(Неизбежное «Чарли!» со стороны мисс Пейсон.)

– …и кроме того, буду еще заниматься своим делом. Вот увидите!

– Почему непременно пятеро? – поинтересовался Генри.

– Да потому, что четыре – глупое число, какое-то чересчур аккуратненькое. А шесть – чересчур много: полдюжины. Пять – как раз хорошо. Я люблю нечетные числа. Трое детей слишком рискованно, так как с одним может что-нибудь случиться, а семеро…

– О Боже, – едва выговорил Кемп, заливаясь опять оглушительным смехом.

– Никогда в жизни не слыхала подобных речей, – почти закричала миссис Пейсон. – В твои годы меня выгоняли из комнаты, чтобы я не могла даже слышать таких разговоров, а не то, что…

– Вот это-то и было возмутительно, – перебила Чарли. – Посмотри на Лотти! Она создана, чтобы быть матерью, – или я ничего не смыслю в биологии. Потому-то она так была бы полезна в работе с девушками. Только для такой работы у нее вечно нет времени… – Чарли вдруг остановилась, припомнив что-то. – Ах, Лотти, у Гесси опять горе с ее сестрой.

Гесси, кухарка Кемпов, была настоящий клад. Даже миссис Пейсон трудно было найти изъяны в безупречном ведении ею хозяйства. Тем не менее она поспешила задать вопрос, неизменно повторяемый ею каждую неделю:

– Что твоя Гесси – ушла сегодня в гости?

– Нет, когда мы уходили, она, бедняжка, еще сидела дома.

– Почему бедняжка? Вы носитесь с ней, как с принцессой. Ни стирки, ни уборки. Не понимаю, что она делает целыми днями. И почему это она не может обедать у своих, когда вы уходите в гости? Обязательно нужно специально для нее покупать свиные котлеты и всякую всячину!

Генри Кемп покачал головой:

– Она отличная стряпуха, паша Гесси. Такой у нас еще не было. Теперь, когда прислуга…

– Генри, он плакала сегодня у себя в комнате, когда мы уходили. Чарли видела.

– Плакала, да ну?

– Опять из-за своей сестры, – пояснила Чарли. – Дженни – эта самая сестра – убежала из дому и, кажется, стащила деньги. Завтра дело разбирается в кабинете Эммы Бартон.

Лотти сочувственно покачала головой. Не одну задушевную беседу с Гесси вела она на кухне у Кемпов.

– Я думаю, Эмма Бартон сделает все возможное ради Гесси.

Белла горячо подхватила:

– Ах, Лотти, постарайся, прошу тебя! У Гесси все из рук валится. А во вторник у нас гости.

Лотти разрешила все быстро.

– Хорошо, вот как мы сделаем. Завтра утром я приду к вам и переговорю с Гесси. Завтра – последний день недели, и кабинет Эммы Бартон закрывается до вторника. Может быть, если я замолвлю словечко за Дженни, то завтра…

– О Лотти, отложить до вторника… – начала Белла.

– Знаю, знаю. Итак, я повидаюсь завтра с Гесси и затем сразу же пойду к Эмме, чтобы застать ее до начала заседания. Гесси сможет сопровождать меня или…

Резкий, твердый голос миссис Пейсон перебил ее: – Нет, Лотти, не завтра! По субботам я собираю арендную плату. Ты это отлично знаешь, потому что я говорила тебе об этом сегодня утром. Кроме того, нужно закупить провизии на воскресенье.

– Я вернусь к половине двенадцатого, самое позднее – к двенадцати. Эмма Бартон меня сейчас же примет, я уверена. Как только я вернусь, мы поедем собирать арендные деньги, а на обратном пути заедем на рынок.

– И попадем туда, когда все уже будет разобрано!

Лотти опустила голову. Она крепко сжала руки под скатертью, но напряженные, словно застывшие, плечи были красноречивее всяких слов.

– Я думала, мама, что на этот раз ты ничего не будешь иметь против того, чтобы помочь Гесси.

– Значит, дела кухарки Беллы для тебя важнее твоей собственной матери? Да?

Лотти медленно подняла глаза. Как будто какая-то неведомая сила толкала ее. Она встретилась взглядом с Чарли, напряженно смотревшей на нее. От Чарли ее взгляд перешел на тетю Шарлотту. И тетя Шарлотта тоже смотрела на нее не отрываясь. Эти две пары неотступных глаз, казалось, заставили ее выговорить те слова, которые она произнесла к собственному ужасу:

– Да, мама, я думаю, что в этом случае они важнее!

