Марина только вздохнула. Ну этому только дай слушателя — любой разговор на своих голеньких кубиночек переведет. Кто о чем, а вшивый, как обычно, о бане.
Дядя Вася тем временем не унимался:
— А что, на, родители когда приедут? Лариска говорила, нах, на две недели путевка? Так они там и Рождество, на, и Новый год встретят? Или на Новый год уже будут дома? Звонили, на? Как там их французское Рождество, нах? Понравилось?
— Еще бы не понравилось! В ресторане-то с видом на Эйфелеву башню.
— Супер, — оценил дядя Вася. — Так когда, говоришь, приедут, нах?
Маринке хотелось кричать. Ну что ж ты, дядя Вася, такой непонятливый?! Ну зачем же ты выдаешь кому попало всю информацию? Ты же, дурак старый, открытым текстом заявляешь незнакомому человеку, что Маринка одна, без родителей, и что можно заниматься всем, чем попало, не стесняясь, как прежде, быть застигнутыми врасплох на полях постельных баталий!
— Скоро, дядя Вася, скоро. Скорей, чем бы я того хотела.
Дядя Вася заржал, как конь в женской бане, или как у них, у лошадей, называется подобное заведение.
— О да, нах, это точно! Куда бы мне, нах, тетю Розочку пристроить? Хотя бы на праздники, на!..
Дядя Вася не стал подвозить Марину к самому парадному, остановился метрах в тридцати от дома, дабы не совершать излишних маневров на дороге. На всякий случай спросил Андрея:
— Тебя подвезти, или как?
Андрей деликатно потупил глазки:
— Спасибо, не надо. Я провожу даму…
Естественно, после дяди-Васиных словесных излияний Марине не удалось расстаться с Андреем у порога. К сожалению ли, к счастью, но дядя Вася выболтал гораздо больше сведений, чем необходимо было Андрею для очередной победы…
Андрей прошел в гостиную без приглашения, оглянулся:
— Да-а-а, а здесь ничего не изменилось…
Марина по-прежнему спокойно, словно ее абсолютно ничего не волновало, подтвердила:
— Да, здесь все по-старому: старая мебель, старый телевизор, даже обои на стенах все те же.
— И все та же девочка-хозяйка, — с улыбкой продолжил Андрей логический ряд.
— Нет, девочки-хозяйки в этом доме больше нет, — тоже с улыбкой возразила Марина. — И это, пожалуй, единственное, что изменилось здесь за последние годы.
Потураев подошел к ней, взял за плечи, но не притянул к себе, а лишь пристально вгляделся в ее глаза — мелькнет ли там отголосок былой любви, отблеск хоть какого-нибудь чувства, — но нет, пока лишь лукавая усмешка светилась в них. Спросил:
— И куда же подевалась та замечательная девочка-хозяйка?
— Выросла. — Марина сбросила его руки и отошла на несколько шагов. — Она просто выросла.
— Значит, она по-прежнему здесь? Хоть и подросшая, но все-таки здесь?
— Нет, она осталась в прошлом. А ее место в этом доме заняла другая: не подросшая, как ты говоришь, девочка, а взрослая, опытная женщина. И она мне нравится куда больше, чем та глупая девчонка.
— Ну, почему же глупая? Она была так очаровательная в своей искренности.
— Называй вещи своими именами: не в искренности, а в несусветной своей глупости и чудовищной наивности. Впрочем, закрыли тему — она давно уже неактуальна. Чай, кофе?
Андрей не сразу отреагировал на вопрос. Казалось, он и сам словно бы застрял в прошлом, вызывая в памяти ту наивную девчонку.
— Чай. В такую погоду чай хорош необыкновенно.
— Чай так чай. Идем на кухню — я не собираюсь устраивать тебе чаепитие в гостиной.
— Что так? — усмехнулся Андрей. — Рылом не вышел?
— Да нет, с рылом все в порядке, не переживай. В неудачное время попал. Я в цейтноте.
— Цигель-цигель, ай-лю-лю? — несвежо пошутил Андрей.
— Приблизительно, — прохладно, но не враждебно ответила Марина. — Сам знаешь — сессия и все такое прочее…
— Ну сказочка про сессию хороша для дяди Васи. Ведь на самом деле…
— А на самом деле сюда скоро придет человек, который не сравнивает этот дом с прошлым, который знает его только в настоящем.
