— Ну и пускай несут… хоть доски, хоть что хотят… Мне на это наплевать, — равнодушно сказал Мишаня, хотя самого разбирало любопытство узнать, куда они шли и какие доски у них были размалеванные.
— Чудак какой-то… — фыркнула Роза. — А она дура: мало он ее срамил лягушками своими…
— Он немного полоумный, — охотно согласился Мишаня. — Маленько спятил у себя в тайге.
На этом приятный разговор с Розой закончился, потому что в саду появилась Верка и позвала:
— Роза! Пошли! Хватит вам разгуливать!.. А ты не ходи! — махнула она на Мишаню. — Теперь мы хотим без тебя побыть…
Мишаня с облегчением остался в саду.
Откуда-то опять вынырнул Колюнька и зашептал:
— Мишань, а Мишань… А я Психею знаю… Она меня не боится… Я могу ее поймать и тебе принести…
— Принеси! — обрадовался Мишаня.
— Я ее как позову: «кыс-кыс-кыс» — так она сразу и прибегает!..
— Поймай и принеси мне!
— А что ты с ней сделаешь?
— Знаю что!
— Пусть не ест птиц! — стукнул Колюнька кулаком себе по ноге.
Потом он помолчал и опросил:
— А Глеб больше сюда не придет?
— Нет!
— А вы не будете мириться?
— Ни в коем случае, — ответил Мишаня.
КАК ГЛЕБ СПАС ПСИХЕЮ
С ловушками не так все ладно получилось, как мечтал Мишаня: отец их увидел и все разорил. Ни одной не оставил! Птенца он, не сказав ни слова, вернул обратно в гнездо, а искусственную мышь долго рассматривал, но уничтожить такую красоту; рука у него не поднялась: он хмыкнул и положил ее на видном месте.
Мишаня сперва расстраивался, а потом перестал: и без этого главная кошка Психея, серая разбойница, пожирательница невинных птенчиков, попалась-таки (в его суровые руки!
Молодец Колюнька, не обманул: рано утром пришел к Мишане и, озираясь по сторонам, сообщил радостным шепотом:
— Я Психею принес!
На улице за калиткой он оставил ведро с крышкой, в ведре что-то шевелилось, царапалось и жалобно мяукало. Мишаня, чуть приоткрыв крышку, заглянул внутрь и злорадно пнул ведро босой ногой, зашибив при этом палец:
— Попалась, гадюка!
Сияющий Колюнька, размахивая руками и заглядывая Мишане в лицо, рассказывал:
— Она пришла-а… Думала, ей дадут кусочек… Я говорю: «кыс-кыс-кыс». Она подходи-ит… Я ее взял и посадил в ведро! И тебе принес! Что ты с ней сделаешь, а?
Мишаня, застигнутый врасплох, и сам еще не изобрел никакой казни для Психеи, а долго думать было некогда, так как Психея, видимо догадавшись об ожидающей ее расправе, принялась так отчаянно мяукать и царапаться в ведре, что требовалось как можно скорее унести ее подальше от дома, пока к ней на выручку не подоспели хозяева или еще кто-нибудь.
Пожалуй, самое лучшее — отнести ее на речку и там торжественно утопить.
Мишаня запасся кирпичом и веревочкой, которые дал нести Колюньке, а сам взял ведро с Психеей, и они быстро пошли к реке.
Гусиновку удалось пройти удачно, никого не встретив, если не считать, что маленькая соседка Маринка, которая, почти не выходя со двора, умудрялась все знать и все видеть, крикнула, приоткрыв калитку:
— Вы куда понесли кошку? Скажу!
Колюнька угрожающе шагнул к ней, но она с силой хлопнула калиткой и заголосила:
— Скажу! Скажу! Бабушка, они меня бьют!
Психея тем временем тоже издавала жалобные крики, но Мишаня, помня о трагической гибели маленьких мельничков, только приговаривал:
— Кричи… кричи… А как мельнички кричали, ничего было?..
Колюнька семенил за ним, взволнованный новизной и ужасом предстоящего события, и донимал Мишаню всякими вопросами для успокоения.
— Она ведь птенчиков поела, правда, Мишань?
— Всех до одного сожрала, подлая.
— Маленьких нельзя есть, правда, Мишань?
— Конечно!
— Так ей и надо, правда, Мишань?
— Угу!
— Тебе ее не жалко, а, Мишань?
— А чего ее жалеть!
— И мне не жалко! Так, чуть-чуть жалко. А |ты не ешь птенчиков!! — во всю мочь заорал Колюнька и пошел спокойнее.
