— Но мы знаем, — возразила Джуди. — Демоны. «Обитель дьявола».

Том не был убежден.

— Нет, — сказал он. — Это всего лишь еще одно место в Шварцвальде, названое в честь дьявола. Вроде Teufelsmuhle[144] близ Штауфенберга, или Дьяволов помост… Есть даже два Дьяволовых помоста, один под Баден-Баденом, а второй — на Книбесе. Плюс Ведьмина долина и Адова долина и…

— Но ты помнишь описание демонов, которых якобы вызвал Дитрих?

Он не читал тогда весь документ, поэтому открыл файл и на сей раз углубился дальше комментария к названию.

— Уродливые сукины дети, не так ли? — сказал он, отыскав отрывок. — Желтые выпученные глаза. Неразборчивые заклинания. Сводят людей с ума. Плясали голыми, но не обнаруживали мужского естества. — На хорошо отрегулированном мониторе было заметно, как порозовели щеки Джуди. — Я не думаю, чтобы демоны вообще когда-либо выигрывали конкурсы красоты.

— Они еще летали. Вот, должно быть, откуда пошла эта людская молва о крэнках.

— Несколько строчек буллы? Нет, автор повторяет уже имеющую широкое хождение историю. Он рассчитывает, что его читатели понимают, на что он ссылается, равно как рассчитывает и на то, что они знают, кто такой «пастор Дитрих». Не удивлюсь, если Кrепkl произошло от Кrапklеin — южные немцы редуцируют «leiп» в «l».

— Я подумала…

— Что?

— Ну, описания демонов такие подробные, такие яркие… Их наружность. Даже то, как вели себя селяне. Некоторые «спаслись и спасли свои души». Другие «подружились с демонами и приняли их в самые свои сердца».

Том отмел предположение Джуди, даже прежде чем она могла собраться с духом его озвучить.

— Все, что для этого нужно, — немного воображения и капельку истерии. В Средние века люди без удержу верили во всяких мифических существ. До них долетали обрывки рассказов о носорогах, и они воображали себе единорогов. Степные наездники превратились в кентавров. Вокруг них были кобольды и гномы… Я видел миниатюру в одном псалтыре в Балтиморе, в галерее Уолтерс, которая изображала двух фантастических созданий — одно как олень, другое — словно большой кот, — идущих на задних лапах и несущих вдвоем похоронные дроги, затянутые драпировкой. А в крипте фрайбургской Францисканенкирхе есть фреска, которая изображает гигантских кузнечиков, пирующих за столом, — вероятно, метафора о том, как саранча может пожрать весь урожай. А резной дверной косяк в музее Клойстерс в Нью-Йорке изображает…

— Все правильно!

Горячность, с которой это было произнесено, удивила его. После секундной паузы он сказал ровным голосом:

— Ныне не Средние века, знаешь ли. Всегда есть естественное объяснение «сверхъестественным явлениям».

Разговор закончился, а Том так и остался сидеть за компьютером, дергая себя за губу. Если бы причудливые видения были причиной для табу, то проклятые Тойфельхаймы стояли бы плотной стеной по всему течению Рейна.

Средневековая катастрофа породила такое количество ужасов, что они могли опустошить тысячи Эйфельхаймов. Вслед за голодом 1317и1318 годов, когда непрекращающиеся дожди затопили посевы, распространился каннибализм. «И детям грозила опасность от собственных родителей», — как писал один хронист. Банды крестьян бродили по округе, исповедуя бедность и свободную любовь, грабя маноры и монастыри и линчуя евреев ради этой цели. Но те, кто бежал, вскоре вернулись — даже евреи. Столетие войны и разбои во Франции разрушили мистику рыцарей, турниров, менестрелей и куртуазной любви. На смену надежде и вере в добро пришли цинизм и отчаяние. Черная магия и ереси; флагелланты и чума. Жуткий культ смерти с его пляшущими скелетами. Абсурдизм, нигилизм и в конце концов лагеря смерти. Столь замкнутый, параноидальный, репрессивный новый мировой порядок, столь потрясенный бессмысленными смертями, что люди совершенно забыли, что когда-то прежде был иной и более открытый мир.

Так почему среди всего этого хаоса только Эйфельхайм остался проклят?

