Вечером, когда отец после обеда залег с книгой на диван, Мишаня приступил к переговорам:

— Пап, можно мы с Глебом будем спать под крыльцом?..

— Это зачем такое? — глянул поверх книжки отец.

— А так. Жарко, даже душно в комнате… А там мы будем в спальном мешке! У Глеба есть… А то зачем же эти мешки делают, чтоб напрасно им быть? Он ведь медвежий!

— Медвежий? Ну раз медвежий — спите… А поместитесь вы вдвоем-то? Значит, хочете наподобие туземцев?..

Мишаня кивнул.

— А мешок всамделе медвежий?

— А как же!

— Ну, валяйте… — и отец перелистнул страничку.

Зато мать была другого мнения:

— Чево-о? Эт с какой же такой стати вы под порогом будете валяться? Аль вы собаки бездомные, крыши у вас нету?

— Папа разрешил! Говорит: валяйте…

— Эт как эт такое разрешил? Эт что такое «валяйте»? А меня кто спрашивал? Ну-ка, где он? Оте-ец, а отец!

Но отец рассердился, что ему никак не дают дочитать до того места, где, судя по картинке, смелый охотник должен либо утонуть в болоте, либо угодить в пасть крокодила, подползавшего сзади.

— Нехай спят! Подумаешь, дело какое важное! Тут приходишь с работы весь как собака уставший и покоя не имеешь, потому что ты взяла привычку из всякого пустяка заводиться и тарарам в доме устраивать! Я пацаненком где только не спал!..

— Мало что! То в деревне, да когда еще было! А тут небось город…

Увидев в дверях голову Мишани, с беспокойством наблюдавшего за переговорами, отец незаметно ему подмигнул и громко сказал:

— Они теперь будут как Морис-мустангер! Только не хватает у них ружья такого длинного — карабина…

— Э-эх, чумовые! — постучала себе по лбу пальцем мать. — Вон у них что на уме: карабин! Уж ты от этих книжек, гляжу, совсем спятил, голову забил и сам стал хуже Мишани…

— Ладно, — сказал отец. — Оно и тебе не мешало б…

— Где уж мне до вас, грамотных таких, равняться: карабин да чертин!.. А ты чего выглядываешь? Рад? Смотри вот только наделай мне там пожару!

— У нас и печки нет! — весело откликнулся Мишаня. Таким образом, этот день прошел хорошо. Особенно для воробьев. А также для Братца Кролика.

А знаете ли вы гусиновскую ночь?

Огромнейшая желтая луна (во всех других местах она гораздо меньше и подвешена выше) повисла на своем любимом месте — над самыми гусиновскими садами и огородами, чтобы получше их осветить на пользу овощам и фруктам: выйдешь утром, а они уже подросли очень заметно!

При ее свете тени от домов, деревьев и плетней сделались черными и таинственными, а кошки скользили из тени в тень бесшумно, как дикие.

Вся Гусиновка спит, только кое-где в окнах еще виднеются огни, а на лавочках и завалинках ведутся тихие разговоры.

Спят на насестах куры, в сараюшках жуют и вздыхают добрые гусиновские коровы.

Сопит в своем закутке страшная свинья тетки Федотьевны.

Спят, сбившись в теплый комок, маленькие мельнички, которым нечего бояться Мишани и Глеба.

При лунном свете шлепают между сырыми грядками жабы, вылавливая всех вредных для гусиновских огородов червячков и букашек.

Не спят честные гусиновские собаки и уже начали свою ночную перекличку, да от двора Братца Кролика слышны звуки балалайки, на которой учится играть выспавшийся за день аспирант.

Мишанин отец выбрался на завалинку подышать ночной прохладой и рассказать Ивану Тараканычу дальнейшие похождения майнридовских героев:

— А нагайка у этого плантатора была сплетена из буйволовой кожи, соображаете?

— Обыкновенный деспотизм сатрапа… — равнодушно соглашался Иван Тараканыч. — Вот и штабс-капитан Минутко кулачную расправу проявлял в широких размерах. Для меня лично он изобрел способ физического воздействия, по его мнению, более благородный… без обнаружения видимой причины. Минутко применял к моей голове не руки непосредственно, а канцелярские книги!.. Но я на проявляемый его психоз не обращал внимания…

Наконец и они пошли по домам.

