— Я верю в удачу и верю в богов. Если хочешь заявить, что это делает меня суеверным, давай, — ответил Менедем, прикидывая, насколько длинным окажется спор.

К его удивлению, спора вообще не получилось. Двоюродный брат не услышал его реплики — он смотрел на стайку пролетающих мимо морских птиц.

— И о чем говорит это знамение? — засмеялся Менедем.

Теперь Соклей его услышал.

— Я наблюдаю за ними не ради знамений. Просто вряд ли мне раньше попадался такой вид буревестников.

— О…

У Менедема вытянулось лицо. Многие люди, ответившие так, как сейчас ответил Соклей, солгали бы. Но Соклей? Менедем покачал головой — он безоговорочно верил двоюродному брату.

Родипп умер через три дня. Команда «Афродиты», заменяя его семью, похоронила беднягу в могиле, выкопанной местным могильщиком. Феаген снова явился на галеру, на сей раз чтобы очистить лодку. Он хмуро посмотрел на Соклея, но тот притворился, что ничего не заметил.

Тем временем у Суниона бросило якорь крутобокое судно с острова Эгина. Поговорив с его капитаном, Менедем заявил:

— Теперь я знаю, куда мы отправимся дальше.

— Что? Неужели на Эгину? — спросил Соклей и, когда двоюродный брат кивнул, воздел руки в воздух. — Почему? Там не купишь ничего, кроме дешевого барахла. Эгинцы славятся по всему Эгейскому морю своими шутками, но что они производят такого, что окупило бы затраты на перевозку?

— У них есть серебро, — ответил Менедем. — Много-много славных «черепах». И еще у них есть храм Артемиды, который, по слухам, собираются украшать. Представляешь, как бы статуя смотрелась в львиной шкуре?

— А…

Соклей подумал немного и сказал:

— Ты сможешь убедить их купить шкуру. Полагаю, там у тебя даже больше шансов на это, чем в Афинах. В Афины наверняка попадает гораздо больше львиных шкур, чем на Эгину.

Менедем поцеловал его в щеку.

— Именно так я и подумал, мой дорогой. И до Эгины всего день пути. — Он указал на запад. — Отсюда виден остров, вон над горизонтом торчит его нос.

— А разве у островов есть носы? — спросил Соклей. — Вряд ли какой-нибудь философ об этом подозревал.

Менедем скорчил ему рожу, но Соклей недолго фантазировал на эту тему.

— Хотел бы я, чтобы вместо Эгины мы двинулись в Пирей, — со вздохом сказал он. — Но без черепа грифона какой смысл туда идти?

— И вправду.

Нет, Менедем не собирался сокрушаться из-за потери древних костей.

— Поглядим, как у нас пойдут дела в другом месте.

На другой день над Сароническим заливом дул порывистый ветер; гребцы провели порядочно времени на веслах, но, казалось, радовались этому — может, им не терпелось убраться от Суниона, где навсегда остались два их товарища. Соклей не мог задать им этот вопрос, но не удивился бы, если б оказалось, что так оно и есть.

Эгина имела в окружности около ста восьмидесяти стадий — небольшой остров, а в нынешние дни еще и порядком захолустный. Но так было не всегда.

Когда «Афродита» была уже на подходе к тамошнему полису, что лежал на западном побережье, Соклей сказал:

— Было бы куда лучше, если бы Эгина не перешла на сторону Дария перед Марафонской битвой.

— За что и получила по заслугам, а? — спросил Менедем.

— Можно и так сказать, — ответил Соклей. — Афиняне выселили эгинцев и устроили здесь свою колонию. А потом, после Пелопоннесской войны, спартанцы вышвырнули афинян и вернули на остров эгинцев и их потомков.

— Ну и кто же тут живет теперь? — поинтересовался Менедем.

— Эгинцы. Думаю, не очень-то чистокровные, но в наши дни это можно сказать о многих эллинах. Когда полис проигрывает войну…

Соклей щелкнул языком — ему не хотелось даже думать о таких вещах. И все же он не сменил тему:

— Помнишь, когда мы были юношами, на Родосе стоял македонский гарнизон?

Его двоюродный брат, судя по всему, был бы счастлив об этом забыть.

