Он исчез! Исчез вместе с грязным пиратом, который наверняка не может даже написать свое имя; с пиратом, которого совершенно не заботят знания, который предпочел воровство и грабеж честной жизни. Череп исчез! Исчез навсегда, и нет никакой надежды его вернуть.

На глаза Соклея навернулись слезы.

— Что случилось, молодой господин? — спросил Диоклей. — Что забрали эти шлюхины дети?

— Череп грифона, — выдавил Соклей.

— А… Ту штуку. — Начальник гребцов явно размышлял, что же теперь сказать, и наконец просиял, найдя нужные слова: — Не расстраивайся ты так. Все равно они не выручат за него много денег.

— Денег?! — Из уст Соклея это слово прозвучало так, словно было пропитано ядом.

Он выругался самыми грязными словами, какие знал — может, не с таким жаром, как любимец Менедема Аристфан, но зато с самой настоящей яростью, с неподдельной ненавистью.

Моряки отшатнулись от тойкарха. Они никогда еще не видели Соклея в таком состоянии. Он и сам не подозревал, что способен на такую ярость. Сейчас Соклей с радостью бы распял всех пиратов, когда-либо рождавшихся на земле, предал бы огню все леса, из деревьев которого корабельные плотники делали брусья для пиратских гемолии и пентеконторов.

Менедем окликнул его с кормы:

— Что пропало?

И Соклею пришлось повторить:

— Череп грифона.

— А, — отозвался его двоюродный брат. — И все?

— Все?! — взвыл Соклей.

И разразился новыми проклятиями. Все еще пышущий злобой, горячей, словно железо в кузне, он закончил свою тираду так:

— Они могли бы забрать с судна что-нибудь другое — что угодно, слышишь? Но нет! Один из этих богами проклятых негодяев должен был украсть одну-единственную вещь, которая была… могла бы стать… важнее всех сокровищ мира!

Менедем подошел и положил руку ему на плечо.

— Успокойся, мой дорогой. Все не так уж плохо.

— Да. Надо бы хуже, да нельзя, — ответил Соклей.

Но его двоюродный брат покачал головой.

— Вообще-то нет. Только подумай: в это самое мгновение судьба, наверное, мстит за тебя.

— Что? — разинул рот Соклей, как будто Менедем внезапно заговорил по-финикийски. — О чем ты?

— Сейчас объясню. Положим, ты пират. Твой капитан решает для разнообразия напасть на акатос. «Наверняка нам предстоит жестокий бой, — говорит он, — но подумайте, как мы разбогатеем, если завладеем этим судном!» Ты ухитряешься попасть на борт «Афродиты». Ее моряки дерутся, как львы. Кто-то ранит тебя в ногу. Кто-то отрезает тебе пол-уха. Менедем помедлил.

— Продолжай, — невольно поторопил Соклей.

И тот, ухмыляясь, продолжил:

— Довольно скоро даже одноглазый Антигон увидел бы, что в этой стычке пиратам не победить. Ты хватаешь первое, что попадается под руку — что-то, лежащее под скамьей гребца, — и перепрыгиваешь обратно на борт своей гемолии. Тебе нужно поскорей убраться от этих дерущихся как безумцы моряков торговой галеры, поэтому ты работаешь веслом до полного изнеможения. Кто-то перевязывает тебе голову и зашивает ногу. А потом ты наконец говоришь: «Хорошо, давай-ка поглядим, что в этом мешке. Он большой и тяжелый — значит, внутри что-то ценное». Ты открываешь мешок… И вот на тебя смотрит череп грифона, такой же уродливый, каким он был на рыночной площади Кавна. И что же ты тогда делаешь?

Соклей медленно улыбнулся. Это и вправду была своеобразная месть.

Но тут Диоклей сказал:

— Что касается меня, я бы бросил эту нечестивую штуковину в море.

