Наученная горьким опытом, она и после того, как их с Антоном отношения стали достаточно близки, продолжала вести себя с ним не как любовница, а скорее как подруга. На ласки отвечала охотно, но после интимной близости к ней тут же возвращалось некоторое равнодушие, словно бы ей абсолютно ничего не нужно от партнера — ни близости физической, ни близости душевной, ни финансового покровительства, которое неоднократно Антон пытался ей навязать. Тот злился, ежедневно мучимый сомнениями: нужен ли он Маринке вообще, или она видит в нем сугубо партнера по постели? И уже забыл, что изначально-то именно постель являлась его целью.

Они близки были уже два с половиной месяца, почти три. Встречались не каждый день, но довольно часто. Да и то сказать: свидания их одним днем не ограничивались. Антон имел свою скромную квартирку далеко не в самом центральном районе города, куда они и отправлялись обычно после ужина в 'Колкином дубе'. И, естественно, Марина оставалась у него до утра — сколько можно корчить из себя ребенка? Строгие родители после достижения Маринкой восемнадцати лет стали относиться к дочери куда как лояльнее.

Казалось бы, за три месяца люди должны стать друг другу более близки, чем в первую неделю знакомства. Однако в отношениях Марины и Антона время, казалось, застыло на месте. И если вечером в постель ложилась пылкая любовница, то утром раз за разом Антон обнаруживал рядом с собою равнодушную приятельницу, и не более того. Его это злило, раздражало до бешенства. И в то же время жутко заводило.

А Марине и в самом деле было все равно. Умом она понимала, что пора если и не устраивать личную жизнь — ей-то всего-навсего двадцать лет, куда спешить? — но забыть о личной драме просто необходимо. Андрей ушел из ее жизни давно и навсегда, и просто неразумно страдать из-за него всю жизнь. Он не оценил ее любви — так что ж, с утра до вечера оплакивать свою горькую судьбинушку? Нет уж, не дождется! Пусть ему же будет хуже.

Да и, видимо, не нужна она никому, любовь-то. И без нее людям прекрасно живется. Вот взять Антона. Разве он ее любит? Ничуть не бывало. Так же, как и Марина его. И что, разве им от этого хуже? Напротив — никто ни от кого ничего не ждет, каждый от их связи сполна получает желаемое. И ему хорошо, и Марина не внакладе. Нельзя сказать, что ей доставляют слишком большую радость интимные отношения с Антоном. Ну и замечательно — не больно будет расставаться. Зато теперь она не чувствует себя одинокой, не ловит на себе сочувствующие взгляды родителей и сокурсниц, не говоря уж о Ларискиных назойливых нравоучениях. Разве этого мало?

…Почувствовав на себе пристальный взгляд, Марина не выдержала и оглянулась.

Она не сразу обнаружила источник этого неприятного ощущения и, лишь сосредоточившись, обведя внимательным взглядом сектор зала, попадающий в ее поле зрения, нашла хозяина сверлящих глаз. Узнала.

Андрей изменился. Несильно, но все же. Скорее даже не изменился — повзрослел. Маринкино сердечко дернулось и как будто остановилось: вот она, долгожданная встреча. Она ведь так давно о ней мечтала! И в то же время боялась. Вот теперь на практике и выяснит, напрасно боялась или нет. Сможет ли она убедительно продемонстрировать свое выздоровление?

Она задержала на нем взгляд лишь на короткое мгновение. Узнав, постаралась сразу отвернуться, испугавшись, как бы глаза не выдали ее тайну. Но чувствовала — мгновение оказалось не слишком коротким, он наверняка догадался, что она узнала его. И не просто узнала. Господи, хоть бы он не понял, хоть бы не услышал, как вновь предательски громко забилось Маринкино сердечко! Он ничего не должен понять, ничего!

Антон продолжал методично отрезать от целого куска телятины под соусом 'Портофле' по маленькому кусочку и отправлять их в рот. По советам докторов, тщательно пережевывал пищу, периодически переводя взгляд от тарелки на спутницу. И, кажется, совершенно не заметил, как она вдруг напряглась и побледнела. Марина сейчас не смогла бы удержать в руке вилку, а потому не могла есть, протянула дрожащую руку к фужеру вина — сидеть просто так тоже не было никаких сил. Лучше она будет держать фужер в руке, периодически отпивая вино по глоточку. Да, так будет лучше. Так он ничего не заметит. Так она сможет казаться более правдоподобной в своем мнимом равнодушии…

…И вдруг дама оглянулась.

