— Сегодня вечером мы не будем говорить о неприятных вещах. Это должен быть замечательный, запоминающийся вечер.

И она вся отдалась тому, чтобы вечер стал именно таким.

Я не помню, что ела в тот вечер, хотя ужин был хорош, а после него мы отправились на двух машинах в театр.

В ложе женщины сели у барьера, а мужчины позади. Лора выбрала место поближе к публике и оглядывала заполняющийся зал с царственной надменностью, которая могла быть присуща только женщине, сознающей собственное величие. Она была притягательным центром зрительного зала наравне со сценой, скрытой голубым занавесом. Взоры публики, занимавшей свои места в обитых красным бархатом креслах, неизменно обращались в ее сторону.

Сидящий за мной Гуннар тихо рассмеялся, забавляясь этим зрелищем, и наклонился ко мне:

— Она рождена именно для этого. Ей почти шестьдесят, а ни одна женщина в этом зале не может с ней соперничать!

Я, полностью согласная с ним, прошептала в ответ:

— По-моему, она прекрасна.

Огни в зале начали гаснуть. Приближался волшебный, старый как мир миг театрального действа.

Во время длинных монологов, совершенно мне непонятных, я иногда посматривала на Лору и видела, что она увлечена действием, как ребенок.

Сидевший за ней в тени Майлз ни разу не пошевельнулся. Он не смеялся и не аплодировал. Дони была самой беспокойной в ложе. Ей не сиделось на месте, она вертелась в своем кресле, бросая взгляд то на Лору, то на меня, иногда оборачивалась к своему брату. Вряд ли она интересовалась спектаклем и понимала, что происходило на сцене.

Закончился первый акт, опустился занавес, и, когда в зале зажегся свет, Лора поднялась со своего места:

— Я хочу домой. Я не буду смотреть пьесу до конца. Там на сцене говорили об убийстве.

Мы ошеломленно молчали. Мне показалось, что Майлз собирался проявить твердость и настоять на том, чтобы досмотреть спектакль, но Гуннар отреагировал быстрее нас всех.

— Конечно, Лора, — сказал он. — Прошу прощения, что пьеса тебе не понравилась. Тебе не следует оставаться, если она тебя расстраивает.

Лора благодарно посмотрела на него:

— Спасибо, что ты понимаешь меня, Гуннар. Я с этим ничего не могу поделать. Но я знаю, чем мы займемся сейчас. Ты должен вместе с нами вернуться ко мне в дом. Ты ведь умеешь управляться с кинопроектором?

Майлз перебил ее:

— С кинопроектором?! Лора, что ты задумала?

— Я должна посмотреть! Майлз, пожалуйста, не пытайся остановить меня. Пора! У меня есть копия "Шепчущего мрака". Гуннар поможет нам. Не откладывая… сегодня же вечером. Я должна, должна!

Когда-то Лора приобрела дорогую аппаратуру для просмотра своих фильмов дома и показа их кое-кому из друзей. Теперь ее извлекли из коробок. Майлз, ворча, помог переставить мебель, а Гуннар установил экран.

К тому времени, когда мы добрались домой, Ирена уже встала с кровати. Она никогда не была неженкой и тут же спустилась вниз узнать, почему мы так рано вернулись.

Когда мы с ней расставляли стулья для зрителей, она тихо обратилась ко мне:

— Знаете, что я вам скажу, мисс Холлинз, дело кончится истерикой. Она себя в гроб загонит.

— Но чего она добивается? — спросила я.

— Думаю, надеется выкурить кое-кого из укрытия. Скорее всего, дело в этом. Может быть, именно это было у нее на уме, когда она организовала с вашей помощью тот небольшой спектакль. Только все это оказалось напрасно.

— Не понимаю, — возразила я, — если ей точно известно, кто за этим стоит, к чему все это затевать? Ей стоит только показать пальцем.

— Возможно, она не так уверена, как думает, — сказала Ирена. — Может, собирается измотать, ошеломить… Одним словом, отплатить той же монетой. Однако я не думаю, что это сработает.

— Ирена, — спросила я, — кто ударил вас сегодня днем в саду?

Она избегала встретиться со мной взглядом, но стояла на своем:

— Никто меня не ударил. Я споткнулась и сама ударилась головой.