Том вытащил папку с документами и отнес ее на кухонный стол. Он разложил распечатки, просматривая каждую так, словно мог извлечь ответы из них одним только усилием внимания. Содержание папки составляли манориальные записи вассалов маркграфов Баденских и прежних герцогов Царингена; рыцарский memoire, религиозный трактат о «внутреннем мире» с причудливо украшенными заглавными буквами; сеньориальные одобрения свадеб и выбора профессий, штрафов и пожалований; жалованные грамоты на Оберхохвальд и феодальные сборы с его рыцарей; газетная вырезка, которую прислал Антон; экстатическая молитва, упоминающая «восемь тайных путей оставить эту землю печалей» и приписываемая «святому Иоганну из Оберхохвальда»; епископальное письмо, адресованное пастору Дитриху.

Здесь были также обычные монастырские хроники — из Фрайбурга, монастырей Св. Петра, Св. Блеза и других — об урожаях, ярмарках, слухах и благородных деяниях. Одно примечательное событие — молния, ударившая в августе 1348 года и охватившая огнем несколько акров леса (и немало также суеверных умов). К тому времени чума уже продвигалась с побережья на север, и удар молнии в ретроспективе был подан как пришествие Люцифера. (Сгорела ли деревня? Нет, документ «Moriuntur» и дело с кузнецом относятся к более позднему времени.)

Разрозненные обрывки и куски складывались в более полную мозаику, или, по меньшей мере, схематичный набросок Манор Оберхохвальд был одним из двух маноров во владении рыцарей (второй был в качестве дара австрийского герцога). Последнего рыцаря, что владел этим леном, звали Манфред, а его отец носил имя Уго. Ко времени гибели деревни ее приходского священника звали Дитрих, который, возможно, был тем самым «doctor seclusus», о котором упоминал Оккам, и который составил compendium, хранящийся во Французской национальной библиотеке. Жила там врачевательница травами по имени Терезия (Том воображал ее седовласой каргой с лицом, изрезанным морщинами, как был изрезан горами сам Черный лес), крестьянин по имени Фриц, кузнец по имени Лоренц и несколько прочих, чьи имена фигурировали в той докторской диссертации. Сними с луковицы исследования еще один слой, локализуй источники, которые использовались в диссертации, и весьма вероятно, что на поверхность всплывет еще несколько имен.

Я уже мог бы написать чуть ли не полную историю этой деревни, подумал он. Записи о сборе урожая и податях позволили бы ему оценить ее экономическое и демографическое развитие. Манориальные записи показывали, как она была включена в местную феодальную структуру. Memoire рыцаря и письмо епископа позволяли даже заглянуть в интеллектуальную жизнь селения, в том виде, в котором она там существовала.

На самом деле, мрачно осознал Том, в истории деревни отсутствовала только та часть, ради которой эту историю и стоило писать, — почему она так внезапно и бесповоротно подошла к концу.

А что, если об этом вообще ничего нет? — задумался он. Что, если документ, проливающий свет на загадку, утрачен? Сгорел дотла в сражениях между фон Мерси и герцогом Бернардом[145] в конце Тридцатилетней войны; или же во время отступления Моро по Адовой долине; или в кампаниях Людовика или Наполеона, или дюжины других напыщенных потенциальных завоевателей мира. Съеден мышами или плесенью, поглощен пожаром, дождем или наводнением, рассыпавшись в небрежении. Что, если он вообще не был написан?

— Том, что-то случилось? Ты такой бледный.

Он поднял глаза. В арочном проеме стояла Шерон с чашкой свежезаваренного чая. По комнате разнесся аромат шиповника и ромашки.

— Ничего, — сказал Том. Его внезапно ошеломила мысль, что он уже держал в руках ключ к разгадке, что он уже несколько раз читал этот документ, но так ничего и не понял.

И так в дело вступил я, хотя поначалу и по касательной. Я все еще преподавал в университете Альберта-Людвига, и Том прислал мне е-мэйл с просьбой найти манориальные записи Оберхохвалъда. Предполагалось, что они находятся в собрании нашего университета. Я спросил в ответ, было ли это персональной суппозицией, материальной суппозицией или простой суппозицией?[146] А Том ответил, не понял шутки. Он приложил список ключевых слов и запрос на исследование наших рукописей и инкунабул на предмет упоминаний, относящихся к Оберхохвалъду, что я счел достойным возмездием за мои потуги в средневековом юморе. Учение о суппозиции вовсе не смешно, особенно по той причине, что мы не знаем, что она в действительности означает. Они использовали многие из тех слов, что и мы — движение, интуиция, реализм, естественный, оккультный, — но их значение часто не совпадало с тем смыслом, что вкладываем в эти слова мы. И все же я пообещал покопаться хорошенько в меру своих сил и неделей позже отправил ему то немногое, что отыскал.