Селина подошла к Крису, круглая его физиономия приветливо улыбалась ей сквозь облако табачного дыма, словно солнце сквозь туман.

– Здорово, как дела? – Потом он узнал ее. – Да это миссис де Ионг! – Он вытер свою огромную ручищу полотенцем, протянул ее вдове с выражением сочувствия на лице. – Я слышал, – сказал он, – слышал.

– Я приехала с товаром, мистер Спенкнебель, я и мальчик. Он спит в повозке. Можно будет привести его сюда умыть и привести в порядок перед завтраком?

– Ну, разумеется, разумеется. – Внезапно ему пришла в голову догадка. – Не ночевали же вы в повозке, миссис де Ионг?

– Ночевали. Было не так плохо. Малыш спал всю ночь отлично. И я поспала немного.

– Отчего вы не пришли сюда? – При взгляде на лицо Селины он понял отчего. – Но вы и мальчик могли бы бесплатно переночевать у меня.

– Я это знала, оттого и не пришла.

– Не говорите глупостей, миссис де Ионг. Половина комнат свободна. Вы можете за себя и мальчика платить хоть двадцать центов и заплатить их тогда, когда хорошо заработаете. Но вы ведь не будете регулярно ездить на рынок с овощами, а? Это не женское дело.

– А кто же будет делать это вместо меня? Ян? Но он для этого совсем не годится. Ну, поезжу сентябрь и октябрь. А там, может быть… – Ее голос оборвался. Трудно быть бодрой и полной надежд в три часа утра, после бессонной ночи и на пустой желудок.

Умывшись в задней комнате за буфетной и причесавшись, Селина почувствовала себя много лучше. Возвратясь к тележке, она нашла Дирка в ужасе и отчаянии, уверенного, что он брошен матерью на произвол судьбы.

Через четверть часа они сидели за столиком у Криса в баре и с аппетитом завтракали.

Покупатели на Чикагском базаре не покупали овощи у Селины: у женщин как-то непривычно было покупать. На Хей-Маркете женщины до сих пор появлялись лишь в качестве покупательниц.

К четырем часам утра разносчики и мелкие оптовики уже стаями кружились вокруг телег – среди них были русские, итальянцы, евреи. Они отчаянно торговались, норовили купить подешевле, а купив, они иной раз тут же перепродавали овощи хозяйкам. У них было много излюбленных трюков. Они могли подменить чем-нибудь корзину с помидорами, стоило вам отвернуться на миг, утащить головку цветной капусты или, выбрав, ловко ускользнуть в толпу, не уплатив.

Вот Луиджи. Луиджи торгует вразнос зеленью в северном районе, выкрикивая звонко свой товар по бульварам и боковым улицам Чикаго. У Луиджи смуглая физиономия, быстрые хитрые глаза, сверкающая улыбка. Хей-Маркет зовет его Луиджи. Если цена, которую просит фермер, не нравится Луиджи, он притворяется непонимающим. Тогда Хей-Маркет смеется, зная уже его шутки: «Эй, Луиджи, не притворяйся. Говори по-английски».

Селина сняла все, чем укрыты были овощи; у них был такой свежий, привлекательный вид. Но Селина знала, что продать их нужно непременно сегодня и очень скоро. Как только листья начнут чуть-чуть вянуть, а у цветной капусты края немного потемнеют, цена на них упадет наполовину.

Вот с окружающих улиц стали сходиться покупатели: маленькие – смуглые, черноглазые мужчины в шароварах, высокие – неуклюжие, грязные, с засученными рукавами, сплевывающие табак; почтенные краснолицые голландцы, обожженные солнцем; смуглые чужеземные лица.

Топот, говор, толчея.

– Эй, отодвиньте назад свою клячу. Что за черт!

– Сколько за всю кучу?

– Бобы есть? Нет, не надо капусты. Бобов.

– Четверть за мешок.

– Что за капуста! Какие тут пять фунтов! В этих головках и четырех не будет.

– Кто это говорит?

Пища для миллионов, живущих в Чикаго. От повозки к повозке.

Под копытами лошадей снуют босые дети с корзинами в руках, подбирая и тут же уплетая упавшие или брошенные с возов овощи. Вот обжора Анни, с повязанной накрест на колышущейся груди шалью, подбирает тут картошку, там луковицу, огрызки фруктов и остатки зелени – и в миску, которую она несет под рукой. Вот «большая» Кет, покупающая морковь, турнепс, свеклу, все слегка уже попортившееся, зато дешевое, чтобы, связавши пучками, продавать настоящим зеленщикам в качестве зелени для супа.

