B 1824 году с Е. М. Ивелич познакомилась будущая жена Дельвига C. M. Салтыкова. Графиня сразу же возмутила её своим вульгарным тоном. Софья Михайловна писала своей подруге А. Н. Карелиной: «Она больше походит на гренадера самого дурного тона, чем на барышню. Что за походка, что за голос, что за выражения! К тому же она нюхает табак и курит, когда никого нет; выкурила пять или шесть трубок при мне в течение одного вечера. Какова девица?»

Однако познакомившись с Екатериной Марковной ближе, Софья Михайловна совершенно переменила мнение о ней. «Я никак не предполагала, – поделилась она с Карелиной, – что у неё столько ума и такая благородная страсть к поэзии. Ужасно досадно, что у неё, из–за её манер, вид мужчины. Она сама пишет русские стихи, и вовсе неплохие. Она уверяла меня, что Пушкин совсем не такой плохой человек, как о нём говорят, что этой репутации он не заслуживает, что он очень хороший малый и т. д.».

Графиня была другом Ольги Сергеевны Пушкиной. Однако эта «старая девушка» имела неосторожность передавать матери Пушкина все дурные слухи о сыне, за что поэт отомстил Ивелич, выведя её в пятой песне «Руслана и Людмилы» в образе суровой Дельфиры:

В описываемое Анной Петровной время (в 1827 году) в том же доме генеральши Штерич, в котором снимала квартиру Керн, проживал 23–летний студент Петербургского университета Александр Васильевич Никитенко – в будущем известный литератор, профессор русской словесности Петербургского университета, впоследствии академик, а с августа 1833 года – цензор. Его отец был крепостным графа Д. Н. Шереметева – сначала певчим крепостной капеллы, затем писарем, управляющим имениями, ходатаем по делам, учителем. Александр Васильевич закончил Воронежское уездное училище, но путь в университет для крепостного был закрыт. Его освобождению от зависимости, которое произошло в октябре 1824 года, способствовали будущие декабристы К. Ф. Рылеев, граф З. Г. Чернышёв и А. М. Муравьёв. Сразу же после получения вольной Никитенко поступил в Петербургский университет на философско–юри–дический факультет.

В своём дневнике А. В. Никитенко поведал о «романе» с Анной Петровной, ни к чему существенному, однако, не приведшем. В этих записях содержится много ценных сведений для понимания характера и поведения нашей героини, её манеры общения, её отношения к Пушкину.

«Несколько дней тому назад, – записал он 23 мая 1827 года, – г–жа Штерич праздновала свои именины. У ней было много гостей и, в том числе, новое лицо, которое, должен сознаться, произвело на меня довольно сильное впечатление. Когда я вечером спустился в гостиную, оно мгновенно приковало к себе моё внимание. То было лицо молодой женщины поразительной красоты (выделено мной. – В. С.). Но меня всего более привлекла в ней трогательная томность в выражении глаз, улыбки, в звуках голоса.

Молодая женщина эта – генеральша Анна Петровна Керн, рождённая Полторацкая.

Отец её, малороссийский помещик, вообразил себе, что для счастья его дочери необходим муж генерал. За неё сватались достойные женихи, но им всем отказывали в ожидании генерала. Последний, наконец, явился. Ему было за пятьдесят лет. Густые эполеты составляли его единственное право на звание человека. Прекрасная, и к тому же чуткая, чувствительная Анета была принесена в жертву этим эполетам. С тех пор жизнь её сделалась сплетением жестоких горестей. Муж её был не только груб и вполне недоступен смягчающему влиянию её красоты и ума, но ещё до крайности ревнив. Злой и необузданный, он истощил над ней все роды оскорблений. Он ревновал её даже к отцу. Восемь лет промаялась молодая женщина в таких тисках, наконец, потеряла терпение, стала требовать разлуки и в заключение добилась своего. С тех пор она живёт в Петербурге очень уединённо. У неё дочь, которая воспитывается в Смольном монастыре.

