Как раз когда Соклей уже начал склоняться к тому, что это очень неплохая идея, Никодром с довольным видом неторопливо вошел в храм. Оба эгинца немедленно начали приставать к нему, требуя вернуть деньги, которые, по их словам, задолжал им жрец. Засим последовал не то чтобы дикий гвалт, но нечто вроде.

— Если мы и впрямь продадим ему шкуру, давай позаботимся о том, чтобы сперва увидеть серебро, — негромко проговорил Соклей. — И только потом отдадим шкуру.

Менедем кивнул.

— Полностью с тобой согласен.

Спустя некоторое время кредиторы Никодрома развели руками и ушли. Они так ничегошеньки от него и не добились.

Соклей даже восхищался им — отвлеченно. Ведь им самим полагалось заключить с этим человеком сделку. Оставалось только гадать: а так ли уж нужен в самом деле плащ статуе Артемиды?

— Радуйтесь, — сказал жрец, подходя к двум родосцам. — Итак, что вам? Вы очень терпеливо ждали, пока эти идиоты изрыгали свою ложь.

Соклею жрец не показался слишком сердитым; правда, родосцы еще не пытались получить с него деньги. Но лисьи черты лица этого человека не внушали доверия, как и его ссора с двумя никак не связанными друг с другом эгинцами. Тем не менее Менедем назвал себя и Соклея и сообщил:

— У нас имеется великолепная львиная шкура, которой ты мог бы украсить статую Артемиды.

— Вот как? — Никодром чуть распахнул глаза.

«Он и вправду впечатлен или притворяется?» — подумал Соклей, готовый держать пари, что жрец прикидывается.

Светло-карие глаза Никодрома при определенном освещении имели янтарный оттенок — такие же лисьи, как и все его лицо, а может, даже еще более хитрые.

— Дайте мне взглянуть на шкуру, почтеннейшие, — сказал жрец. — Пожалуйста, дайте мне на нее взглянуть.

Менедем и Соклей расстелили львиную шкуру на полу. Потом Соклей, в счастливом озарении, поднял ее и набросил на плечи мраморной Артемиды.

— Видишь, как смотрится? — спросил он.

— Неплохо, — ответил Никодром. Небольшая похвала, но все же похвала. — Эта шкура может напоминать людям, что богиня и впрямь великая охотница. Но конечно, остается один вопрос: сколько вы хотите за шкуру?

— Пять мин, — ответил Менедем.

Соклей прикрыл рот рукой, чтобы спрятать улыбку. Может, его двоюродный брат и будет в конце концов одурачен, но он нацелился на то, чтобы самому выманить у жреца побольше денег.

Никодром кашлянул.

— Мой дорогой юноша, не может быть, чтобы ты говорил серьезно.

Менедем улыбнулся самой очаровательной своей улыбкой.

— Если хочешь, я подниму цену до шести мин. Вообще-то в наши дни в Европе осталось не так уж много львов.

— И поэтому, привезя львиную шкуру, ты считаешь себя вправе содрать за нее, сколько захочешь? — спросил жрец.

— Не совсем так, — ответил Соклей. — Но вряд ли ты ожидаешь, что мы должны торговать себе в убыток.

— О пяти минах и речи быть не может, — заявил Никодром. — Я могу заплатить две.

— И вправду можешь, — вежливо проговорил Менедем. — Только не нам. Как уже сказал двоюродный брат, нам надо зарабатывать деньги, иначе мы разоримся.

— Что ж, тогда две с половиной мины.

— Пошли, Менедем, — сказал Соклей. — Давай вернемся на судно. Есть много других храмов и много других полисов.

Они свернули львиную шкуру и сделали вид, что хотят засунуть ее обратно в мешок. Соклей краешком глаза следил за Никодромом — если бы жрец дал им уйти, они бы и вправду ушли, вот и все. Но Никодром почти сразу сказал:

— Подождите. Я могу поднять цену до трех мин.

— В таком случае можно потолковать еще немного, — ответил Менедем.

Из Никодрома не получилось бы торговца — хотя бы потому, что он спал допоздна. Он все поднимал и поднимал цену, пока не дошел до четырех мин и двадцати драхм, хотя ворчал и скулил на каждом шагу. Он всеми силами старался показать, что делает родосцам огромное одолжение, вообще снисходя до торга с ними.

— Четыре мины двадцать драхм.

Соклей перевел взгляд со жреца на Менедема и обратно.