День был теплый. Солнце встало красное и жаркое. Сентябрь в этой местности всегда теплый и сырой. Зелень быстро портилась в это утро. К концу дня она должна была потерять всякую цену.

Селина встала у своей тележки. Вокруг она нашла соседей из Ай-Прери – полдюжины знакомых лиц. Они окликали ее или подходили, критически оглядывали ее товар.

– Как торгуете, миссис де Ионг? У вас хороший товар сегодня. Торопитесь с продажей. Сегодня жарко будет.

А глаза их говорили.

– Женщине здесь нет места. Прочь отсюда, женщины.

Разносчики разглядывали ее букеты, ее саму и проходили мимо. Это была не невнимательность, а просто некоторая робость, боязнь необычного. Ее бледное тонкое лицо с большими глазами, воздушная фигура в черном платье, слабые и нежные, несмотря на загар, руки, стиснутые в волнении, – все это заставляло их проходить мимо из-за инстинктивного неприятия всего необычного.

К девяти часам торговля стала тише. В паническом ужасе Селина констатировала, что выручка ее составляла пока только два доллара. Если она даже простоит до двенадцати, то удвоит эту сумму, но не больше. В отчаянии она ударила по лошадям, проложила себе дорогу сквозь кишащую людьми улицу и направилась в восточную часть города – Уотер-стрит. Там находились комиссионные лавки. Весь район был запружен повозками, наподобие Хей-Маркета, но здесь торговля велась иначе.

Селине было известно, что Первус оставлял иногда весь товар одному комиссионеру, она даже помнила имя – Телькотт, но не знала точно, где его лавка.

– Куда мы теперь, мамочка?

Мальчик был все утро настроен самым благодушным образом. Он хорошо позавтракал у Криса, его занимало все новое, что он видел сегодня. Четыре пыльные искусственные пальмы у Криса показались ему верхом роскоши. А в кухне был целый ряд столов – и чего только на них не делали! На рынке он усердно помогал Селине: обрывал начинавшие увядать листки, вытаскивал и раскладывал на виду те овощи, что посвежее да покрасивее. Но теперь он и сам, подобно овощам, немного увял от жары.

– Куда мы едем, ма?

– На другую улицу, Слоненок.

– Дирк, а не Слоненок.

– Там есть человек, Дирк, который, может быть, купит всю нашу зелень разом. Вот бы хорошо, тогда мы уедем домой. Помоги маме найти на вывесках его имя – Телькотт.

Южная Уотер-стрит изменялась с ростом города.

Раньше здесь на вывесках все были имена янки: Флинт, Кин, Раск, Лейн. Теперь встречались на каждом шагу Кюнес, Гарибальди и Кампаньи. А вот и «Вилльям Телькотт – фрукты и овощи».

Вильям Телькотт, стоя у дверей своего большого прохладного склада, являл собою полную противоположность лихорадочной суете толпы на улице, которую он так спокойно наблюдал. Он работал уже лет сорок, и в нем была спокойная самоуверенность человека, который знает, что людям необходимо то, что он им продает. В каждый базарный день с утра его лавка бывала набита мешками, корзинами, ящиками, из которых торчали зеленые листья, стебли, корешки. Симфония изумрудного, пурпурного, оранжевого, сизого.

Он покупал лишь лучший товар и платил хорошо. Телькотт знал отца Первуса и его самого как славных честных людей.

Но об их овощах он был невысокого мнения Пароходы с Великих Озер привозили ему отборные Мичиганские персики и виноград, в вагонах-холодильниках прибывали продукты Калифорнии.

Мистер Телькотт был облачен в серый костюм. Пиджак был снят и ослепительные рукава рубашки сразу выделяли его в этой толпе людей в шароварах и синих рубашках. Массивная золотая цепь на жилете новенькая соломенная шляпа сапоги с широкими носами. Хорошая сигара в зубах. Лаконичный неподвижный в дверях, как какой-нибудь идол в своей нише, он слушал продавцов раскладывающих перед ним свои овощи и плоды на земле.

– Это никуда не годится, Джек. Не возьму.

– Гм, Валь, я думаю, лучше свезите все это в другое место. Края пожелтели. Увядшие.