на них всегда действует! — сказала она Клер, выдохнув вместе со словами волну запаха масла и попкорна.

Робин сделал глубокий вдох. Готовится к долгому погружению в бездну, подумала Клер. Сиделка улыбнулась и вышла.

Доев попкорн, Клер стряхнула соль и снова взяла Робина за руку. Его рука была очень холодная, как и его лоб, холодный как камень. Она позвала толстую медсестру и сказала, что на этот раз, похоже, ее брат действительно умер. Та не выказала никакого беспокойства, однако нащупать пульс ей не удавалось. Она прикладывала стетоскоп к груди Робина то там, то здесь. Хруст попкорна, который она жевала, вряд ли помогал ей слышать.

— Видите ли, — произнесла наконец сиделка, — мне бы не хотелось будить дежурного доктора, пока я не удостоверюсь, что ваш брат умер.

— Да, я понимаю, — ответила Клер.

Казалось, это было вполне разумно. Мертвецов не разбудишь; зачем же поднимать живых?

В конце концов медсестра позвала одного из интернов из раковой палаты этажом ниже. Это был паренек-китаец, очень симпатичный, подумала Клер. Ему как будто было не больше семнадцати. Он пришел в дежурную медсестер и, закидывая в рот большие пригоршни попкорна, спросил:

— Ну, где наш труп?

Сиделки смутились. Клер махнула в сторону палаты Робина, и молодой интерн улыбнулся девушке заинтересованной улыбкой.

— Новенькая? Сейчас не на дежурстве?

Клер кивнула:

— Да, пожалуй, уже не на дежурстве. Он мой брат.

Улыбка интерна пропала. Он уронил попкорн обратно в миску и вытер жирные руки о зеленые больничные штаны.

— О… Я сожалею.

— Все в порядке. — Клер тоже чувствовала сожаление оттого, что расстроила его. — Он любил попкорн.

Через несколько минут он вышел из палаты Робина, стягивая с рук прозрачные латексные перчатки и робко кивая Клер.

— Н-да. Сожалею. Ваш брат э-э… отошел… скончался…

Клер сознавала, что на нее все смотрят. Как ей хотелось не чувствовать себя сейчас такой иссушенной.

— Значит, он умер?

— Хочешь побыть с ним? — спросила толстая медсестра. — В конце концов, он ведь твой брат, дорогуша.

Только не то, что лежит там, подумала Клер. Это не Робин.

— Вы, ребята, наверно, были не очень близки, — заметила медсестра. Ее лицо выражало полное отсутствие иллюзий по поводу родственников больных СПИДом, которые не хотели пачкать руки.

— Мне надо позвонить маме, — сказала Клер.

К тому времени, как она вернулась в гостиницу, было уже светло, но глаза ее были открыты и напряжены, словно через них пропустили электрический ток. Внезапно ощутив голод, она включила телевизор и целый час смотрела повторы комедийных шоу, поедая залежавшуюся сырную закуску из мини-бара.

Только спустя два дня она начала плакать.

Сейчас Клер сумела достаточно долго удерживаться от слез, пока не залезла с головой в спальный мешок. Только тогда она позволила себе безмолвно заплакать, так, как учил ее Робин, когда ее задирали в очередной школе.

— Никогда не давай этим козлам видеть, как ты плачешь, — говорил он.

Робин, как же мне тебя не хватает, думала Клер. И почти услышала, как он велит ей держать выше нос. Нет — носы, так он говорил: «Выше носы, Клер!» Робин, чья теория о старых и новых душах счастливо выводила его из дурных компаний, где его сексуальная ориентация вызывала насмешки или агрессию: «Новых душ нужно остерегаться, Клер. Старые души, те, что давно уже здесь болтаются, они терпимы».

— С тобой все хорошо, Клер? — спросил Бен.

— Все отлично.

Естественно, у нее были кошмары, как и в те несколько недель после смерти Робина. На этот раз ей приснился дом, который одновременно был и не был Эдемом. Она стояла в подвале, смотрела, как вода проступает через половицы. Сколько бы она ни вычерпывала воду, та все равно поднималась, черная и илистая, пока Клер наконец не поплыла. Каменный ангел парил над ней, и она не понимала, крылья или руки он поднял над головой. Она хотела предупредить его: погрузись в этот колодец, и ты никогда не выберешься, ты войдешь в этот сад и скроешься навсегда. Но в комнате был кто-то еще, кто нуждался в ее помощи, какая-то женщина сидела на стуле и одной рукой указывала в окно на что-то, похожее на незасаженные клумбы, земляные насыпи — она настаивала, что это могилы. «Клумбы для мертвецов», — сказала она, протягивая Клер другую руку, и когда Клер схватила ее, то почувствовала, хотя и не увидела, третью руку, липкую, льнущую руку, чья плоть отошла и осталась в ее собственной ладони. Латексная перчатка.

Ночью Клер с плачем очнулась от своих дурных снов и, прежде чем полностью проснуться, поняла, что кто-то держит ее в объятиях, гладит вспотевшее лицо прохладной ладонью и шепчет, что все будет хорошо, что она не одна.

— Арун? — произнесла было она, хотя, уже шепча это имя, знала, что это не он, потому что история не могла бы пахнуть так натурально, запахом мужского пота и твидовой куртки вместе с острым едким привкусом табака.

— Все хорошо, милая, — тихонько говорил ей Джек. — Я не дам кошмарам подобраться к тебе.

Ей хотелось рассказать ему, что отец тоже так делал, растягивал это слово, и оно казалось уже совсем не страшным, какими-то кошачьими омарами, не более того, но заснула прежде, чем смогла произнести хоть что-то; а громкий храп Бена заглушал все прочие звуки.

Она проснулась незадолго до рассвета, безумно желая сходить в туалет. Вот она, зависть к пенису, думала Клер. Если бы Фрейд только знал. Все ради удобства, и пол тут ни при чем. Как же Магда управлялась во всех своих викторианских юбках?

Она вылезла из палатки в ночь. Снаружи было очень темно, но совсем не так холодно, как она ожидала, — мягкая, мечтательная темнота. Сначала она заметила только то, что ветер и снег полностью улеглись. Клер медленно двинулась вниз по склону, жалея, что не догадалась захватить фонарик. Через несколько шагов она почувствовала, как в ней начинает расти чувство тревоги: палаток Джека и его проводников не было видно. Они как будто были гораздо ближе, когда носильщики разбивали лагерь. Она оставила свой след на снегу и пробралась еще немного дальше в сторону других палаток, туда, где должна была стоять палатка Джека и где ее не было.