Столь ужасная возможность потрясла Соклея. Перед его мысленным взором предстал пират, уставившийся на череп. Соклей почти мог слышать, как парень сыплет проклятиями, как смеются его товарищи. А потом он увидел, как голубые воды Эгейского моря навечно смыкаются над черепом грифона.

— Только представь, какие знания пропали зря! — всхлипнул Соклей.

— Только представь, какое лицо было у того ублюдка, когда он открыл мешок! — сказал Менедем.

Однако нельзя сказать, чтобы это утешило Соклея.

— Лучше бы я продал череп Дамонаксу, — горько проговорил он. — Ну и что же, что череп остался бы лежать у него дома? Может, его сын или внук со временем отвезли бы диковинку в Афины, а теперь черепа больше нет!

— Мне очень жаль, — ответил Менедем, хотя, казалось, его это больше развлекает, чем огорчает. Он указал на запад, туда, где вдалеке виднелся берег Аттики. — Мы все еще можем успеть добраться к закату до мыса Сунион.

— Мне плевать, — ответил Соклей. — Какая теперь разница?

А он-то размечтался — надеялся обессмертить свое имя. «Соклей с Родоса, открывший…» Он покачал головой. Из-за этого проклятого пирата — ничего!

Менедем ввел «Афродиту» в маленькую гавань возле деревни Сунион, лежавшей к востоку от самой северной оконечности мыса.

— Кому там поклоняются? — спросил он, указав на небольшой, но красивый храм на берегу.

— Думаю, это одно из святилищ Посейдона, — ответил Соклей. — А дальше на перешейке есть храм побольше, посвященный Афине.

— Ясно, — кивнул Менедем. — Раньше я сюда не заходил, поэтому не помню, чей там храм, даже если и слышал о нем. Сунион… — Он щелкнул пальцами, потом кивнул, припомнив строки из «Одиссеи»:

— Боги, не надо нам сейчас никаких бурь, — отозвался Соклей. — Но ты хорошо потрудился, управляя «Афродитой», чтобы привести нас сюда до заката.

— Спасибо, — ответил Менедем. — Как ты думаешь, мы сможем найти сегодня жреца, чтобы очистить наше судно? Или придется подождать до утра?

И тут же сам ответил на свой вопрос:

— Конечно, придется ждать до утра, чтобы мы могли унести тело Доримаха и похоронить беднягу.

Потом Менедем понизил голос:

— И ты был, к несчастью, прав — у Родиппа лихорадка, и скверная, он уже почти бредит.

— Знаю. — Соклей с сожалением поцокал языком. — Хотел бы я, чтобы такого не случалось при ранах в живот, но такое бывает сплошь и рядом. А еще я хотел бы, — с трудом проговорил он, — выстрелить прямо в живот тому ублюдку, который украл череп грифона. Хотел бы я, чтобы он был мертв!

Это было настолько не похоже на гуманного Соклея, что Менедем посмотрел на брата пристально и очень удивленно.

— Вряд ли ты говорил бы такие жестокие вещи, если бы кто-нибудь украл половину нашего серебра.

— Может, ты и прав, — ответил Соклей. — Ведь серебро всегда можно снова заработать. Но где еще мы найдем новый череп грифона?

— Что ж, в следующем году на рынке в Кавне вполне может появиться еще один. Как знать, что могут привезти с неисследованного Востока?

— Возможно. — Но, судя по голосу Соклея, он в это не верил.

Подумав, Менедем понял, что винить в этом двоюродного брата нельзя. Череп грифона явно не относился к ценным вещам и был большим, тяжелым и громоздким. Много ли торговцев потащат такую штуку на десять с лишним тысяч стадий в надежде на то, что она понадобится кому-то на западе? Да почти никто. Менедем все еще дивился на того единственного, который так поступил.

— Теперь, когда у нас нет больше черепа, ты все еще хочешь отправиться в Афины? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Соклей. — Сейчас я слишком устал, зол и расстроен, поэтому не могу мыслить ясно. Задай мне этот вопрос утром, и, может, я смогу ответить тебе нечто внятное.