Домой Дитрих ехал мимо яровых полей и удивился, узнав, что арендаторы и сервы заняты привычными делами. Некоторые выкрикивали приветствия; другие, опираясь на черенки лопат, смотрели ему в след. Гервиг Одноглазый, обрабатывая надел близ дороги, испросил благословения для урожая. Пастор быстро и несколько небрежно исполнил его просьбу, а потом спросил крестьянина:

— Какие новости о крэнках?

Со стороны деревни доносился лязг молотов из кузницы и аромат свежего хлеба.

— Никаких со вчерашнего, когда они немного утихомирились. Большинство сидят в церкви. — Гервиг усмехнулся. — Я полагаю, уж лучше проповеди монаха, чем тумаки.

— Так с теми крэнками, что отправились вместе с господином, ничего не случилось?

Собеседник Дитриха пожал плечами:

— Так они и не возвращались.

Дитрих поскакал к св. Екатерине. В церковном нефе крэнки расположились неровными рядами. Некоторые стояли, другие сидели в своей характерной позе. Трое взгромоздились на стропила. Иоахим стоял за кафедрой, в то время как какой-то кряжистый крэнк в соответствующей упряжи переводил для тех, у кого ее не было.

— Где Ганс? — спросил Дитрих в тишине, встретившей его появление.

Иоахим помотал головой:

— Я не видел их с того дня, как армия отправилась в поход.

Один из присевших на корточки пришельцев зажужжал, и кряжистый произнес в mikrofoneh:

— Беатке спрашивает, жив ли Ганс. Это, — добавил он с крэнковской улыбкой, — важный для нее вопрос.

— Ваш отряд доблестно сражался в битве, — сказал ему Дитрих, — только один из них пал, и Ганс отомстил за него самым христианским образом. Пожалуйста, извините меня, я должен отыскать его.

Он повернулся уйти, когда Иоахим спросил:

— Дитрих!

— Что?

— Кого из них убили?

— Его звали Герд.

Эта новость, переведенная на крэнкский, вызвала немало щелканий и жужжания. Один из крэнков принялся яростно тереть одной рукой о другую. Остальные потянулись к нему, поглаживая быстрыми, словно нерешительными прикосновениями, как будто слегка похлопывая по плечу, стараясь привлечь внимание. Иоахим тоже спустился с кафедры и повторил их жест.

— Блаженны плачущие, — услышал Дитрих его слова, — ибо они утешатся. Печаль — лишь мгновение, тогда как радость — радость вечная быть пред лицом Господа.

Выйдя из церкви, Дитрих вновь вскочил на лошадь и дернул за поводья:

— Ну-ка пойдем, сестрица, послужи мне еще раз.

Ударив ее пятками под ребра, он поскакал к Большому лесу по раскисшей дороге в Медвежью долину, взметая копытами комья грязи.

Он обнаружил Ганса на корабле крэнков. Четверо уцелевших членов отряда сгрудились в небольшой комнате, где вдоль обожженных стен стояли металлические ящики. На каждом виднелись ряды маленьких, забранных стеклом окошек, внутри которых горели огоньки — ярко-красные или тускло-синие. Некоторые, пока Дитрих наблюдал за ними, поменяли свой цвет. Другие окошки вообще не светились, а сами ящики в этом случае явно пострадали от пожара, который привел к крушению корабля. Одна из коробок оказалась полностью разрушена, панели погнулись и искорежились. Пастор увидел внутри большое количество проволоки и каких-то маленьких штучек. Именно над ней Готфрид колдовал своим волшебным жезлом.

Дитрих, наверное, шевельнулся, ибо крэнки резко обернулись. Их глаза, как уже понял священник, особенно чувствительно отзывались на движение. Когда человек вытащил упряжь для головы из заплечного мешка, Ганс одним прыжком пересек комнату и выбил mikrofoneh из рук священника. Затем, схватив Дитриха за запястье, потащил его вверх по трапу в комнату, где они повстречались впервые. Там Ганс привел в действие «рупоры».

— Увалень контролирует «волны-без-воды», — сообщил ему крэнк, — но эта голова разговаривает только в этой комнате. Как ты узнал, что нас следует искать здесь?

— Тебя не оказалось в Фалькенштайне, никто не видел ебя в деревне. Куда еще ты мог податься?