Мишаня собирался утопить Психею без каких-либо церемоний. Но на луговой тропке повстречались Гусь, Лаптяня и Огурец.
В ожидании огнестрельного оружия разбойники вынуждены были вести мирную трудовую жизнь и сейчас брели, согнувшись под вязанками душистой луговой травы, которую с нетерпением ожидало в их домашних хозяйствах множество прожорливых ртов.
Повстречав Мишаню с ведром, они свалили вязанки наземь и устроили себе дополнительный отдых.
— Кто там сидит? — спросил Гусь, услышав крики и царапанье в ведре.
Мишаня подробно объяснил, в чем состоит преступление Психеи.
— Это я ее поймал! — гордился Колюнька.
— Ты у нас молодец! — похвалил его Гусь. — Добрый разбойник из тебя вырастает!
Колюнька надулся от гордости и, чтобы оправдать такое высокое о нем мнение, принялся свирепо сбивать головки ромашкам, росшим по краю тропки.
Слегка приподняв крышку, разбойники полюбовались, видам пойманной преступницы и начали спорить, каким наилучшим образом привести приговор в исполнение.
— Был бы поблизости какой-нибудь ненужный колодец, — сказал Лаптяня, — то интереснее всего туда кинуть. В колодцы долго приходится лететь, покуда долетишь до самого конца.
— Что-то я не слыхал, чтоб такие казни производились через утопление в колодцах, — глубокомысленно покачал головой Гусь. — Особо неисправимых преступников полагается расстреливать. Вот они пистолеты нужны когда позарез! Огурец, собака, что же вы тянете с трубками?
— А я тут при чем? — пожал плечами Огурец. — Я хоть сейчас… Братец Кролик руководит, он и отвечает.
— А куда он делся? — спросил Гусь. — Никто сегодня не видал Братца Кролика?
— Да они с Гле… — хотел что-то сообщить Лаптяня, но спохватился и умолк. Гусь ничего не заметил и скомандовал:
— Пошли к реке!
Нагрузившись вязанками, разбойники бодро зашагали обратно к реке. Впереди всех Мишаня нес ведро с Психеей.
— Всякому интересно глянуть! — говорил Гусь.
Он брякнулся на землю и начал распоряжаться:
— Вы, Мишаня с Колюнькой, доставайте Психею из ведра да хорошенько свяжите ей лапы, чтоб она прежде время не убегла! Вынайте мои шнурки из ботинок, я их потом обратно вдену. Что за важность! Спешить некуда! Меня дома отец поджидает, и то я не опешу. Он зачем-то новый погреб роет, а мне землю по огороду растаскивать. Такая ему пришла в голову мысль. Но придется им погодить, покуда я тут кошкой занят.
С того берега послышались знакомые всем гнусавые звуки Музыкантовой трубы. Оказывается, Музыкант в трусах расположился там среди веников и дудел, целясь глазом в тетрадку с нотами, громадную, как газета.
— Эй, Музыкант! — крикнул ему Гусь. — Ты чего там?
— Репетирую, а что? — недовольно отозвался Музыкант, не отрывая глаз от тетрадки.
— Иди к нам!
— Не хочу, а что?
— Иди — увидишь!
— Некогда мне с вами! А что?
— Психею будем топить! — посулил Гусь, и Музыкант оторвался от нот:
— По-настоящему?
— Нет, шутя! Эх ты, дударь беспонятный!
Музыкант заинтересовался, собрал свое имущество, поместил себе на голову и, перебредя Гусиновку, явился перед разбойниками.
Он заглянул в ведро на беснующуюся Психею, к которой Мишаня и Колюнька не знали, как подступиться, чтоб она не исполосовала их своими когтями, и спросил:
— А за что вы ее?
Ему объяснили, и он одобрительно кивнул.
— Мы зачем тебя призвали… — оказал Гусь. — Требуется, чтоб ты во время всей процедуры сыграл похоронный марш! Под который всех хоронят. Чтоб все чин-чинарем. Чтоб торжественно проходило…
— Слабо знаю… Мы его не изучали… Я самоучкой чуть-чуть осилил… Надо вспомнить…
— Садись вспоминай. Время есть. Не сейчас еще начинается. Это с виду кажется просто, а свяжись — хлопот не оберешься. Присаживайся около ведра, все меньше будет слышно ее вой, всю душу надорвала.
Музыкант согласился, и вскоре пронзительные звуки его трубы заглушили голос Психеи.
