— Нам, Любонька, два по двести и закусить. Любонька — черные кудряшки, икрастые ноги в растоптанных туфлях, принесла требуемое.

— Ну, дай бог, не в последний раз. Тяни! — скомандовал Сенька.

Непривыкший к спиртному, собутыльник его захмелел быстро. Заговорили по душам.

— Вот я иногда думаю, а может, обратно в цех вернуться? Как так, все работают…

— Дурень! — кривя толстые губы перебил Сенька. — Работа, она ишаков любит. Сидим мы с тобой, так сказать, в прохладном месте, выпиваем и горя нам мало, а в цеху сейчас вкалывают. Да так вкалывают, что будь здоров и не кашляй. Тебе тоже хочется? Дурень.

— Верно, — тряся хмельной головушкой, согласился Костя. — Справедливо ты, друг, говоришь, мы птицы свободные, мы…

— Потому — чемпионы! — снова перебил Шутько. — Чем-пионы! — поднял толстый палец с грязным ногтем, подчеркивая значимость сказанного слова. — Во! За нас держатся, нас ценят.

Сознание высокого положения своего поразило Костю, раньше он об этом никогда не думал. Правильно Приклонский говорит, что Костины спортивные успехи — гордость всего завода. А что там завод! В городе чемпионов — раз, дна и обчелся. И в стране их немного.

С уважением поглядел на Шутько, который понял недодуманное Костей. Ведь верно — и Сенька и Костя люди особые.

Вышли из забегаловки не совсем твердыми шагами.

— По Дерибасовской прошвырнемся? — предложил Сенька.

— Давай.

Тротуары были полны. Влюбленные табунились вокруг цветочниц. У здания китобойной флотилии группками стояли моряки. Газетный киоскер с тридцатилетним стажем — городская достопримечательность, выкрикивал из своей будочки через специально сделанный репродуктор: «Каждый сознательный гражданин должен купить план города Одессы! Каждый сознательный гражданин должен…» Французские туристы в кепках-беретах восхищенно смотрели на него. Парочки ворковали за столиками уличного кафе. Голоса, шарканье подошв, шипение шин промчавшегося троллейбуса сливались в общий шум. Моментами его заглушало рокотание лебедок и гудки судов, перекликающихся в порту: порт главенствовал над городом, напоминал о себе.

Не встретив знакомых, Костя и Шутько дошли до конца улицы. Здесь, на перекрестке, вечерами сходится компания несколько необычного вида: тонконогие саврасы в нейлоновых рубашках, сквозь которые виден голый пуп; прилизанные дяди с черными усиками манекенов из парикмахерской витрины; густокрашеные девчоночки.

Среди этого пестрого общества Сенька отыскал дружков.

Приветствовали его бурно, с оттенком почтительности.

— Чемпиону!

— Салют, Сенечка.

— Будущему мастеру спорта мое нижайшее.

Сенька снисходительно кивал в ответ, кое-кого удостоил рукопожатия. Трем девицам сделал общий поклон. Познакомил со всеми Костю. Оказывается, его здесь знали, слыхали о его спортивных успехах. На заводского парня это произвело впечатление. Он никогда не думал о спортивной карьере, любил белые паруса, штормовой рассвет в открытом море, огонь дальнего маяка, азарт гонки.

Для болельщиков спорт не имел никакого значения. Молодые люди — гимнастические брюки со штрипками, синие фуфайки — вокруг шеи белая полоса, подружки их со встрепанными прическами спортом никогда не занимались и не собирались заниматься, в глубине души даже чуть презирали столь грубое дело. Зато обязательно присутствовали на ответственных состязаниях, свистом и гиком выражая неодобрение или гнев, знали по именам выдающихся спортсменов, разбирали мельчайшие подробности их интимной жизни, вплоть до событий, неизвестных самим объектам пристального интереса. В общем, была эта публика «возле спорта», как существует «возле театра», «возле литературы».

Костя видел хорошо одетых самоуверенных молодых людей, модных, на иной вкус даже излишне модных, девушек. Говорили они с видом знатоков, щеголяли специальными терминами и яхтсменскими словечками: «сделал» яхту соперника, а не обогнал ее. Было Косте все это внове, и он с откровенной завистью глядел на Сеньку, державшегося с околоспортивными запанибрата. Еще раз Костя убедился в бывалости своего приятеля.