Наконец собравшиеся встали из-за стола и перешли в гостиную. Все чувствовали себя несколько стесненно. Миссис Пейсон отправилась на кухню, чтобы дать инструкцию Гульде. Бедная Гульда редко имела возможность спокойно пообедать. Между ней и миссис Пейсон шла нескончаемая война из-за кофе. После завтрака, обеда и ужина хозяйка дома неизменно являлась на кухню, снимала кофейник с газовой печки и пытливо всматривалась в его черный провал.

– Боже праведный, Гульда, вы наварили кофе на целый полк! Это сущее мотовство. Придется половину вылить.

– Ничего, я выпью!

– Да что вы, милая! Вы заболеете. И так вы пьете чересчур много кофе. От кофе вы делаетесь нервной, желтеете…

Гульда звучно жевала ломоть хлеба, бережно обхватив крупной рукой дымящуюся чашку своего излюбленного напитка.

– Нет, миссис Пейсон. Мой дедушка, так он на день по двадцать чашек пивал.

– Хорошо, а чем он кончил? Он мог бы жить до сего дня, если бы…

– Да он и сегодня жив. Девяносто лет ему, а щеки красные, что яблоки.

В гостиной Лотти опять принялась за свое вязанье. В зале не зажигали свет, однако Чарли направилась туда и села за рояль. Играла она слабо, да и голоса особого у нее тоже не было. Лотти с вязаньем в руках вошла в большую полутемную комнату и подсела к Чарли. Та не повернула головы.

– Это ты, Лотти? – спросила она, продолжая играть.

– Да, дорогая.

Короткое молчание.

– Теперь смотри держись!

– О да!

В гостиной Генри Кемп наклонился к жене и поцеловал ее. Потянувшись, он достал сигару, любовно поглядел на нее и с наслаждением закурил. Затем посмотрел на часы. О Боже, только без десяти восемь! Тетя Шарлотта сидела у двери залы и прислушивалась к музыке. Генри подошел к ней и ласково погладил ее по плечу.

– Твоя сигара хорошо пахнет, Генри!

– Это хорошая сигара, тетя Шарлотта!

Тетя Шарлотта слегка качала головой и барабанила пальцами по ручке кресла в такт музыке.

– Приятно, когда в доме пахнет мужчиной.

– Ах вы, старая греховодница! – расхохотался Генри.

Он возвратился к Белле. Та в самом блаженном настроении праздно сидела в самом удобном кресле.

– Послушай, Белла, неужели нам придется сегодня сидеть до позднего вечера? Я совсем разбит. Работал сегодня как лошадь.

Не успела Белла ответить, как из соседней комнаты донесся голосок Чарли:

– Имей в виду, мама, что за мной должны заехать.

– Кто – твой поэт? – спросила Белла.

– Да.

– На «фордишке»? – вставил отец.

– Да. Смейся же, глупый мой старичок! Ну, не несчастная ли я девочка? Иметь отца, считающего, что поэты и «форды» – отличные мишени для насмешек. Если бы тебе пришлось иметь дело с теми или другими, ты убедился бы, что в них нет ничего смешного.

– Положим, есть, – не сдавался Генри. – Каждый из них в отдельности потешен. А видя одновременно поэта и «форд», просто с ума сойти можно от смеха. Этакий современный… уф, как эта лошадь называется, ну, та, на которой обычно поэты скачут?

Жена пришла ему на помощь:

– Пегас.

– Вот, вот, Пегас! – прокричал он Чарли.

– Ты, папа, занимайся-ка лучше своим импортом, – отпарировала веселая дочка, – книжную премудрость предоставь маме и мне.

Генри вдруг стал серьезен и осторожно приблизился к жене.

– А не можем мы, того, около девяти часов?.. А, Белла? – вполголоса спросил он.

– Не раньше половины десятого. Ты ведь знаешь, как мама относится к этому.

Генри вздохнул, покорился судьбе и устроился с газетой в буйволовом кресле. Это кресло напоминало собой уродливое чудище, ноги, спинка и ручки которого состояли из замысловато переплетенных рогов буйвола. К счастью, их острые концы были направлены в сторону от сидящего. Кресло было преподнесено Айзику Трифту какой-то организацией по застройке городских участков. Дамы в него никогда не садились и предостерегали от подобной ошибки всех посетительниц женского пола. От его рогов частенько доставалось оборкам, воланам, кружевам и рюшам. Но раз рискнув опуститься в это почтенное кресло, вы находили его неожиданно уютным и удобным. Здесь часто сиживал Генри Кемп. Покуривая и поглядывая поверх газеты, сквозь мирный дымок сигары, на это женское царство, обо многом передумал Генри этими вечерами в кругу семьи. Но говорил очень мало.