Когда ночная тишина воцарилась, на Гусиновке, все люди и звери крепко уснули и только собаки лаяли да бесшумно шныряли кошки, в серебристом лунном свете возникли две таинственные фигуры, которые оказались разбойниками Мишаней и Глебом.

Раздался леденящий душу свист, и две другие фигуры выступили из кромешной тьмы. Одна была вооружена дубинкой. Это были тоже разбойники — Лаптяня и Братец Кролик.

— Курлюм? — спросила одна фигура на неизвестном языке.

— Бурлюм! — ответила другая фигура, и шайка двинулась в неизвестном направлении.

Предварительно нужно сообщить, что Братец Кролик выбрался из дома через окно, а Лаптяня спал один в сарае, так как домашние ошибочно считали, что на костылях он далеко не уйдет.

Впрочем, костыли он уже забросил и теперь ходил с палкой. Но это была не какая-нибудь обыкновенная палка, которой подпираются инвалиды и старики, а грозное боевое оружие, которое Лаптяня и палкой-то не считал, а назвал — бумеранг.

Все живое дрожало, когда Лаптяня выходил с ней из ворот и поглядывал по сторонам в поисках подходящей мишени. А когда он шел по улице, то впереди со свистом летела его палка, вращаясь как настоящий бумеранг австралийских туземцев. Правда, обратно в руки она не возвращалась, да это и не нужно было, потому что Лаптяня сам догонял ее, с необыкновенной быстротой скача на здоровой ноге и только изредка помогая себе сломанной. В виде отдыха он украшал палку разнообразной резьбой, и по всей улице валялись от нее кусочки, а она все не уменьшалась. Зато через эту палку изменился характер у Лаптяни: до палки он был человеком довольно мирным, а теперь сделался настоящим забиякой — видно, сама палка требовала, чтобы он ею кого-нибудь огрел.

— Значит, сперва зайдем за Гусем, он в саду спит! — сказал Лаптяня.

Залитая лунным светом, спала Гусиновка, беззащитная перед разбойниками, даже не подозревая, какая опасность нависла над ее мирными домишками.

Разбойники перелезли через плетень в садик, где под яблоней на раскладушке со страшным храпом дрыхнул Гусь, начали дергать его и тормошить:

— Э, слышь, Гусь, проснись…

— А… — открыл глаза Гусь. — Вам чего?

— За тобой пришли! Пора на промысел!

Гусь уткнул голову в подушку и невнятно пробормотал:

— Уди!..

— Гусь, а Гусь… Ну, чего же ты… Ты же сам говорил…

— Уди… завтр… Уди, а то убью!..

— Ты что говорил?

— Не грил!.. Завтр!..

— Вставай, а то водой сбрызнем!

— Я те сбрызну! — необыкновенно ясным и бодрым голосом проговорил Гусь, продолжая спать.

— Чего с ним делать… — вздохнул Братец Кролик. — У него сон крепкий, как у слона… Его теперь хоть за ноги таскай, не проснется. Его можно даже куда-нибудь унести вместе с кроватью…

— Я унесу! — явственно проговорил Гусь сквозь храп.

Пришлось шайке выйти на промысел без атамана.

Разбойничья жизнь опасна, и в первую очередь надо самим получше прятаться. Гусиновские разбойники забрались под дерево, в самую черную темноту и сели там на бревне.

И жертву надо было подыскать с разбором: не всякая годится.

Вот прошли с танцев два ремесленника. Эти сами искали, кого бы затронуть, поэтому разбойники притихли, притаились, и ремесленники их не увидели.

Под ручку с рыжей Огурцовой сестрой прошел большой Гусев брат, который считался еще дурее самого Гуся и неизвестно, что сделал бы с разбойниками, сумей только их заметить.

За ним прошел на дежурство Лаптянин отец. Лаптяня даже дышать перестал, пока не смолкли отцовские шаги.

А в общем, было очень приятно!

Луна, черные тени и какие-то непонятные шорохи наполняли сердца разбойников сладкой жутью.

— Тетка Федотьевна говорит, — шептал Братец Кролик, — что такие ночи нечистики всякие здорово уважают!.. При этом любят превращаться в каких-нибудь зверей… Например, в черную кошку, ну, это все знают… В свинью тоже… Бежит она: хрю-хрю… и-ищет… Если дать ей чем по лбу, наутро у того человека голова будет завязана…