— Почему ты сразу не сказала мне правды? — спросила Лора.

— Я сказала доктору Флетчеру, кто я такая, когда видела его вчера. Он не позволил мне встречаться с тобой, не хотел волновать тебя. Тогда мне пришлось искать какой-то другой путь. Отец оставил мне письмо для Гуннара Торесена, и я обратилась к нему. Он поговорил с мисс Варос. В результате наша встреча состоялась. Ирена и Гуннар считали, что лучше не сразу называть свое настоящее имя. Гуннар полагал, что для тебя было бы полезно встретиться с кем-нибудь, кто интересуется твоими фильмами, твоей карьерой в кино. Если бы ты с самого начала знала, кто я такая, то могла бы отказаться увидеться со мной.

— Много на себя берет этот молодой человек! Ну ничего. Я еще с ним поговорю!

Я бросилась защищать Гуннара:

— Но он знает, что я хочу написать о тебе. Это желание искреннее. И кстати, он велел мне сказать правду как можно скорее. Но я играла не совсем честно.

— Сколько тебе лет?

Я растерянно захлопала глазами:

— Двадцать три.

Она сделала легкую гримасу:

— Дата твоего рождения — не та, о которой хочется помнить. Она выдает мой возраст.

Что-то сдавило мне горло. Ей не хочется помнить дату моего рождения! Странно, что я так хорошо знаю, когда она родилась!

— Могу и уехать отсюда, — с вызовом сказала я. — И ты сможешь забыть обо мне. В твоей заботе я не нуждаюсь. Все, что от тебя зависело, ты уже сделала.

Гнев душил меня, иначе я не сказала бы ей всего этого. Однако я сознавала, что слова бесполезны. Любые обвинения или упреки эта женщина Воспримет хладнокровно и даже бровью не шевельнет. О Викторе она хотя бы помнила. Не случайно она так внезапно побледнела. Но я для нее ровно ничего не значила. Всего-навсего дочь Виктора, ну и что?

— Если ты действительно моя дочь, то ты не трусиха, — заметила она.

И снова я удивилась. Что она имела в виду, я так и не поняла, но ответила с негодованием:

— Я не считаю себя трусихой, хотя это не имеет значения. Кто струсил, как это ты. Ты струсила, по меньшей мере, трижды. Когда не вышла замуж за Виктора, когда отказалась от меня и когда отказалась от кино, перестала сниматься.

Несколько секунд она смотрела на меня остановившимися, какими-то сонными глазами. Это был взгляд, который я видела на экране, и в нем таилось предостережение. Низкий, хрипловатый голос звучал почти ласково, но слова были насмешливы.

— Какая же ты глупенькая! Во всех трех случаях от меня потребовалось самое большое мужество. Но это не важно. Так ты не считаешь себя трусихой?

— Не считаю, — угрюмо подтвердила я.

— Тогда почему ты заявляешь, что не останешься, здесь? Ты приехала за интервью, не так ли? Почему бы тебе не довести дело до конца? Ты что, боишься меня теперь, когда мне известно, кто ты?

Я смотрела на нее во все глаза.

— Что ты хочешь, сказать? Ты не против, того, чтобы я задавала тебе вопросы?

— Почему бы и нет? Меня интервьюирует собственная дочь — ситуация напоминает какую-то сцену в одной из книг Виктора! Разница в том, что Виктор сентиментален, а во мне нет ни капли сентиментальности. Когда я играю роль, я способна на страстные чувства, но в реальной жизни я давно распрощалась с эмоциями. И если ты ждешь трогательной сиены воссоединения семьи, то я тебя разочарую.

— Я тоже не сентиментальна, — отозвалась я, пытаясь сохранить хладнокровие, но голос мой предательски дрогнул. Она пробила мою защитную броню, уязвив меня гораздо больше, чем я ее. — Если ты разрешишь мне остаться и взять у тебя интервью, я так и сделаю.

Наклонившись, Лора бережно поставила пресс-папье на кофейный столик. Затем, все еще усмехаясь, протянула мне руку

— Тогда решено. Договорились. Ничего не изменилось. Я все еще Лора Уорт, а ты — молодая журналистка, которая хочет написать обо мне. Об остальном можно позабыть.