В день именин г–жи Штерич мне пришлось сидеть около неё за ужином. Разговор наш начался с незначительных фраз, но быстро перешёл в интимный, задушевный тон. Часа два времени пролетели как один миг. <… > Я и после именинного вечера уже не раз встречался с ней. Она всякий раз всё больше и больше привлекает меня не только красотой и прелестью обращения, но ещё и лестным вниманием, какое мне оказывает. Сегодня я целый вечер провёл с ней у г–жи Штерич. Мы говорили о литературе, о чувствах, о жизни, о свете. Мы на несколько минут остались одни, и она просила меня посещать её.

– Я не могу оставаться в неопределённых отношениях с людьми, с которыми сталкивает меня судьба, – сказала она при этом. – Я или совершенно холодна к ним, или привязываюсь к ним всеми силами сердца и на всю жизнь.

Значение этих слов ещё усиливалось тоном, каким они были произнесены, и взглядом, который их сопровождал. Я вернулся к себе в комнату отуманенный и как бы в состоянии лёгкого опьянения.

24 [мая]. Вечером я зашёл в гостиную Серафимы Ивановны [Штерич], зная, что застану там г–жу Керн… Вхожу. На меня смотрят очень холодно. Вчерашнего как будто и не бывало. Анна Петровна находилась в упоении радости от приезда поэта А. С. Пушкина, с которым она давно в дружеской связи. Накануне она целый день провела с ним у его отца и не находит слов для выражения своего восхищения. На мою долю выпало всего два–три ледяных комплимента, и то чисто литературных.

26 [мая]. Она… пригласила меня к себе. Часа три пролетели в оживлённой беседе. Сначала я был сдержан, но она скоро меня расшевелила и опять внушила к себе доверие. Нельзя же, в самом деле, говорить так трогательно, нежно, с таким выражением в глазах – и ничего не чувствовать. Я совсем забыл о Пушкине в то время. Она говорила, что понимает меня, что желает участвовать в моих литературных трудах, что она любит уединение, что постоянна в своих чувствах, что её понятия почти во всём сходны с моими. <…> Наконец, просила меня дня на три приехать в Павловск, когда она там будет.

После 24–го я держал сердце на привязи и решился больше не видаться с ней, но она сама позвала меня к себе. <…>

29 [мая]. Сегодня я хотел идти к ней, подошёл почти к самым дверям её и вернулся назад.

8 [июня]. Г–жа Керн переехала отсюда на другую квартиру. Я порешил не быть у неё, пока случай не сведёт нас опять. Но сегодня уже я получил от неё записку с приглашением сопровождать её в Павловск. Я пошёл к ней: о Павловске больше и речи не было. Я просидел у неё до десяти часов вечера. Когда я уже прощался с ней, пришёл поэт Пушкин. Это человек небольшого роста, на первый взгляд не представляющий из себя ничего особенного. Если смотреть на его лицо, начиная с подбородка, то тщетно будешь искать в нём до самых глаз выражения поэтического дара. Но глаза непременно остановят вас: в них вы увидите лучи того огня, которым согреты его стихи – прекрасные, как букет свежих весенних роз, звучные, полные силы и чувства. Об обращении его и разговоре не могу сказать, потому что я скоро ушёл».

Уже из этих строк видно, что отношение Никитенко к Пушкину было сдержанно–недоброжелательным, и одной из причин тому была Анна Петровна, её явно выраженное предпочтение Пушкина.

Продолжаем читать дневник А. В. Никитенко: «12 [июня]. Сегодня мы с Анной Петровной Керн обменялись письмами. Предлогом были книги, которые я обещался доставить ей. Ответ её умный, тонкий, но не уловимый. Вечером я получил от неё вторую записку: она просила меня принести ей мои кое–какие отрывки и вместе с нею прочитать их. Я не пошёл к ней за недостатком времени.

22 [июня]. Сегодня г–жа Керн прислала мне часть записок своей жизни, для того, чтобы я принял их за сюжет романа, который она меня подстрекает продолжать. В этих записках она придаёт себе характер, который, мне кажется, составила из всего, что почерпнуло её воображение из читанного ею. <… >