У Мишани так и чесались руки влепить ей хорошего леща: все-то она знает, до всего ей дело…
Зато Глеб приободрился: еще больше выпятил толстую грудь и вздернул бровь, рассчитывая тем самым придать себе дополнительную красоту и загадочность. Но Николашка отвернулась и прыснула в кулак.
— Нехорошо, Мишаня, птиц убивать, — сказала Галин Петровна.
— А кто их убивает…
— Вы! — выпалила Николашка.
— А ты видала? Ты сперва увидь, а потом говори! Я в кого стрелял? Я в воробьев стрелял! А в воробьев можно: приносят вред!
Ни с того ни с сего Николашка пожаловалась:
— А у меня гусеницы всю розу объели! Ничего не помогает, прямо не знаю, что и делать!..
Глеб открыл рот, хотел что-то сказать, но не сказал — не решился.
— Ты ошибаешься, — заметила Мишане Галин Петровна. — Скажи, какой, по-твоему, воробьи вред приносят?..
— Клюют вишни… раз! — начал загибать пальцы Мишаня.
— Раз! Еще что?
— Ну… Например… У кур воруют корм — два!
— Так. Еще?
Третье преступление воробьев Мишаня вспоминал долго:
— В скворчиные дома залезают!
— Насчет скворцов — неверно! — вмешался издали Братец Кролик. — Слабо воробью со скворцом сладить! Скворец, он, как из Африки к себе домой явится, первым делом воробья оттудова — по шеям! Уцепит своим носищем за шиворот — и на выброс! Тот так и полетит кверху тормашками!..
Он разгорячился, подошел и начал рассуждать:
— Я сначала об воробьях сам так заблуждался, но мне один друг, аспирант, на профессора учится, все досконально про них рассказал, теперь вижу: не только они ничуть не вредные, но даже полезные ужасно!..
— Вот что, ребята, — сказала Галин Петровна. — Сейчас нам некогда, а вы лучше приходите на пост коммунистического воспитания, там обо всем поговорим подробно. Знаете, где он?
— Знаем…
— Придете?
Мишаня обеспокоился:
— А почему нам приходить? Это нам только? Мы ничего такого не делали…
— Не только вам, там ребят много: с Садовой, с Крестьянской, с Полевой…
— К нам это ничего не относится… — упирался Мишаня. — Это город, их касается, а мы сами по себе…
— Ты знаешь Гену Козлова, Юрика Марчукова, Колю Никульшина?
— И Козла знаю, и Чука, и Куропатку… — пренебрежительно махнул рукой Мишаня. — Это что за ребята… так… Мы их не признаем!.. Мы вообще ни Садовую, ни Полевую не признаем!.. Крестьянскую тоже не признаем!..
— И хорошенько им отвешиваем, если на нашу Гусиновку забредут! — весело добавил Братец. Кролик.
— Ох, Галин Петровна! — ужаснулась Николашка. — Какие же они дикие, ну до чего одичалые эти мальчишки!..
— Вы придете ко мне, — сказала Галин Петровна. — Это я вас приглашаю. Договорились?
— Договорились… — нехотя согласился Мишаня, не желая обидеть хорошую учительницу.
— Вот с Ниной договоритесь, когда приходить, вы же ее знаете?..
— А то не знаем…
— Галин Петровна, велите Мишане камушки высыпать! — вспомнила Николашка.
— Высыпем камушки, Мишаня?
— Могу…
Мишаня вывернул карманы, и замечательные камушки посыпались на траву.
— Я их лучше с собой возьму, — Николашка присела и начала складывать камушки в носовой платок. — А то они потом опять их соберут, они знаете какие хитрые!..
Братец Кролик с целью навредить заготовке воробьев кинулся ей помогать с таким усердием, что ни одного завалящего камушка не проглядел:
— Вон еще! Видишь, под листом спрятался? Во-он куда один закатился!..
Потом он притворился, будто вспомнил про какое-то срочное дело, и убежал.
— Ну как? — спросил Мишаня Глеба, когда учительница с Николашкой ушли. — Разглядел?
— Хорошая… — одобрил Николашку Глеб. — С тунгуской, конечно, не сравнить, и Роза красивее… Все-таки ты меня обмошенничал…
— Что ты об одном и том же! — вспылил Мишаня. — Обменялись, и дело с концом! Не будем же мы обратно размениваться, раз письма уже послали? Не все равно тебе?
— Да я ничего… Пускай… — смутился Глеб. — Она девочка хорошая, сразу видно — умная: слыхал, что она про меня сказала? Это, говорит, мальчик хороший… Значит, я ей здорово понравился! Она где живет?