— Ну, чего стоять, рванем куда, — предложил околачивавшийся тут же Эдик, компаньон в прошлогодней экспедиции за рыбой.

— Самое время, — отозвался низенький чернявый молодчик, остриженный фасоном «Иванушка-дурачок». — Еще девяти нет.

У Кости перехватило дыхание. В девять они с Ниной уговорились встретиться на бульваре — как всегда. Чуть не забыл, такого еще не бывало!

Сказал отрывисто:

— Идти мне пора.

— Куда? Ты что? — удивился Шутько.

— Дело есть, тороплюсь. — Костя приплясывал на месте от нетерпения.

— Погоди, — Шутько отвел его в сторону.

— Насчет наличмана сомневаешься? Брось! У Додика папаша директор, не обеднеет, ежели нас, так сказать, угостит.

— Я не потому, действительно дело есть.

— Какое там дело вечером?

Рассказывать о Нине не хотел. Соврал:

— Брат просил домой к девяти вернуться.

— Как хочешь, — Сенька сплюнул и пожал плечами. — Посидели бы хорошо.

— Не могу! Честное слово не могу!

— Смотри сам.

Костя приветственно помахал новым знакомым и быстрым шагом направился на бульвар. По пути заглянул в какой-то двор, подставил голову под струю из водопроводной колонки. Освежившись, почувствовал себя бодрым, совсем трезвым.

Ни месте свидания появился как раз вовремя — Нина пришла спустя всего две-три минуты.

Бульвар был так же люден, как Дерибасовская, но уютнее, наверно, от раскидистых добродушных платанов. Разноцветные фонарики окрашивали могучие ветви и листья в причудливые тона. Живым серебром переливался фонтан. Мальчишки осаждали Дворец моряков, стремясь прорваться на картину, афиша которой предупреждала: «Дети до 16 лет…»

— Как дела? — спросил Костя.

— Как всегда, хорошо.

Вспомнила что-то, заулыбалась.

— Михаил придумал — интересно. Помнишь, возле пятого причала баржа с чугуном потонула?

— Помню.

— Он хочет заводских ныряльщиков собрать и металл из-под воды вытащить. Вроде воскресник морской. Молодец, правда? С войны баржа лежит, а никому…

— Знаешь что, — перебил Костя. — Идем в ресторан!

От удивления она сбилась с ноги. Быстро поправившись, опять зашагала в такт с Костей. Недоверчиво проговорила:

— Куда?

— В ресторан. Хоть сюда, в «Маяк».

С простодушным недоумением спросила:

— Зачем?

— Музыку послушаем, потанцуем.

— Здесь духовой оркестр скоро играть начнет. И танцевать будут.

— В ресторане интереснее.

— Не вижу ничего интересного, — продолжала недоумевать Нина. — Духота, наверно, водкой пахнет, пьяные.

— Эх, ничего ты не понимаешь! — с сердцем сказал он.

Нина снизу вверх посмотрела на него. Разговор нравился ей все меньше, начинал тревожить.

Костя тоже глядел на подругу. Она сердилась, лицо ее стало неприятным… Но и сейчас была Нина привлекательнее любой из девушек той компании, которую он только что оставил. Пусть пухлые губы надуты, брови сдвинуты, все равно лучше она любой из тех… Но «те» куда шикарнее, — неожиданно подумал Костя. — С такими девчонками в любой ресторан пойдешь.

А с Ниной? Критическим взглядом оглядел спутницу. Крепкие загорелые ноги без чулок, в простых маленьких туфельках, тщательно выутюженное не новое и не броское платье, заурядная прическа, губы не подкрашены, маникюра нет.

Тряхнул головой, отгоняя ненужные сравнения.

И вдруг, сама не зная, как это у нее получается, Нина проникла в его мысли.

— А, пожалуй, действительно… пойдем.

Он не ожидал, растерялся.

— Чего же ты? — настаивала она. — Пригласил ведь.

Спустились с бульвара на неширокую терраску, где был ресторан. Сквозь вечернее многолюдье Нина заметила в углу свободный столик — как раз на двоих. Когда шли туда, ему казалось, что со всех сторон смотрят. По чуть порозовевшим девичьим щекам понял — у Нины такое же ощущение. Нечаянно задел кого-то, поторопился извиниться с подчеркнутой вежливостью. Ему не ответили.