Андрей застыл: не может быть! Неужели это она? Да полноте — разве это возможно? Случайная встреча в огромном городе, где в многомиллионной толпе знакомого человека теоретически можно встретить разве что в одном случае из десяти тысяч?! Или даже из ста?

И тем не менее это была Маринка. Нет, не Маринка. Марина. Маринкой можно было называть ту глупую девчонку, школьницу, которую он знал четыре года назад. Ныне же перед ним была взрослая женщина. Безусловно, молодая, но взрослая. Или нет, правильнее будет сказать — повзрослевшая.

Сердце сжалось от умиления: до чего же она стала хороша! Или он просто забыл, какой она была раньше? Нет-нет, не забыл. Он прекрасно помнил ее совершенно детское лицо, лишенное намека на косметику. Помнил, как поразился ее детскости, когда она открыла ему дверь в простеньком домашнем халатике, с затянутыми в хвостик волосами. Сущее дитя! И как он мог обидеть ее? Разве можно обижать детей? О чем он думал?!

Нет, о чем он думает сейчас? К кому проникся нежностью? Он что же, забыл, сколько неприятностей ему доставила маленькая мерзавка? Он забыл, что и по сей день эта заноза колет сердце, ежедневно напоминая о собственной подлости? Подумаешь — повзрослела, похорошела. Да вон, полный кабак взрослых и хорошеньких! Они ж тут все одинаковые. Только в разные одежонки рядятся, а по сути своей — все, как одна, маленькие дряни, все только и строят планы, так и норовят охомутать мужика. Нет, никому нельзя верить, никому. И расслабляться нельзя, а то напридумает себе очередную сказочку про любовь. Все они одинаковые. Все притворяются. Вон, даже Вика, старательно изображая из себя соратницу и единомышленницу, может быть, в эту самую минуту строит планы, как бы его, Андрея, прикарманить. Ну с ней-то он, по крайней мере, не обязан деликатничать: сама прекрасно понимает, что их ничего, кроме общего дела, связывать не может. Вот и нужно сию минуту сосредоточить на ней свое внимание, дабы некоторые себе чего-нибудь не возомнили…

В тот вечер Андрей сумел не потерять достоинства, не уронил лицо. Не мудрствуя лукаво, он сделал вид, будто не узнал Марину. Даже отвернулся в другую сторону, чтобы избежать соблазна вновь встретиться с нею взглядом. Правда, взглядами они таки встретились еще раз, когда Марина со спутником покидали уютный зал ресторана. Потураев продолжал делать вид, что не узнал ее, Марина же, скользнув по нему холодно-равнодушным взглядом, тут же отвернулась в сторону.

Андрей с Викой тоже не стали задерживаться в ресторане слишком долго. Впрочем, они всегда уходили, едва поужинав: некогда было по ресторанам рассиживаться, надо было поскорее покончить с тем, ради чего, собственно, они и встретились в очередной раз, и быстренько ложиться спать — ведь завтра опять вставать чуть свет, опять решать проблемы, опять двигать вперед прогресс в одной отдельно взятой фирме.

Однако не так сегодня все оказалось просто, как хотелось. Почему-то в этот раз Викино тело не вызывало привычного возбуждения. И почему-то больше всего в ней раздражали даже не высокий рост, существенно отличающий ее от Маринки, не излишняя худоба — качества, не особо ценимые Андреем в женщинах, а темные ее короткие волосы, так непохожие на светлый Маринкин хаотически-правильный хвостик. И вся она, Вика, была совсем другая. Даже отдаленно не напоминала ту, что так жаждал увидеть нынче Андрей.

Заснуть в ту ночь ему удалось лишь под самое утро, несмотря на всю физическую усталость. Рядом сладко сопела Вика, стыдливо прикрывшая наготу одеялом. Да нет, о какой стыдливости можно говорить? Просто зима, холодно, вот и укрылась. Это Маринка бы не укрывалась, а именно стыдливо прикрывалась одеялом, а с Викой все проще, даже обыденней.