— Правильно…

— Так откуда Земля знает, что Солнце именно там? На расстоянии нет действия, так ведь? Ответ: Земля понятия не имеет о Солнце. Она всего лишь идет по пути наименьшего сопротивления и катится вдоль кромок туннеля. И если гравитация — это искривление пространства-времени, то что тогда электромагнетизм?

Том был не дурак. Он знал, когда его кормили с ложечки ответами, потому воззрился на настольную лампу, пытаясь представить, что это в действительности искривление пространства.

— Но чтобы это заработало, Калуце и Кляйну пришлось добавить Вселенной несколько дополнительных измерений. Затем мы открыли ядерные силы и попытались создать модели деформации для них. Когда дым наконец рассеялся, у нас на руках оказалось одиннадцать измерений.

У Тома отвисла челюсть.

— Merde![253] Ты хочешь сказать, физики добавляли воображаемые измерения всего лишь для того, чтобы согласовать полученные знания с метафорой искривленного пространства? Астрономы в таком случае могли бы выдумывать разные деференты и эпициклы для сохранения системы Птолемея.

— Эти измерения не более воображаемые, чем «силовые поля» Ньютона. Их не с потолка взяли. Определенные законы симметрии…

Том поднял руки:

— Хорошо-хорошо. Я сдаюсь.

Он вовсе не собирался сдаваться, и Шерон знала это.

— А давай без снисходительности! Это физика. Это реально. И это в черт знает сколько раз важнее того, почему забросили какую-то немецкую деревню в забытой Богом глуши, когда, очевидно, все в ней перемерли!

Она допустила серьезную ошибку, и дело было даже не в фактах. То, что случилось с людьми, может быть намного важней, чем происходящее с физическими теориями. Но эти слова оказались дурными и с частной точки зрения. Шерон породила искривление в личном пространстве, и сила эта отталкивала.

Том поднялся:

— Мне надо сходить в библиотеку. У меня встреча с Джуди.

— Еще немного Эйфельхайма? — спросила Шерон, не поворачивая головы. Но смысл вопроса коренился не в этих трех словах. Английский и впрямь тоновый язык — если вы различаете интонации.

— Tempus fugit — произнес клиолог после паузы, отвечая совсем не на тот вопрос, который она задала. — Quae fuerant vitia mores sunt.[254]

Шерон не ответила. Он вытащил распечатки и запихал их в сумку, в которой носил ноутбук. Джуди казалась хорошенькой, особенно при нынешней моде на здоровых, активных и инициативных женщин. Не потому ли Том нашел ее привлекательной? Почему так допытывался про Эрнандо?

— Ты мне действительно нравишься. Том перекинул сумку через плечо:

— Хорошо бы, ты говорила мне об этом время от времени.

— Это непреложный факт, как гравитация. О нем не нужно постоянно напоминать.

Он серьезно посмотрел на нее:

— Напротив. Особенно когда стоишь у обрыва.

Она посмотрела в сторону, возможно ожидая увидеть пропасть. Том подождал какое-то время, но так ничего и не услышал в ответ и пошел к двери. Уже на выходе бросил взгляд назад, но Шерон даже не пошевелилась.

Она должна была поделиться с кем-то и рассказала все Эрнандо.

— Попробую сформулировать, — сказал инженер-ядерщик: — У вас есть модель искривления для силы времени.

— Если я добавлю двенадцатое измерение. Но это разрушает принятые модели для остальных четырех.

— До сегодняшнего дня, — догадался он.

— Верно. Меня словно озарило. Видишь ли, субатомный зоопарк организовали согласно теории кварков в 1990 году. Выяснилось, что все эти частицы оказались производными от трех семейств трех частиц Ну, я выстроила свои двенадцать измерений схожим образом, три группы по три: Пространство, Время и что-то еще, чему я не дала обозначения.