— Наше дело — позаботиться о том, чтобы такого никогда больше не случилось.

— Золотые слова, — кивнул Соклей.

«Если получится», — про себя добавил он, но вслух говорить ничего не стал. Может, ему и приходили в голову зловещие мысли, но он делал все, что мог, чтобы никто об этом не догадался.

Какими бы ни были их отдаленные предки, современные эгинцы говорили на полуаттическом, полудорийском диалекте. Для Соклея он звучал странно, но Менедем сказал:

— Они говорят почти как ты.

— А вот и нет! — негодующе отозвался Соклей.

— А вот и да! Они разговаривают так, будто с рождения говорили на дорийском, но потом отправились учиться в Афины.

— Большинство из них разговаривают так, будто они вообще нигде не учились, — парировал Соклей.

Он гордился аттическими вкраплениями в свою речь: это свидетельствовало о том, что он культурный человек. С его точки зрения, эгинцы говорили отнюдь не как культурные люди. Словом, Соклей с Менедемом оказались в положении ослов из басни Эзопа, только они попали в тупик из-за диалектов, а не из-за снопов сена.

— Хорошо, хорошо. Давай оставим это. — Менедем, отпустив шпильку, был рад сделать двоюродному брату послабление. — Мы миновали скалы, теперь мы в гавани. Продадим львиную шкуру и окупим эту поездку.

— Мы миновали скалы? — изумленно переспросил Соклей.

За Менедема ответил Диоклей:

— А ты и не заметил, молодой господин, как осторожно вел судно твой двоюродный брат? Здесь подходы к гавани такие же скверные, как в Элладе, но он отлично справился со своим делом.

Менедем выглядел очень довольным. Похвала из уст такого отличного морехода, как начальник гребцов, кого угодно заставила бы возгордиться.

«А я даже не обратил внимания на то, чем он занимается», — печально подумал Соклей.

На следующее утро родосцы понесли темно-желтую шкуру в храм Артемиды, стоявший рядом с храмами Аполлона и Афродиты. Менедем по пути заглянул в храм, посвященный Аполлону.

— Мы можем попытать удачу и здесь, если нам не повезет со жрецом Артемиды. Статуя изображает обнаженного Аполлона… Похоже, вырезана из дерева и стара, как холмы.

Услышав это, Соклей тоже заглянул в храм.

— Интересно, насколько стара эта статуя? Люди уже давным-давно начали делать изображения из мрамора и бронзы.

Менедем только пожал плечами. И правильно сделал — у них было не больше шансов выяснить, сколько лет статуе, чем узнать, сколько лет было черепу грифона… Соклей поморщился, пожалев, что ему в голову пришло такое сравнение. Отсюда не видно было Аттики: более высокая земля Северной Эгины закрывала от Соклея материк, что было для него немалым облегчением.

Мраморная Артемида оказалась не обнаженной, но облаченной всего лишь в мраморную тунику, не доходившую даже до колен.

— О-ей, да она простудится до смерти, если не получит плащ из нашей шкуры, — заметил Менедем.

Соклей огляделся.

— А где жрец? — спросил он, не увидев никого.

Ответа на этот вопрос он тоже не получил.

Спустя некоторое время в храм легкой походкой вошел эгинец, и Менедем спросил:

— Ты — жрец?

Тот покачал головой.

— Нет. Никодром, наверное, все еще в городе. Он любит поспать допоздна, такой уж он человек.

— И чем нам заниматься, пока он не придет? — раздраженно спросил Соклей. — Обрастать мхом?

— Почему бы и нет, приятель, — ответил местный. — Он все равно появится только тогда, когда появится, если ты понимаешь, о чем я толкую.

Соклей фыркнул.

Местный был прав. В храм вошел еще один человек — однако не Никодром. Второй эгинец тоже искал жреца.

— Этот ленивый, поросший плесенью ублюдок, наверное, все еще храпит дома, — сказал он.

Привычки Никодрома, очевидно, были хорошо известны местным жителям. Он бы никогда не стал моряком — но, с другой стороны, он ведь и не пытался сделать карьеру мореплавателя, а будучи жрецом, мог спать, сколько хотел.

— Может, нам стоит найти в городе его дом и побросать камнями в ставни? — еще некоторое время спустя продолжил Менедем.