— А, вот как? И еще он, видимо, не ищет здесь ту очаровательную маленькую хозяйку, которую тщетно пытаюсь разыскать я?
— О да! Ему вполне по нраву молодая, но опытная женщина, которая устраивает ему здесь более чем теплые приемы, когда в доме нет ее родителей. Так как, все еще хочешь чаю?
— Пожалуй, нет, — после небольшой паузы ответил Потураев. — Что-то подсказывает мне, что мне здесь не рады.
— Ну что ты, очень рады, очень! Просто со временем проблемы, — с почти искренней улыбкой парировала хозяйка.
— Ну тогда я зайду в следующий раз, когда у вас со временем будет получше? — утвердительно спросил Андрей.
— Конечно! Непременно! Годика через четыре, как только совершенно случайно окажетесь в наших широтах, непременно заходите в гости. Буду чрезвычайно рада! Если со временем проблем не возникнет…
Потураев не ответил, только глянул на Марину полным упрека взглядом и направился к входной двери. Уже открыл ее, уже перешагнул через порог, когда Марина спросила:
— Забыла поинтересоваться — кто тебе сообщил, что часовую мастерскую непременно нужно искать у входа в университет?
— Сорока на хвосте принесла.
— Ах сорока! Ну да, ну да. Как же я сама не догадалась. И зовут ту сороку, видимо, Лариса? И хвост свой она притащила не к тебе, а к некоему Клименторовичу, не так ли?
— Так ли, не так ли — какая разница?
— А и правда — какая разница? Будь здоров, Андрюша. С наступающим.
— Да уж, — буркнул Потураев и начал спускаться по ступенькам. За спиной услышал лишь звук захлопнувшейся двери.
Марина не плакала. Сил не было — оказывается, для слез нужны силы. А ее так вымотал этот беспредметный разговор, ведь буквально ежесекундно нужно было следить за выражением лица и глаз, строжайшим образом фильтруя чувства — что можно пропустить, а что категорическим образом не должно прорваться наружу. И так трудно было сдерживать их, да при этом еще пытаться не потерять нить беседы, еще и более-менее впопад отвечать. Безумно хотелось плакать — но сил не было…
Естественно, Марина никого не ждала. Антон наслаждался ласковыми волнами Индийского океана и уж наверняка очаровательных тайских массажисток. Родители дышали Парижем, прогуливаясь по Елисейским Полям. И только она как проклятая — одна, в морозном бетонном городе, во вновь тоскливо осиротевшей без Андрея квартире. Одна, одна, одна…
А может, не стоило так тщательно следить за сокрытием истинных своих чувств? Быть может, стоило дать ему понять, как безумно она рада его видеть, что так хочет прижаться к нему, как раньше. Что скончавшаяся было после тяжелой продолжительной болезни надежда воскресла, приподнялась из гроба и машет слабой пока еще рукою едва заметно: эй, ребята, я живая, я здесь!
Нет, она все сделала правильно. Живая надежда — слишком большая роскошь для ее уставшей души. Пусть покоится в гробике, а мы, дабы неповадно ей было из него высовываться и махать рукой кому попало, крышечку аккуратненько прикроем, и молоточком так по гвоздику, молоточком: спи спокойно, дорогая надежда, вечная тебе память… Только почему опять так больно?
Потураев ушел недалеко. Да и не уходил он никуда, всего-то спустился на один лестничный пролет. Сначала ждал, что опомнится глупая девчонка, выскочит вслед за ним, бросится в объятия: 'Прости, милый, прости!' Не выскочила, не бросилась. Время шло, и ждать уже казалось попросту неразумно. Но уйти почему-то не было сил. И тогда Андрей стал ждать того, к чьему приходу сейчас готовилась Маринка. Понимал, что глупо, что даже мальчишеством попахивает от этого ожидания, но уйти никак не мог. Как взбесившийся мазохист, с трепетом и страхом вглядывался в лицо каждого поднимающегося по лестнице мужчины: не он ли тот счастливец?..
Долго стоял Андрюша. Не один час прошел, за окном парадного уже стемнело, и мелкий секущий снег сменился крупным и мягким, и плавно кружились снежинки в резком свете фонарей. Да только замысловатый их танец Андрей не оценил — стоял спиной к окну, опасаясь пропустить того, кого так ждала Марина. Немало времени ему понадобилось для того, чтобы понять, что никого она не ждет. Разве что его самого.