— А подсвечник?

— Я держала его в руках.

— В саду, в дождь?

— Может быть, у вас имеется версия получше?

Версии у меня не было, и, когда мы расселись по местам, я заняла стул рядом с Лорой, тревожась за нее сильней, чем обычно.

Шепчущий мрак я видела много раз, но сейчас, как никогда прежде, чувствовала себя растроганной и очарованной тем, что происходило перед моими глазами.

Вот на экране появилась молоденькая горничная — ее играла актриса, которая так никогда и не получила больших ролей. Стоя на коленях, она полировала роковой дверной упор. С ее пухлого круглого лица в кудряшках не сходило выражение испуга.

Лора взяла меня за руку, и я почувствовала, как сжались ее пальцы. Я накрыла ее ладонь своей, пытаясь снять ее напряжение.

- Слушай… — произнес голос с экрана, а потом чуть слабее, с ужасающей бесплотной интонацией: — Слушай…

Хелен Брэдли стояла на лестнице, вцепившись в перила, готовая вот-вот потерять сознание и скатиться вниз по ступеням.

Зловещий шепот, казалось, эхом прошелестел по комнате, где мы сидели, но никто из горстки зрителей не выдал себя: не шевельнулся и не издал ни звука. Даже Лора не вздрогнула. Только ее холодные пальцы, стиснувшие мою руку, свидетельствовали о ее внутреннем напряжении.

Казалось странным, что хорошо знакомый сюжет способен захватить нас всех, словно мы видим фильм впервые.

Кадры сменяли друг друга, но в зрительном зале ничего не происходило. Тот, кто знал тайну другого шепчущего, поселившегося в этом доме, спокойно сидел среди нас, ничем себя не выдавая.

Между тем действие приближалось к развязке, когда Хелен Брэдли, терзаемая мрачными предчувствиями, медленно, словно в затянувшейся агонии, опять начинает спускаться по лестнице. Потом входит в викторианскую гостиную, где на полу лежит ее мертвый муж. В этой сцене дверного упора в виде кошки уже не было. Он исчез, сделав свое смертоносное дело не на экране, а в жизни.

Камера медленно объезжала гостиную — ковер И пару неподвижных ног с задранными носками ботинок. Затем, остановившись на секунду, неторопливо поползла вверх по распростертому телу… И внезапно тишину прорезал дикий крик. И этот крик шел не с экрана.

Лора, вырвав руку из моей ладони, вскочила на ноги, повторяя:

— Я его убила! Я его убила! Он погиб из-за меня! Я его убила!

Гуннар выключил проектор и ринулся к выключателю. Майлз схватил Лору за плечи и начал трясти изо всех сил, пока она не разразилась рыданиями.

— Я знала, что это случится, — угрюмо заключила Ирена.

Майлз обнимал рыдающую Лору, но в его глазах было не сочувствие, а лишь упрек.

— Я так и думал с самого начала, — проговорил Майлз, чуть отстраняя Лору, чтобы заглянуть ей в лицо и заставить слушать его. — Я сразу обо всем догадался. Ты могла бы мне довериться. Я бы тебя защитил. Ведь я был в тот вечер в студии. Отпечатки, которые нашла полиция, были от моей обуви. Я шел за Кэсом по пятам до самой студии, потому что боялся того, что он замышляет. Я проник на территорию, пока он разговаривал с охранником, и дождался, когда он направился в съемочный павильон. Потом прокрался вслед за ним внутрь, но не сразу, потому что среди других строений потерял его из виду. Когда я добрался до места, было уже поздно. Я увидел его распростертое тело на съемочной площадке и понял, что мне угрожает опасность. Я выскочил через пожарный выход, а когда ты закричала и охранник прибежал на твой крик, я выскользнул из студии. Дони ждала меня в машине, и мы подъехали к театру как раз вовремя, чтобы смешаться с толпой, выходящей из здания после спектакля.

Лора горько молча плакала у него на плече.

— Позвольте я провожу ее наверх, — предложила Ирена.

Майлз отрицательно покачал головой:

— Сегодня она нуждается только в моей помощи. Лора, ты поднимешься со мной в мою комнату и останешься там на ночь.