— В сумме получается девять, — заметил он, не став говорить, что, вероятно, знал субатомный зоопарк лучше, чем она

— Плюс три метаизмерения, которые соединяют три триплета на более высоком уровне — Шерон машинально рисовала, пока рассказывала Треугольник с меньшими по размеру треугольниками в каждом углу. Конечно, все это было условно.

— Я называю это поливерсум. Наша Вселенная — подсистема, данная людям в ощущениях. Искривление поливерсума может различным образом пересекать ее, в зависимости от ориентации. Как и в случае со слепыми и слоном, мы думаем, будто видим действие разных сил, а они всего лишь разные «поперечные сечения» одного и того же искривления.

— Гм. Мы не можем видеть эти «скрытые измерения», верно?

— Верно. Дополнительные измерения сосредоточены внутри шара. Первоначальный моноблок был слегка асимметричен. Когда он расширился в процессе Большого взрыва, некоторые из его измерений свернулись. Они по-прежнему с нами: внутри кварков, внутри тебя, меня и всего остального.

— А может, — спросил Эрнандо, — существует простое объяснение того, что мы их не видим? Может, их просто нет.

Шерон попыталась исправить отношения за обедом. Она подождала, пока Том не вернулся из библиотеки — он, похоже, планировал прочесть там все, — и объявила, что угостит его гуляшом и омлетом с мясным фаршем в кафе «Бельварос». Том уже съел большой сандвич с мясом, сыром и помидорами, сидя в «Скворечнике» вместе с Джуди, но понимал, что иногда несколько лишних калорий предпочтительнее отказа от позднего ужина, и согласился, даже сумев изобразить воодушевление.

— Jo! — сказал он, приходя в хорошее расположение духа. — Paprikas csirket kerek galuskdval es uborkdval Es palacsinta!

Шерон даже позволила ему потрещать о давным-давно умерших людях в городах-призраках. Суть рассказов сводилась к тому, что где-то в Черном лесу в конце XIV века небольшим орденом братьев «св. Иоганна Оберхохвальдского» для жертв чумы был учрежден госпиталь имени св. Лаврентия. Какое это имело отношение ко всему остальному, Шерон не узнала. Том начал показывать ей эмблему ордена, но явное безразличие остановило его. Вместо этого он спросил Шерон о работе.

Пришло время ее выхода:

— Что не так в последовательности чисел 19, 14 и 2?

— Гм… Разрыв между 14 и 2 слишком велик?

— Правильно. В Начале была одна лишь Суперсила, поскольку дополнительные величины еще не свернулись. Как только уровень энергии упал, поливерсум исказился и отдельные силы, э-э-э, «застыли» вне общего котла. Гравитация стала различима при энергии 10¹⁰ массы протона по шкале Планка; сильное ядерное взаимодействие — по шкале объединения, или 10¹⁴ массы протона; а слабое — по шкале Вайнберга-Салама, при энергии 90 масс протона, то есть приблизительно величине равной 10².

Впервые в жизни Тому удалось забежать вперед ее рассуждений:

— И ты думаешь, что твоя хронотация «застыла» где-то между ними.

Она просияла:

— Я предполагаю — на величине 10⁸ массы протона. Я назову это шкалой энергии Нэги, из-за врожденной скромности. ЦЕРН не может достичь этой отметки; но, есть шанс — ускоритель L4. Там еще в восьмидесятых годах умудрились найти бозоны Вайнберга-Салама.[255] Они соединили слабое взаимодействие с электромагнетизмом и создали «электрослабое» взаимодействие.

— Подожди, я вспомнил. Именно этот прорыв дал нам антиядерный щит, верно?

— В конечном счете. Слабые взаимодействия управляют ядерным распадом. Как только нам удалось довести их до урозня электромагнетизма, создание поля, подавляющего распад ядра, стало вопросом времени. Ах ты, черт!

Том прищурился. Похоже, последнее восклицание последовало за очередным озарением.

— Что?

— Мы знаем, как управлять электромагнетизмом. Если сможем объединить хронотацию с электрослабым взаимодействием… то получим возможность управлять силой времени.