— А тебе зачем? Зайти, что ли, хочешь? Он тебе, Тараканыч, зайдет! Она ему внучка…
— Нет, заходить я не люблю… Что в этом хорошего? Зайти и дурак сумеет… Надо что-нибудь другое придумать. С тунгусками, например, рассказать, как все получилось?..
— Давай!
— Идем мы однажды с братом Русланом по тайге… Ружья с нами, конечно, ножи такие громадные… В ножнах, а ручка из оленьего рога… Как дашь, так насквозь! Вот Руслан и говорит: моя думай, где-то волки кричи. Я отвечаю: надо ходи посмотри… А в кустах: у-у-у… Я говорю: скорей надо ходи! Побежали туда, смо-отрим… — глаза Глеба широко раскрылись, он даже содрогнулся, — шесть волков! Да что я, больше: множество! Обсели вокруг чума, это такой шалаш из березовой коры, и воют… Мы — бах! бах! бах! Один — кувырь! Другой — тоже кувырь! Остальные — в кусты. И еще одного брат Руслан ножом заколол, тот на него кинулся… И выходят из шалаша две тунгуски, в одеждах, расшитых бисером, косы до пяток, и говорят по-тунгусски: мы вас мало-мало видели, только подойти стеснялись… Заходим к ним, там все увешано ружьями, рогатинами разными… Угостили нас медвежатиной…
— А чего ж они сами в волков не стреляли? — спросил Мишаня.
Глеб подумал и сказал:
— Да у них боеприпасов не было…
— А убитых волков куда дели?
— А куда их? Сняли шкурки, им отдали… Зачем они нам?..
Мишаня не знал, что и думать: похоже, врет, а может, и не врет… Почему бы и не случиться такому? В тайге всякие случаи происходить могут, на то она и тайга зовется!.. Да доведись самому Мишане попасть в тайгу с настоящим-то ружьем, разве он растеряется: бах — кувырь! бах— кувырь!.. И не три, а все шесть волков валялись бы у него кверху лапами!..
Только уж шкурки он никаким тунгускам не отдаст, будь они хоть раскрасавицы! Пускай сами себе убивают, если нужно. Шкурки он сдаст в «Союзпушнину», а еще лучше — себе возьмет. Из одной сошьет себе волчье пальто, как у аспиранта, чтоб всем показывать; из другой набьет чучело, чтоб, как живое, стояло дома и все просились посмотреть; из третьей… тоже можно набить чучело, чтоб стояло в школе с надписью, где и кем убит этот волк, и все завидовали…
— Вы б хоть одного себе оставили… — недовольно заметил он Глебу.
— Не догадались, — согласился Глеб. — В следующий раз обязательно оставим… Одну я тебе привезу. Привозить?
— Ладно, — сказал Мишаня.
— А у меня есть мешок спальный, медвежий, и хватит с меня… Давай будем в этом мешке у тебя под крыльцом спать? Меня отпустят, а тебе разрешат?
— Не знаю, надо у отца спросить… Боюсь, скажет: спите дома… А кому охота спать дома, если можно под крыльцом? А как же с воробьями быть? — спохватился Мншаня.
— Пусть… — сказал Глеб. — Пусть летают… Я их все равно есть не стану — избаловался в Сибири. Мы там все глухарей ели да рябчиков… С воробьями не сравнить…
— Какие же они по вкусу?
Глеб подумал.
— Смолой пахнут… Откусишь кусок, так во рту и запахнет смолой, будто ты сосновую ветку жуешь!..
— Да-а… — с завистью вздохнул Мишаня. — Глухари, конечно, вкусные… Но воробьи, они чем хороши? Интересно поглядеть, как Братец Кролик первого воробья примется есть… согласно книге! Вот я об чем толкую!..
Но тут солнце закрылось тучей, потемнело, подуло прохладой, и по крышам, по траве, по листве деревьев, по дорожной пыли захлопали, застучали крупные дождевые капли. Сначала редкие, потом все чаще и чаще… Опрометью побежали куры в подворотни, с испуганным видом промчался Колюнька, воробьи попрятались, и Мишаня с Глебом тоже побежали прятаться под крыльцо.
Там, увертываясь от грязных струек, протекавших сквозь щели, они шепотом обсудили много всяких вещей…
А как дождь кончился, побежали по мокрой траве проведать маленьких мельничков в их открытом гнезде. Оказалось, что от дождя они ничуть не пострадали и чувствовали себя прекрасно. Наверное, большие мельнички загораживали своих детей от дождевых капель. Да они и сами начали обрастать перьями, пока еще не пушистыми, а похожими на щепочки. У них поблескивали черненькие глазки, и они уже умели вертеть головами на окрепших шейках. Самое удивительное, что за каких-то три дня они успели вырасти не меньше чем в три раза. Это сколько же пришлось им съесть крошечных мошек и комариков?