Нехотя пожав ей руку, я вспомнила, как Гуннар Торесен наставлял меня быть с ней помягче, поделикатней. Как будто она нуждалась в этом! Ее хладнокровное твердое рукопожатие вынудило меня остаться, несмотря на злость и обиду. Более чем когда-либо меня мучило желание больно отплатить ей за все ее старые грехи, за бессердечность и жестокость. Теперь мне тоже придется стать актрисой, научиться скрывать свои чувства. Мне хотелось причинить ей боль, сделать ее несчастной! так же, как она делала несчастными других.

Лора прервала мои размышления.

— И вот еще что, — добавила она. — Я не могу продолжать называть тебя мисс Томас, а мисс Холлинз — тоже не могу. Твой отец назвал тебя Ли, в честь твоей тетки, я полагаю. Я так и буду тебя называть. Я ответила ей в тон:

— И я не могу продолжать называть тебя мисс Уорт или миссис Флетчер. Я буду называть тебя Лора.

На языке вертелось и другое слово, которое я могла бы употребить. Не важно. Все это сантименты, которые мы обе отвергли.

Ее широкий красивый рот изогнулся в легкой улыбке.

— Конечно, ты можешь называть меня Лорой. Но не надо держаться так вызывающе. Ты часто вскидываешь подбородок, должно быть, позаимствовала этот жест из моих фильмов.

Я опустила предательски вздернутый подбородок. Меньше всего мне хотелось бы походить на Лору. Она тихо рассмеялась.

Раздался стук в дверь, и она отозвалась:

— Войдите!

Появилась Ирена Варос. Она оглядела нас обеих, быстро переводя взгляд с одной на другую,

— Мне уже сказали правду, — сухо констатировала Лора. — Ли останется у нас на некоторое время. Кстати, как я поняла, Ли встретилась со мной не без твоей помощи и содействия мистера Торесена.

Ирена не обратила внимания на это обвинение.

— Доктор Флетчер вернулся домой и через минуту поднимется сюда. Вы должны поговорить с ним. Миссис Жаффе предупредила его о приезде мисс Холлинз.

— Я поговорю с ним, — сказала Лора. — Мисс Холлинз и я подождем его здесь.

— Возможно, лучше было бы… — начала я, но она остановила меня взмахом руки: — Останься со мной. Мы поговорим с ним вместе. Ирена, пожалуйста, передай доктору Флетчеру, что я хотела бы его видеть.

Ирена помедлила у двери, не решаясь уйти. Наконец она вышла.

И тогда эта совершенно непредсказуемая женщина в бордовом бархатном платье медленно и глубоко вздохнула, словно готовясь к предстоящей схватке.

На лестнице послышались шаги. Сердце мое бешено колотилось. До сих пор все шло не так, как я ожидала или как мне хотелось бы. Что будет дальше? Нельзя было предугадать.

Доктор Флетчер вошел в комнату твердым, решительным шагом и метнул на меня неприязненный взгляд. Ясно: он не хотел моего присутствия. Доктор подошел к Лоре и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.

— Здравствуй, дорогая. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. — Слова, казалось, давались ей с трудом, она едва шевелила губами. — Ты, кажется, встречался с Ли Холлинз? Это моя дочь.

Он был вынужден узнать меня, и мы холодно поздоровались. Затем он поднял руку Лоры за кисть и пощупал ее пульс.

— Пульс учащенный, — громко сказал он с явным удовлетворением. — Эта встреча взволновала тебя. И теперь у тебя упадок сил.

Я могла себе представить, как проклинает Лора выдавший ее пульс. Открыв глаза, она слабо улыбнулась мужу.

— Это было утомительно, но необходимо. Гуннар прав. Есть какие-то вещи, которые я обязана поведать людям.

— Что именно ты обязана им поведать?

Доктор Флетчер взял стул и, поставив его рядом с шезлонгом, устроился на нем. Ярко освещенный в тот момент солнцем доктор выглядел моложе, чем его жена, хотя в действительности был старше ее.

Лора ответила мягко и почему-то извиняющимся тоном:

— Ты забываешь, дорогой, что я была когда-то Лорой Уорт. Ли говорит, что меня все еще помнят в Штатах. И Гуннар считает, что мне следует согласиться на это интервью. Еще остались люди, которые хотят знать, что со мной стало, где я, как живу.