* * *
Граница, октябрь 1988 г.
Зачем я сделала это? Что это было, празднование маленькой победы в честь проявленной храбрости? Хотела Ника, а получила Джека. Дура, дура, дура. Если бы я раньше погасила свет в палатке, если бы не засиделась так поздно за чтением Магдиной жизни, вместо того чтобы позаботиться о своей собственной, если бы, если бы, если бы…
Теперь, когда я пытаюсь представить себе дьявола, у него лицо Джека, его понимание подоплеки международных финансовых каналов, его логика. Джек; потомок Айронстоунов по прямой линии от пламени и серы. До того, как я встретила его, мое восхищение перед учеными покоилось на твердых основаниях. Власть ученых над незримой Вселенной, вот что меня привлекало. То были люди, на чьей стороне стояла логика. Задай им любой вопрос, и на все у них найдется теория, гипотеза. Спроси у них, почему течет чайник, и они выдадут тебе Теорему Чайника, Второй Закон Протекаемости, Последнюю Теорему «Твайнингс».[54] Разумеется, со временем станет ясно, что знание причины протечки не означает, что ее можно остановить, и кое-кто в таком случае мог бы отказаться от подписки на «Нью сайентист» или «Сайентифик америкэн». Или, возможно, сдать билеты на очередной сеанс «Стар трека». Но только не я. Я продолжала верить. Пока не повстречала Джека. А теперь моя вера постепенно идет на убыль.
9
В тот период развития ботанической науки, когда мулов в основном заменил микроскоп, картами «Ксанаду» служили истории, легенды и слухи. Из Сиккима экспедиция двинулась на восток по тропе, которая проходила через горный хребет Донгку и вступала в тибетскую долину, известную Кристиану как Чумби, проводникам-бхотия как Амочу, тибетским китайцам как речная долина Дромо Мачу, а некоторым лепча как долина Цветов.
— А у нее есть какое-нибудь собственное название? — громко поинтересовалась Клер, шагая в сумерках сквозь упавшее созвездие светлячков.
Все свое время она проводила в воображаемом мире, который трудно было оставить, сказочном краю, где жили Магда, Арун и все остальные безвестные индийские художники и проводники, которые проходили этими тропами до них. Джек. немного отставший от головной группы, чтобы подогнать ее, положил руку на затылок девушки, но Клер немедленно отпрянула и начала оглядываться, чтобы увериться, что никто не увидел. Ее родственник нахмурился и сунул руку в карман.
— Ты только делаешь все хуже, Клер.
— Что делаю хуже? — Она злилась на него за то, что он прервал ее внутреннюю беседу с Аруном.
— Ты гораздо яснее даешь понять, что между нами что-то есть.
— Что? Что между нами есть?
— Ничего, о чем стоило бы поднимать столько шуму. Зуд, который надо было унять.
Клер вскинулась, готовая расплакаться.
— Похоже, любовь тебя ничему не научила, так, Джек?
Она тут же пожалела, что заговорила о любви. Еще одно щекотливое понятие, вроде героев и надежды.
— Давай-ка подумаем, чему меня научила любовь? — Джек почесал следы укусов насекомых на своей шее так яростно, будто это ее вопрос их вызвал. — Полагаю, она научила меня тому, что плохим бракам, как плохим гибридам, присущи пошлые цвета и болезни. И еще урок измены и предательства — вот что я выучил. Ты любишь кого-то, а потом предаешь его. Тот, кто любит тебя, всегда в конце концов изменит тебе. Все эти Иудины пакости, отсутствие веры — в других, в себя, наконец. Чем больше ты кого-то любишь, тем больше предаешь себя самое.
Клер обратила внимание, что его лицо, и без того тонкое, превратилось в лезвие топора из-за плохого питания и длинных переходов; все в нем казалось острым и резким.
— Тебя научила этому какая-нибудь женщина? — спросила она, и ее голос был мягче, чем слова.
— Это урок моего отца, преподанный ему на коленях твоей любезной Магды.
Боясь, что он вот-вот уменьшит ее грезы до размеров пластикового пакетика, Клер резко отошла от своего родственника; она предпочитала сохранять дистанцию между ними, свято оберегая собственные мифы.
* * *
За храмом Неба, Западный Бутан, ноябрь 1988 г.
