Когда селяне и крэнки вместе столпились в церкви, Дитрих взошел на амвон и рассказал обо всем, что произошло с самого Сикстова дня. Он описал положение странников в самых жалостливых выражениях и устроил так, чтобы дети крэнков со своими матерями за спиной встали перед прихожанами. Хильдегарда Мюллер и Макс Швайцер выступили свидетелями того, что создания были смертны и страдали от ран, и описали то, как они помогали размещать покойников в специальных склепах на борту корабля крэнков.

— Когда я окропил их святой водой на мосту, — подытожил Дитрих, — они не проявили никакого беспокойства. Следовательно, они не могут быть демонами.

Хохвальдцы переминались с ноги на ногу и поглядывали друг на друга. Затем Грегор спросил:

— Они турки?

Дитрих едва не рассмеялся:

— Нет, Грегор. Они прибыли из более далеких стран. Иоахим протолкался вперед.

— Нет! — закричал он так, чтобы все могли услышать. — Они и есть самые настоящие демоны. Одного взгляда достаточно, чтобы в этом убедиться. Их пришествие большое испытание для нас… и от того, как мы справимся с ним, может зависеть спасение наших душ!

Дитрих вцепился в перила кафедры, а Манфред, занимавший Sedalia,[149] обычно предназначенную для предстоятеля, зарычал:

— Я признал этого властителя крэнков как своего вассала. Ты хочешь выступить против меня?

Но если Иоахим и услыхал эти слова, он не обратил на них внимания; скорее, он обращался к familia.

— Вспомните Иова, — сказал он им, — и то, как Господь испытывал его веру, посылая демонов мучить его! Вспомните, как Господь сам, явившись во плоти, страдал от всех человеческих страданий — даже смерти! Разве не может тогда Он заставить страдать демонов, как обрушил Он их на Иова и даже Сына Своего? Осмелимся ли мы отрицать свободу действий Господа и сказать, что этого Господь сотворить не мог? Нет! Господь пожелал, чтобы эти демоны страдали скорбями плоти. — Он понизил голос. — Но почему? Почему? — Это он произнес так, словно бы размышлял вслух, так что собрание замерло, чтобы расслышать его слова. — Ничто не творится Им без цели, хотя Его помыслы и могут быть скрыты от нас. Он обрел плоть, чтобы спасти нас от греха. Он облек этих демонов во плоть, чтобы спасти от греха их. Если ангелы могут пасть, то и демоны могут возвыситься. И мы те, через кого они обретут спасение¹. Узрите, как страдали они по воле Божьей… И сжальтесь над ними!

Дитрих, у которого перехватило дыхание, испустил вздох изумления. Манфред убрал руку со своего меча.

— Покажите этим существам, что есть христианин, — продолжал Иоахим. — Примите их у своих очагов, ибо они замёрзли. Дайте им хлеба, ибо они голодны. Приютите их, ибо они вдалеке от дома. Так, вдохновленные нашим примером, они раскаются и обретут спасение. Вспомните слова Великого суда: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, когда мы видели Тебя нагим?[150] Как своего ближнего! А кто есть наш ближний? Всякий, кто может пересечь наш путь!» — Тут он указал пальцем прямо на толпу бесстрастных крэнков, стоящих в северной части нефа. — Заключенные во плоти, они не могут иметь демонической власти. Христос всемогущ. Всеблагость Христа всемогуща. Он торжествует над всем мелочным, подлым и преступным, Он торжествует даже над преступлением столь древним, как сам Люцифер. Ныне мы можем узреть, как Он торжествует над самой Преисподней!

Прихожане ахнули, и даже Дитрих ощутил, как по его коже пробежала дрожь. Иоахим продолжил проповедовать, ко Дитрих его более не слушал. Вместо этого он подметил, как безропотно слушали хохвальдцы; услышал, как прищелкивают языками Ганс и некоторые другие, когда они повторяли перевод говорящей головы. Дитрих не сомневался, что в словах монаха не было ни логики, ни ортодоксии, но их эффективность он не мог не признать.

