Молчаливый «Брат» и отсутствие Физз.

Порой я пытался повторить то, что делала Катерина: стоял у источника в определенный час, сидел под Тришулем, ходил по тропе — чтобы увидеть, могу ли я вызвать какой-нибудь резонанс.

Порой ничего не было, а иногда — мрачное ощущение присутствия потусторонних вещей.

Однажды ночью в последнюю неделю сентября — луна тогда стояла полумесяцем, в кустах оживленно переговаривалась птицы, туман медленно двигался волнами, козодой начал стучать — я спустился к нижним воротам, чтобы проследить ночной путь Гадж Сингха. Пракаш спал в столовой: я настоял на этом, не желая оставаться один в доме. Я читал наглядный отчет о его визите поздно ночью, когда у слышал треск телевизора — в полночь национальный канал выключался ―и решил оживить прочитанные строчки.

Я надел мои старые кеды без носков и куртку, взял фонарь и пошел к внутренней лестнице. Лампочка с нулевым напряжением сверкала в столовой, и Пракаш храпел, погрузившись в свой первый сон. Багира, спящая у кровати Пракаша, подняла голову, затем опустила ее на лапы, когда я открыл парадную дверь и украдкой вышел. Темной ночью я осторожно пошел вниз, стараясь не потоптать многочисленные растения, которые Физз посадила повсюду. Пракаш и я были плохими садовниками, но многие семена, которые посеяла Физз, несмотря на нашу невнимательность, пробились в этой равнодушной обстановке и продолжали расти. Я пробрался через кусты, доходящие мне до пояса, серебряные дубы, таны и шишамы; трава под ногами была влажной и скользкой.

Нижние ворота были заколочены досками и обмотаны колючей проволокой. Я повернулся и посмотрел на дом. В темноте он казался притаившимся животным, а два дымохода напоминали поднятые уши. Позади меня в лунном свете сверкала извилистая дорога, которая была тихой и молчаливой без касающихся ее поверхности покрышек. Прямо за ней начиналась долина Бхумиадхар, большая и зловещая. Я мог быть на его месте семьдесят лет назад, окидывать последним взглядом долину, прежде чем идти к ней. Единственная вещь, которая изменилась с того времени, — это Тришул. Он был тогда на голову выше и только начинал расти в трех разных направлениях. Теперь кедр был виден отовсюду, три его ствола поддерживали небо, его многочисленные ветки, засохшие и плодоносные, раскинулись в разные стороны.

Я медленно поднимался, идя по мало используемой тропе, которая вела прямо к задней части дома. Листья хрустели иод ногами, и мне приходилось ставить ногу очень осторожно. Но я не включал фонарь. Когда я шел, то чувствовал, что вокруг меня все движется. Шум в кустах прекратился, ветер улегся, стихли все звуки, внезапно налетевшие облака закрыли луну Когда я добрался до маленького дворика, находящегося позади дома, меня ждали высокие ступени лестницы. Десять ступеней из прочного камня, круто поднимающиеся вверх вдоль стены. Простые, без всяких украшений и перил.

Я посмотрел наверх в ужасе. Сквозь занавески пробивался слабый свет, словно от лампы. Я почти расслышал шипение ее фитиля. Мне захотелось оглянуться и посмотреть через плечо, но я не осмелился. Могут ли сильный страх и предвкушение удовольствия произвести одно и то же действие? Его кожа тоже была холодной и влажной, а сердце стучало. Я схватился за стену и одновременно сделал шаг, на всякий случай держа левую руку позади, чтобы избавиться от возможного преследователя. Мои туфли тихо скрипели.

Когда я добрался до последней ступеньки, там не было покатой оловянной крыши, чтобы ловко пробраться дальше. Мы положили цементную пластину, расположив внизу современную кухню. Теперь я мог видеть темные силуэты долины Джеоликоте. И из-под двери пробивался свет горящей лампы. Внезапно я понял, что она была там и ждала меня.

Я долго стоял, страшно испуганный.

Я даже думал о том, чтобы остановиться и вернуться в дом через переднюю дверь. Медлил ли он каждый раз, добравшись до этого места? Затем я быстро обогнул правой рукой стену, изогнул руку, чтобы схватиться за дверной косяк, закрыл глаза и, держа пятку правой ноги на крыше, словно она была покатой, проскользнул в комнату. Дверь заскрипела, и я открыл глаза. Конечно, она была там.