— Договорились?

— Договорились! — одновременно сказали Менедем и жрец.

— Сойдет. — Хотя, с точки зрения Соклея, это было лучше, чем просто «сойдет». На Косе они не получили за шкуру таких денег.

«Хорошая, твердая прибыль», — подумал он.

А потом Никодром сказал:

— Давайте я заберу шкуру в город и сразу принесу вам деньги.

Многие покупатели в течение многих лет делали такие предложения. И чаще всего Соклей и Менедем, как и другие торговцы, отвечали согласием. Большинство людей были честными; но что касается Никодрома — в нем Соклей не был так уверен и видел, что двоюродный брат тоже сомневается.

Менедем с улыбкой покачал головой.

— Ты можешь принести деньги, а потом мы отдадим тебе шкуру; или же пойдем в Эгину вместе с тобой.

Никодром гневно посмотрел на него.

— Ты боишься, что я тебя одурачу. Это оскорбление.

— О почтеннейший, мы только что наблюдали, как двое твоих соотечественников пытались получить с тебя деньги, — ответил Соклей. — Если уж им нелегко было вызволить свое серебро, почему нам должно быть легче? Для тебя мы лишь пара чужестранцев. Лучше не рисковать.

— Я уже сказал — серебро, которое они здесь требовали, вовсе им не принадлежало. — Жрец весьма талантливо изобразил возмущение. — Они лишь пара грабителей храмов!

Соклей пожал плечами.

— О вашей ссоре я знаю не больше, чем тебе известно о ссорах на Родосе. Все, что я знаю, — это что ты получишь шкуру лишь после того, как отдашь нам деньги.

Он гадал, уж не испортил ли сделку. «Жаль, если так, — подумал Соклей. — Значит, жулик-жрец с самого начала не собирался нам платить».

Эгинцы, пытавшиеся выжать из Никодрома серебро, явно вели себя так, будто имели на деньги полное право.

— Эти отъявленные мошенники чернят мое имя! — пожаловался Никодром.

— Самый лучший способ доказать это, господин, — заплатить нам ту сумму, на которой мы сошлись, — заметил Менедем. — И едва мы получим «черепах», как согласимся петь тебе хвалу на каждой следующей остановке.

— Но разумеется, мы ничего подобного делать не будем, если ты откажешься от сделки, — добавил Соклей.

Иногда… вообще-то даже довольно часто мошенники начинали вести себя как честные люди, если в противном случае об их плутовстве стало бы известно всему миру.

Был ли Никодром мошенником или нет, но он испустил долгий, раздраженный вздох и сказал:

— Тогда пойдемте, оба. Вы получите ваши деньги. Захватите шкуру, и устраним все сомнения в том, что я честно следую условиям заключенной сделки.

— Пошли, — кивнул Менедем.

Когда они подошли к дому, Соклей подумал, а сможет ли жрец вообще заплатить, потому что там не оказалось раба, чтобы открыть дверь: Никодром сделал это сам. Может ли человек, не имеющий раба, хранить дома четыре мины серебром? Это казалось Соклею маловероятным.

Он слегка успокоился, увидев женщину, ухаживающую за садиком во внутреннем дворе. Служанке было необязательно открывать двери, но, по крайней мере, Никодрому кто-то помогал.

А потом жрец рявкнул:

— Ступай в женские комнаты, Асина! Со мной пришли торговцы.

— Да, муж мой, — ответила женщина и поспешила прочь, хотя и оглянулась через плечо на родосцев.

— Она не ожидала, что кто-то придет, — извиняющимся тоном сказал Никодром.

— Ничего страшного, почтеннейший, — проговорил Соклей, а сам подумал: «Ты живешь вдвоем с женой? А кто же тогда делает тут все по хозяйству? С такими порядками в доме вам впору быть крестьянами и даже варварами».

— Абсолютно ничего страшного, — повторил за двоюродным братом Менедем.

Его тон был выдержанным и пристойным, но Соклею не понравилось, как он стрельнул глазами в сторону лестницы, по которой ушла на второй этаж Асина.

«Ты же едва ее видел, — подумал Соклей. — А она едва видела тебя. Почему ж тогда я думаю — даже не думаю, а знаю! — что ты хочешь переспать с ней, если получится? Почему? Да потому что ты — мой двоюродный брат, вот почему. И я слишком часто видел тебя рядом с женщинами. И еще я слишком часто видел, как ты попадал из-за них в беду».