Когда Иоахим закончил — или, возможно, всего лишь прерывался, — Манфред поднялся со своего места и возвестил для тех, кого не было на мосту, что предводитель крзнков отныне нарекается бароном Гроссвальдом[151] и будет жить вместе со своими ministeriales[152] в замке в качестве гостя, и что остальные странники будут расквартированы так, как постановит его совет.

Перспектива этого вызвала большое замешательство — пока вперед не выступил Клаус и, уперев руки в бока, не пригласил майера пилигримов погостить у него. Предложение изумило Дитриха, но он предположил, что после того, как его жена заботилась об их ранах, мельник не мог отстать от нее в гостеприимстве. После этого некоторые открыли двери и своих домов, тогда как иные бормотали: «Лучше ты, чем я!»

Манфред предупредил крэнков насчет их нрава.

— Я понимаю, что ваш кодеке чести требует скорого физического возмездия. Ну и прекрасно. Другая страна, другие нравы. Но вы не должны так обращаться с моими людьми. Правосудие покоится только лишь на мне, и преступить его значит бросить тень на мою честь. Если любой из вас преступит законы и обычаи манера, вы должны будете ответить перед моим судом, когда он соберется весной. В иных случаях правосудие среди вас и по вашему обычаю будет вершить барон Гроссвальд. Пока же мы желаем, чтобы герольды носили такую упряжь на головах, которую могут предоставить крэнки, так чтобы когда бы ни возникла необходимость поговорить одному с другим, герольды могли перевести.

В тишине, последовавшей за этим выступлением, Иоахим начал петь — сначала чуть слышно, а затем все громче, задрав подбородок и вознося слова к балкам и стропилам, как будто движимый каким-то внутренним пламенем. Дитрих узнал мотет Christus factus est pro nobis[153] и со следующей строчкой присоединил свой голос к duplum,[154] на что Иоахим сначала запнулся, а лотом продолжил. Дитрих взял «подхватывающий голос», или tenor, а Иоахим октавой выше, н их голоса свободно переливались от одного к другому, причем Йоакнм иногда выдерживал двенадцать нот на одну ноту Дитриха, Дитрих осознал, что крэнки перестали стрекотать и застыли, словно статуи в нишах церкви. Не один из них поднял mikrofonai, чтобы уловить звуки.

Наконец, голоса обоих слились в унисон на «освежающем фа», где заканчивался пятый лад, и на несколько мгновений притихшая церковь оставалось безмолвной, пока резкое «Амнньі» Грегора не вызвало хор восклицаний. Дитрих благословил паству, сказав:

— Да преуспеет с Божьей волей сие начинание, и укрепится наша решимость в нем. Мы молим об этом Господа нашего Иисуса Христа, во имя Отца и Сына и Святого Духа, Аминь.

Затем он безмолвно вознес молитву, чтобы согласие, чудодейственным образом установившееся благодаря неожиданной проповеди Иоахима, не разрушилось по здравом размышлении.

Когда Дитрих позднее привел в свой домик Ганса и Скребуна, он обнаружил, что Иоахим уже развел огонь в камине в большой комнате и помешивал железной кочергой потрескивающие поленья. Оба крэнка издали непереводимые говорящей головой восклицания и устремились в комнату, поближе к пламени. Иоахим отступил назад с кочергой в руке и принялся их рассматривать.

— Это те двое, что будут гостить у нас, — предположил он.

— Того, на ком надеты странные меха, зовут Скребун, потому что, когда я встретил его, он скрежетал своими руками.

— И ты назвал их господина Увальнем, — сказал Иоахим с легкой улыбкой. — Знает ли он, что это означает «неотесанный глупец»? А кто второй? Я видел эти одеяния прежде, под стропилами церкви во время feriae messis.

— Ты видел его тогда — и ничего не сказал? Иоахим пожал плечами: