Наконец добрались до места, сели. Пахло горелым мясом, уксусом, пивной бочкой. Костя начал оправляться от смущения. Что такое, собственно говоря, или деньги у неги не как у других!

Галантно протянул меню:

— Выбирай.

— А я не знаю, что хочешь заказывай.

— Девушка! — позвал Костя, осваиваясь окончательно.

На клик подлетела не девушка — картинка. Точеная фигурка, капризные ярко-алые губы, туманные ресницы, лиловая гривка под крахмальной наколкой. «Вот это да!» — подумал Костя. Нина недоброжелательно нахмурилась.

— Нам попрошу салата парочку, — начал Костя завсегдатайским тоном, — шашлыки, опять же, крепленого двести и водки двести.

— Мне вина не надо! — перебила Нина. — Ситро есть у вас?

Девушка-картинка, сосредоточенно чиркавшая карандашом в блокноте, оторвалась от своего занятия, глянула на Нину, моргнула длинными ресницами.

И сказала, обращаясь без церемонии:

— Не мое дело, конечно, только вижу — не такая ты. Не давай ему водки брать.

Костя и Нина опешили. А она убеждала с жаром:

— Чего хорошего — парень, как парень, с лица собой приятный, а выпьет, морда красная сделается, засопит, домой пойдете, лапать полезет, зачем тебе эта самодеятельность!

Неправильно истолковав их молчание, согласилась на уступку:

— Уж лучше вина сухого принесу.

— Не надо вина! Ситро две бутылки, — сказала Нина. Официантка пометила в блокнотике и, не произнеся больше ни слова, убежала — мелькнули стройные ножки в модных чулках.

Нина боялась, что вот-вот расхохочется на весь ресторан и будет очень неприлично. Кавалер ее сперва насупился, но через минуту тоже еле удерживал смех:

— Вот это деваха! Молодец!

Ели быстро, с аппетитом.

— Спасибо тебе, — сказала Нина, прощаясь.

Официантка подняла и опустила ресницы, улыбнулась. Когда вышли из ресторана, Нина подытожила:

— Кутнули на первый сорт, мне даже понравилось.

Внутренним женским чутьем чувствовала, что все прошло, как надо, он получил урок, который запомнится.

Поднялись к «Дюку» — так зовут в Одессе статую Ришелье, установленную на площади в центре бульвара.

— Помнишь, ты меня в первый раз под руку взял? Я тогда так застеснялась, перепугалась даже.

Он улыбнулся.

— Как давно это было! Наверно, мы с тобой уже старые, а?

— Наверно, — в тон ответил Костя.

«Морской воскресник», о котором рассказывала Нина, удался на славу. Пришли все, кого увлекал подводный спорт, — человек тридцать. Как-то незаметно (может, оттого, что он был инициатором всей затеи), без споров, Михаил начал распоряжаться. По его команде все выстроились вдоль фронта причала — блики солнца на загорелых телах, звонкие голоса, сверкающие улыбки. У каждого и у каждой в руках ласты, водяные маски.

Остап Григорьевич, которого пригласили для консультации, объяснял, где была баржа:

— Примерно отсюда досюда она лежит. Чугунных чушек в ней тонны полторы.

— Не зря стараемся? — усомнился литейщик Филя. — Изржавел весь чугун-то.

Остап Григорьевич не согласился.

— Я у специалистов-водолазов спрашивал. Он сверху коркой покрывается, корка дальше воду не пускает, внутри металл целый.

— Ладно, вытащим — увидим, — решил Михаил. Закинув голову, позвал крановщика портального крана:

— Васек, у тебя в порядке?

Кран подъехал к краю причала, хобот его повис над водой.

— Угу… — ответил крановщик, высунувшись из стеклянной кабины.

— Тогда — майна! — скомандовал Михаил.

Тонко загудел мотор. Ребристая шея крана повернулась, очутившись как раз над лежащей на дне морском баржей. Опустился в воду «парашют» — так называют грузчики квадратную металлическую площадку с бортами. По замыслу Михаила, «парашют» должен лечь на дно, там его нагрузят чугунными чушками и потом будут вирать — поднимать на поверхность.

Маленькие волны сомкнулись, «парашют» исчез. Быстро уходил черный трос, на котором спускалась металлическая площадка. Вот трос дал слабину, обвис.

— Лег на дно! — крикнул сверху Вася-крановщик.

— Готово, пошли! — Михаил первым бросился в воду. За ним последовали остальные.

Энтузиасты воскресника взяли на себя задачу далеко не простую. Как и всякий другой предмет, чугунная чушка под водой весит меньше, чем на воздухе, но не настолько, чтобы человек мог поднять ее, что называется играючи. А координировать движения под водой гораздо труднее, чем в обычной обстановке — дыхания нет. Михаил и Филя, вдвоем ухватившие чушку, еле-еле успели бросить ее на «парашют» и поскорее вынырнули, чувствуя, как легкие стискивает недостаток воздуха.

— Фу, аж в глазах потемнело! — с трудом перевел дух Михаил, ухватившись за скобу причала.

— Не говори! — согласился Филя, жадно глотая воздух.

Остальные ныряльщики тоже как пробки выскакивали из воды, не могли отдышаться. Кое-кто не успел даже подтащить чушку к «парашюту».

Взялся за гуж — не говори, что не дюж, — ныряли опять и опять, и с каждым разом дело шло спорее.

Потонула баржа в конце войны. Погибая, неуклюжее, тяжело груженое судно опрокинулось, легло на дно бортом. Прямоугольные болванки металла вывалились из трюма. Это значительно облегчало работу ныряльщиков: «парашют» попал рядом с баржей, и чушки к нему не приходилось носить под водой, их просто переваливали.

Минут через двадцать напряженной работы «парашют» был полон. Ныряльщики вылезли из воды, уселись на причале под теплыми солнечными лучами.

— Вира! — скомандовал Михаил крановщику. — Вира помалу.

Уходил под воду трос быстро, а вытягивался из нее медленно. Вот показались стропы, прикрепленные к углам погрузочной площадки, за ними и она сама с набросанными в хаотическом беспорядке буро-серыми чугунными болванками. Когда они вышли из воды, кран скрипнул — отозвалась быстрая смена веса при переходе из одной среды в другую.

Васек в стеклянной кабине переводил рычаги, направляя движения могучей машины.

Неторопливо, сознавая свою силу, кран пронес тонную тяжесть над водой и положил к ногам Остапа Григорьевича. Докмейстер взял припасенные заранее молоток и зубило, нагнулся, ударил по одной из чушек. Зубило ушло в крохкую массу, но глубже натолкнулось на прочный металл.

— Годится, — сказал Остап Григорьевич, выпрямляясь. — Сверху, конечно, ржа тронула, а дальше годится. Давайте продолжайте.

Чушки сбросили с «парашюта», спустили его снова под воду, работа пошла полным ходом.

К полудню, когда воскресник кончался — под водой нагружали последний «парашют», невдалеке показались Сенька и Костя.

— Ради воскресенья — ничего, — философствовал Шутько, то ли оправдывая свои действия, то ли убеждая Костю. — В будний день с утра нехорошо, алкоголизм, так сказать, а в воскресенье ничего, можно.

Костя не слушал, глядел на причал, откуда неслась перекличка знакомых голосов. Он был очень недоволен собой. С утра тоже собрался на «морской воскресник», однако по пути попался Сенька. «Башка трещит после вчерашнего, — пожаловался, — а в кармане… — сплюнул, не вдаваясь в более подробные разъяснения, закончил. — Хоть бы угостил кто». После столь прозрачного намека, Косте не оставалось ничего иного, как предложить свою компанию — ведь недавно он выпивал за Сенькин счет. Вот и получилось, что попали они вместо воскресника в питейное заведение, где толстомясая Любонька приветствовала их как добрых знакомых. Просидели до полудня, еле выбрались.

— Воскресенье день, так сказать, отдыха, свободный, — продолжал бормотать Шутько.

— Смотри, — перебил Костя. В голосе его сквозила зависть. — Наши потопленную баржу разгружают.

Сеньке это было абсолютно безразлично и чувств приятеля он не понимал. Постояв несколько секунд, чуть покачнулся и процедил, предварительно сплюнув:

— Правильно делают! Работать надо, работа человека не портит, работа человека облагораживает.