Потураев следил за этим процессом словно завороженный и уже вновь был готов к бою, но никак не мог себя заставить оторваться от созерцания прекрасной картинки. Когда же, наконец, проказницы окончательно были спрятаны в темницу, Андрей очнулся:

— Маринка, я уже выяснил, что ты жалостливая стерва, весьма уважающая денежки зеленого цвета. Увы, с последними у меня теперь очень большая напряженка, и вряд ли они у меня когда-нибудь снова появятся. Однако поле для жалости, можно сказать, просто безграничное. Так может, твоей необъятной жалости хватит не только на восхитительный секс с инвалидом — надеюсь, для тебя он тоже был восхитительным? — но и на большее? Я, конечно, понимаю, что ты у нас — дама замужняя, но он-то, наверное, не так нуждается в твоей жалости? Я не знаю, какие чувства вас с ним связывают, но не думаю, что ты можешь похвастать какой-то особой к нему любовью. Хотя бы потому, что, любя мужа, вряд ли ты сделала бы то, что сделала буквально несколько минут назад. На это, я думаю, у тебя ни стервозности, ни жалости не хватило бы. Разве что тебе вдруг приспичило ему за что-то отомстить. Так вот, собственно, я о чем. Я инвалид, я практически нищий, у меня ничего нет, кроме этой дачи. Но у меня есть ты. Я знаю, что ты меня не любишь, только жалеешь. Пусть так. Но готова ли ты из чувства жалости стать моей женой? Меня не пугает наличие чужого ребенка — обещаю, я буду воспитывать ее, как родную дочь. Я хочу одного: чтобы ты была со мной. Пусть даже из жалости или из мести нынешнему мужу. Будь со мной, а?

Маринкино сердечко сладко заныло — вот он, самый счастливый миг в ее жизни! Ради него стоило родиться и жить, страдать, терпеть муки одиночества и нудного до тошноты Каламухина с его маразматической мамашей.

Получается, теперь она все сделала правильно? Делала для себя, а получилось как раз так, о чем она уже и желать не смела. Хотелось тут же, сию минуту, сие мгновение, броситься в его объятия, пищать и плакать от восторга. Но нет, нет, еще рано праздновать победу, еще нужно держать ухо востро. Он у нее, Потураев, такой… И улыбнулась собственной мысли: да, да, теперь Андрюша действительно ее, она впервые в жизни с полным основанием может так его назвать: 'Мой Андрюша, мой Потураев'.

— Знаешь, Андрюша, — без особых эмоций ответила Марина. — Жалость — чувство, быть может, и хорошее, но лично я бы не стала на ней строить семью. Нет, Потураев, и не проси. Из жалости я никогда не соглашусь стать твоей женой. Вот если бы по любви…

Андрей пытливо взглянул в ее безумно счастливые глаза. Собственно, он уже знал, каким будет ответ, он все понял в ту минуту, когда Маринка сидела у него на коленях лицом к лицу, он уже тогда все знал. Знал, что не жалость ею движет, не жалость! Что если и есть в ее душе жалость, то совсем не та, которую он так боялся увидеть в глазах сочувствующих. И вовсе не ради денег она у него работала, нет, совсем не ради денег! Иначе ни в коем случае не согласилась бы прислуживать ему бесплатно, да еще и за городом. Любит, она его любит!!! И если бы не муж, он, Потураев, уже одним этим был бы безумно счастлив. Но все еще оставалось 'но' в виде Маринкиного законного супруга. Вот о чем ему хотелось узнать прежде всего, но она опять навязывала ему какую-то игру. И Андрей с удовольствием позволил ей втянуть себя в нее:

— Ха, если бы по любви! Тогда выходи за меня по любви.

Марина залилась колокольчиком: да, да, вот теперь она абсолютно счастлива!

— С радостью! — воскликнула она. — Вот по любви, Андрюша — с удовольствием! Только, знаешь, существует еще одно препятствие…

Потураев напрягся: вот оно, вот он, камень преткновения. Теперь она заявит, что из жалости не сможет бросить мужа…

— Что, муж? — обреченно спросил он.

Задумчиво надув губки, Маринка покачала головой:

— Муж… Да, муж, — и, не в силах сдержаться, задорно рассмеялась: — Мой муж будет нам мешать ровно два дня — послезавтра я получаю развод!

Потураев облегченно вздохнул:

— Ну слава богу, а то я боялся, что ты не сможешь его бросить, жалостливая ты моя. Так о каких еще препятствиях ты говоришь? Разве нам еще что-то может помешать?

Из последних сил Марина старалась быть серьезной, впрочем, это у нее практически не получалось — неизвестно откуда взявшаяся лукавинка в глазах все прогрессировала, и выглядеть серьезной с такими хитрыми и одновременно счастливыми глазами она не могла при всем желании. Не умея сдержать блеск глаз, пыталась сдержать хотя бы улыбку:

— Ты, Андрюша, такой великодушный, я тебе очень благодарна, что тебя не пугает наличие чужого ребенка. Только вот ведь в чем загвоздка, Андрюша. Понимаешь, нету у меня посторонних детей, нету. У меня одна только доченька, Аришка, одна. Да и та твоя. А чужих у меня нету. — И, уже не пытаясь сдержаться, Маринка счастливо захихикала, забавляясь зрелищем совершенно обескураженного Потураева.

— Моя?!! — лишь через несколько бесконечно долгих мгновений воскликнул Андрей. — Моя?!! Моя дочь?!!

— Ага, — весело подтвердила Марина. — Аришка. Аринка. Ей почти пять лет. Считать умеешь?

Потураев вновь ненадолго задумался. Нет, он не считал, у него не было в этом необходимости — по счастливым Маринкиным глазам он видел, что это чистейшая правда, что ей и самой так тяжело было скрывать эту правду от всех так долго. Нет, он не считал. Он просто до сих пор не мог поверить своему счастью:

— У меня есть дочь?!!

— Ага. — Марина выглядела какой-то глупой птицей, бездумно со всем соглашающейся, но она этого не замечала. Не замечал этого и Потураев, совершенно огорошенный новостью. — Помнишь, ты пришел ко мне зимой, под Новый Год? Это было почти шесть лет назад, вернее, пять с половиной. А Аришке как раз скоро пять исполнится.

— И ты молчала? Почему? Почему ты ничего мне не сказала еще тогда, шесть лет назад?! Ведь мы уже шесть лет были бы счастливы!!!

Веселье с Маринки как ветром сдуло. Посмотрела на Андрея обиженно, мол, ну зачем ты все портишь? Присела на табуретку, устало сложила на колени руки:

— Андрюша, скажи мне честно. Вот ты тогда пришел на один день, вернее, на одну ночь. Уходя, предупредил, что больше не придешь. Если бы я через месяц-другой объявилась на твоем пороге с известием о беременности, как бы ты это воспринял? Только честно скажи, не ври, умоляю тебя, не ври! Что бы ты подумал?

Андрей ответил не сразу. И правда, как бы он воспринял известие о Маринкиной беременности тогда? Он ведь так запросто тогда с ней расстался, его как раз перестали мучить сомнения, он вспоминал ее легко и с удовольствием, но недолго. А она бы вдруг пришла и нарушила его покой громким заявлением. Как бы он поступил? Даже нет, не в этом дело. Что бы он подумал — вот как стоит вопрос. И именно от этого зависели бы все его поступки.

— Я бы подумал, что ты решила меня прибрать к рукам, что шантажируешь беременностью. И мне бы это очень не понравилось.

Марина грустно улыбнулась:

— Спасибо. За искренность спасибо. Я ведь так и поняла. Я не ожидала от тебя ничего другого. А я не хотела быть тебе обузой, понимаешь? Я не хотела, чтобы тебя расстроило появление на свет нашей дочери. И я решила ждать момента, когда ты обрадуешься ее существованию. Ну а если бы этот момент никогда не настал — я бы тихонько радовалась ей сама.

Потураев понимающе кивал, потом его словно озарило:

— И поэтому ты не закончила университет!

Марина кивнула:

— Да, поэтому. Аришка родилась очень слабенькая, недоношенная, врачи говорили: 'пятьдесят на пятьдесят', но, мне кажется, даже в пятидесяти процентах не были уверены. Папа умер, мама заболела — какая уж тут учеба…

— Да, — протянул Потураев. — Просто вечер откровений. Ну раз уж пошла такая пьянка, я тебе тоже открою страшный секрет. Понимаешь, Мариша, я ведь все придумал насчет разорения. Фабрика моя процветает, и, надеюсь, в ближайшие пятьдесят лет ее благополучию ничего не будет грозить. Может, с моей стороны это было не совсем порядочно, но я уже имел возможность убедиться в женской корыстности, да и ты без конца твердила о том, что ты со мной только ради денег. Вот и решил немножко подстраховаться. Я тебя не слишком сильно огорчил своим маленьким обманом?