— Значит, Увалень пока не знает. Голосовые каналы попали под запрет, но нас успели предупредить об опасности. А мы должны были похоронить Герда и установить проволоку. — Ганс тряхнул своей длинной рукой. — Здесь холодно, но… я знаю теперь, что ваш народ называет «жертвой». Ты ездил на поле сражения?

— Твои соотечественники рассорились из-за твоего поступка, и я хотел предупредить тебя. Боялся, тебя посадят в темницу или того хуже. — Дитрих поколебался. — Сеньор сказал, ты простил человека, который убил Герда.

Ганс дернул рукой:

— Нам нужна была проволока, а не его смерть. Вот эта, изготовленная настоящим медником, возможно, лучше подойдет для дела. Не в упрек благословенному Лоренцу. Медь не была его призванием. Пойдем, вернемся вниз. Помни, если что, положиться можно только на Готфрида. Фридрих и Мехтильда присоединились ко мне только из страха перед алхимиком, не из-за любви-к-ближнему.

Какое-то время Дитрих наблюдал за тем, как четверо крэнков прикрепляли проволоку и касались ее талисманами — может, хотели освятить чьими-то мощами? Раз или два они, как показалось, спорили и справлялись по светящимся манускриптам «круговорота elektronik». Священник попытался определить, которая из двух Мехтильда, но, хотя и рассматривал их вблизи, заметить каких-то телесных различий не смог.

Заскучав, он отправился прогуляться по кораблю и зашел в комнату, которую Скребун однажды назвал ходовой рубкой. В ней не было ни одного окна, только панели мутного стекла, частично почерневшие, словно от огня, а потому понять, как рулевой мог держать курс без какого-либо обзора, не представлялось возможности. Одна из панелей ненадолго замерцала, отчего крэнки внизу сразу застрекотали.

Мягкое кресло в центре, наверное, было троном капитана, с него он отдавал приказания своим полководцам. Дитрих задумался, что бы произошло, если бы этот достойный муж выжил.

Капитан, в отличие от Увальня, не наделал бы столько ошибок. Однако, будучи более компетентным, разве не мог он из-за типично гневливого нрава крэнков решить избавиться от малейшей опасности, уничтожив всех, кто мог их увидеть?

Господь всякому положил свою цель. Чему служили события, соединившие священника-ученого уединенного прихода с причудливым созданием, наставляющим говорящие головы?

Дитрих покинул рубку и вышел через дверь наружу вдохнуть свежего воздуха. Далекий крик заметался эхом в окрестных деревьях, и пастор решил поначалу, что это ястреб. Но звук оказался слишком протяжным и не прекращался. Священник узнал в нем ржание испуганной лошади.

Он развернулся и бросился по трапу, едва не запутавшись в полах рясы, спеша вниз по ступеням.

— Увалень идет! — закричал он, но крэнки даже не взглянули на него, человеческий голос говорил им не больше, чем их чириканье ему. Поэтому Дитрих схватил Ганса за руку.

Рефлекторно крэнк оттолкнул его в сторону, но обернулся, и пастор не смог придумать ничего лучше, как указать по направлению к трапу и закричать: «Увалень!» — надеясь, что странники слышали это имя достаточно часто и поймут его без перевода.

Это, похоже, сработало, ибо Ганс замер на секунду, прежде чем излить поток щебета на своих товарищей. Фридрих и Мехтильда отложили инструменты в сторону и метнулись к трапу, вытаскивая из мешков pots de fer. Готфрид прервал работу с магическим жезлом и, разогнав пар, махнул рукой Гансу. Тот помедлил немного, резко запрокинул голову назад, а затем рванул вверх по трапу.

Дитрих оказался один на один со своим первым крещеным крэнком — если не считать случай самостоятельного причащения алхимика. Готфрид продолжил приделывать проволоку к крохотным шестам скрепляющим металлом, но явно знал, что за ним наблюдают. Он положил жезл на подушечку, сплетенную из металлических волокон, и, воспользовавшись инструментом для отворачивания винтов, вынул небольшую коробочку из «контура», которую бросил Дитриху. Тот волей-неволей поймал ее, и пришелец поставил на освободившееся место какое-то большее по размерам устройство, словно собранное из обломков.