К нашему всеобщему удивлению, мы благополучно миновали долину Чумби на прошлой неделе, лишь для того, чтобы едва избежать опасности сегодня, по пути в монастырь Таксанг, который называют Логовом Тигра; он прильнул к отвесной трехтысячефутовой скале. За ним лежит Санг-тог Пери, храм Неба, где Кристиан надеялся найти записи о зеленом маке, но наши проводники углядели бутанский военный патруль на дороге, что вынудило нас свернуть в лес и пойти по этой, более пустынной тропе. Горы, окружающие нашу сегодняшнюю стоянку, особенно остры, сумрачны и мертвенны; сложно поверить, что здесь кто-нибудь может выжить. Даже молитвенные флажки разорваны. И все же мы проходили мимо нескольких деревушек из трех домов, пропахших древесным дымом, и обнаружили карликовую примулу eburnea — неземную жемчужину, укрывшуюся от ветра в морщинах и складках торфяного покрывала.
Теперь наши заботы заключаются в том, чтобы избегать военных отрядов, которые разместились по обеим сторонам больших перевалов, ведущих в Тибет, еще со времен индокитайской войны 1962 года. Для этого, учитывая, как стесняют наше передвижение тяжелая поклажа носильщиков, обремененных образцами почв, и необходимость скрываться, проводники Джека предложили попытать счастья на переходе Як Ла, по которому местные торговцы-бхотия и погонщики яков все еще пробираются в район Тибета Хангмар.
*
— Если Крис добьется своего, то мы принесем в Тибет половину Сиккима и Бутана, — заметил Джек, наблюдая за неуклюжим передвижением их команды. — А на обратном пути мы понесем Тибет через Бутан и Сикким.
Кристиан вставил, что Шеклтон требовал бережно хранить тяжелые стеклянные фотопластинки во время своей антарктической экспедиции даже после того, как запасы продовольствия стали выдаваться ограниченными пайками.
— А Скотт по-прежнему таскал с собой тридцать фунтов образцов горных пород и собирал еще больше за несколько дней до своей смерти.
— Ну и что стало с этим Скоттом? — ответил Джек. — Впрочем, уверен, отрадно знать, что хотя бы его образцы пород выжили.
Вскоре после этого обмена колкими репликами один из перегруженных носильщиков поскользнулся на тропе и чуть не упал в ручей, покрытый толстой коркой льда, вода под которым казалась такой же тягучей, как замороженная водка. Это происшествие убедило Кристиана оставить весь день и ночь на отдых перед заключительным тяжелым рывком через северную границу Бутана. Они собирались сделать стоянку в долине, к которой вел подъем через один из тех лесов, которые, вероятно, видел еще Хукер, когда впервые посетил Гималаи в середине девятнадцатого века. Каждую ветку пригибали к земле темно-синие орхидеи, чьи огромные соцветия вырисовывались на деревьях, словно рождественские огоньки.
— Напоминает мне одну поездку в венецианский стеклодувный музей в Мурано, — воскликнул Кристиан, которого редко трогало что-либо, помимо хлорофилла. — Их стеклянные канделябры отличались такой же замысловатой хрупкостью. — Он повернулся к Джеку. — Не думал, что они будут цвести так поздно. Какой это вид?
Джек навел бинокль на ближайшее дерево и покачал головой.
— Какая-то очень редкая разновидность Vanda caerulea, по-моему. Стоят целое состояние, если найти правильного покупателя.
— Даже обыкновенный сорт не так-то часто встретишь, — сказал Бен. — Их естественные популяции в основном истреблены.
Вот дикий сад, из которого произошли все наши собственные домашние дворики, думала Клер, после полудня пробираясь сквозь пришвартованную флотилию колыхавшихся цветов. Здесь, в нижней части долины, Кристиан предложил носильщикам остаться и разбить лагерь, пока четверо мужчин и девушка поднимутся еще на тысячу футов, чтобы бросить первый взгляд на Тибет. Это был трудный двухчасовой подъем, но их наградой стал вид раскинувшейся на горизонте цепи бесконечных гор, величественного хребта белых как кость пиков, чьи изгибы убегали прочь от них, чтобы слиться с сумрачной, серовато-коричневой шкурой Тибета. И в этот час, проведенный на пороге того, что Хукер называл «ревущей глушью», команда почувствовала себя сплоченной, как никогда в эти дни.