Мне пришлось сидеть на постели почти час, прежде чем я успокоился.

Я продолжал видеть галлюцинации по ночам. Не каждую ночь, но достаточно часто. Я поворачивался, чтобы спать, словно переполненный всем прочитанным, но затем в какой-то момент происходила встреча. Всегда казалось, что она длилась часами, и Катерина всегда была очень реальной; много раз, когда я просыпался утром, я был полностью истощен. Я выпивал две чашки чая, сидя на террасе, глядя вниз на просыпающуюся равнину, а затем возвращался внутрь и спал несколько часов.

Пракашу дали инструкции будни, меня с чашкой чая и яйцами примерно в десять часов утра

В течение долгого времени мне было сложно отделить мои опасения от предвкушения. Был страх перед тем, что происходило с моим разумом и телом каждую ночь, но ночная фантазия радовала даже взрослого мужчину. Затем в мрачной параллели, когда любовь Катерины и Гадж Сингха прокисла и в ней выросло зло, ее ночной демон начал угнетать меня. Теперь, когда она приходила, ее лицо было искажено гневом, и Катерина не сильно беспокоилась, набрасываясь на меня. Мне пришлось отстранять ее, и она жестоко брала меня, словно животное-мужчина, не зная пощады.

По утрам я просыпался разбитым, с сильной болью во всем теле.

Я начал терять свою способность спокойно спать. Это было самым необычным. Я всегда гордился способностью мгновенно засыпать. Физз обычно шутила, что я умею спать стоя. Но теперь меня охватило уныние. Моя голова была тяжелой — с образами и вопросами — все время, она никогда не была достаточно свободной, чтобы позволить сну заполнить ее.

Сломленное состояние моего разума отразилось на доме. Он разрушался. Его обновление прекратилось в тот момент, когда дождливой ночью Физз покинула меня. Не появилось ни одного лишнего кирпича, слоя цемента, доски. Три из шести световых люков оставались незастекленными и были закрыты оловянными пластинами мной и Пракашем. Через несколько месяцев дождь открыл их и оставил темные потоки воды на стенах цвета лайма. Кучи разрезанного соснового дерева лежали аккуратными рядами на боковой веранде, они были не свежего золотого цвета, а почерневшими.

На нижней террасе кучи песка и гравия медленно растворились — в них пустила корни трава, или их растащили жители деревни с разрешения Пракаша. Три мешка с цементом, лежавшие в верхнем флигеле, постепенно промокли и превратились в твердый камень. Большинство комнат было не закончено, отсутствовали двери, окна, шкафы. Если войти через главные ворота, дом выглядел словно усмехающийся, а пустые окна верхней и нижней веранды были его носом и глазами.

Физз поставила несколько модных кранов, помимо кухни и ванной наверху, но они все начали ломаться от бездействия. Даже раковины и унитазы стали грязными и потемнели: Пракаш делал все, но не убирал в ванных; и меня это не волновало.

Все медные болты и замки, которые она привезла из Дели, покорежились, и приходилось трясти двери и окна, чтобы они встали на место. В ярости Пракаш и я действовали грубо, и большинство дверей теперь снова были закрыты большими изогнутыми гвоздями.

Краны, кафель, подлокотники, мойки, гайки, болты, гвозди, петли, замки, ручки, абажуры, разрисованные банки — все это лежало в картонных коробках в углах, в пустых комнатах по всему дому, собирая пыль и валясь без дела.

Разрушение сопровождает процесс создания.

Череп под кожей.

Я не мог забыть, как мне впервые пришла эта мысль в голову: я стоял среди развалин задней комнаты, глядя вверх с отсутствующего пола через отсутствующую крышу на огромное голубое небо.

Теперь эта мысль посещала меня всякий раз, как я сидел на подоконнике незаконченного кабинета и смотрел вниз на долину Джеоликоте, развилку и извилистые горные дороги. Я чувствовал себя словно император Мугхал, меланхолически сознающий, что все великие памятники умирают в момент замысла.