Однако, любая грязь к Жириновскому приставала очень плохо. Владимир Вольфович от нее все равно получал какую-нибудь пользу, словно грязь эта была лечебной. Если капля никотина убивает лошадь, то для курильщика со стажем, это почти пустяк.

Действительно, партия Жириновского держалась особняком от других оппозиционных сил. «Любые попытки лидера КПРФ заключить с Жириновским хоть какое-то соглашение о совместных действиях в избранных направлениях заканчивались неудачей. «Человек-партия» Жириновский стал «человеком-скандалом». Он слушал только себя и конъюнктурно отказывался от любых своих обещаний в зависимости от меняющейся ситуации».[499]

Власть периодически устраивала наезды на Жириновского, наезды, которые потом сводились к шуму без драки. Хотя сам Владимир Вольфович драки устраивал не раз. Он понимал менталитет простого избирателя.

В конце 1994 года стало известно, что Главной военной прокуратурой было завершено расследование уголовного дела в отношении В.В. Жириновского по обвинению его по статьям 71 и 74 Уголовного кодекса (пропаганда войны и нарушение равноправия граждан). В Государственную Думу был послан запрос с требованием дать согласие на привлечение к уголовной ответственности. Но Госдума не спешила.[500]

Депутаты никогда не бывают едины. Почти каждый из них мнит себя выше и лучше. Именно поэтому они похожи на пауков в банке. Но когда угроза направлена на депутатскую неприкосновенность, срабатывает инстинкт защиты вида. Исключения, конечно, бывают, но они только подчеркивают правило: позволить лишить неприкосновенности одного означает создать угрозу для других.

А депутаты, как вид политических деятелей, себя в обиду не дают. И лучшей защитой обычно считают нападение. Господин Жириновский на одном из заседаний Государственной Думы обозвал господина Степашина «агентом ЦРУ и МОССАД». «Пострадавший» обратился с иском в Преображенский межмуниципальный народный суд.[501] Оппозиционная газета «Правда России» тогда назвала Степашина выдающимся исследователем влияния партийно-политической работы на развитие пожарного дела, особенно прославившегося разборками с не менее выдающимся исследователем последнего броска на юг.[502]

8.10.6. Жириновский на роль лидера оппозиции не устраивал ни красную оппозицию, ни белую. Причин тому не мало. И одна из них: самим хотелось.

В 1994 году на роль лидера оппозиции реально претендовали Руцкой и Зюганов. Позиции первого были даже предпочтительней. Еще находясь в Лефортово Руцкой написал: «Что же касается упреков холуйствующих журналистов в том, что я не застрелился, заявляю — не дождутся!

Самоубийств не будет! Думаю, что я еще понадоблюсь своему народу и Отечеству».[503]

За время лефортовского сидения, оказавшегося не таким и длительным, он накопил солидный политический капитал, выражающийся в народной известности и популярности.

Адвокат Руцкого Юрий Иванов распинался в расхваливании своего подзащитного: «…По высокому уровню понимания чести, я бы сказал, по ее офицерскому пониманию — равного Руцкому надо поискать».[504] Одним словом, сидя в тюрьме, бывший вице-президент, бывший и.о. президента в рамках Белого дома, только набирал веса. Тюрьма была ему на пользу. Разумеется, на политическую.

Зюганов ни того, ни другого не имел. Но он имел партию. Единственно нормально существующую в стране партию. Все остальные были гораздо слабее и часто ориентированными только на лидера партии. Это были, как правило, партии одного лидера, созданные для его прихода к власти и способные распасться в случае его ухода из партийных рядов.

Коммунистическая партия Российской Федерации была не такая. Она имела социальную базу и кадры партийных активистов. В том числе, способных создавать партийные структуры и вести политическую работу. В этой партии были свои карьеристы, которые понимали, что Руцкой в роли лидера оппозиции даст им гораздо меньше личных возможностей, чем Зюганов, вынужденный опираться на партийные кадры и в той или иной мере подчиняющийся партийной дисциплине.

Может быть, Руцкой и мог легче привести оппозицию к победе, так как сплотил бы более широкие народные ряды. Но когда решается вопрос о месте в пирамиде власти, чаще всего срабатывают личные амбиции, чем трезвый политический расчет. Это касается не только оппозиции, но в данном случае мы о ней. Ибо она имела шанс и не смогла им воспользоваться.

В начале 1994 года Руцкой используя Национально-республиканскую партию, а затем и движение «Держава» пытался сплотить вокруг себя всю оппозицию или хотя бы ее патриотическую часть. К нему перешло не мало известных деятелей этого плана, например Николай Павлов, Виктор Алкснис. Казалось, что у бывшего вице-президента все пошло. Но приходили к нему генералы, имеющие амбиции, а нужны были рядовые, способные как у коммунистов поддержать вождей.

Постепенно в ходе политических интриг в 1994–1995 годах Руцкой был медленно, но верно отстранен от высшей макушки руководства оппозицией, которая все более и более представляла собой стройную систему КПРФ. Не вошедшие в такую структуру постепенно вытеснялись с политической сцены.

Разумеется, причиной этого была не только карьерная интрига в рядах высшего руководства КПРФ. Но она лежала, пожалуй, в основе лишения Руцкого перспективы стать президентом. Бывший ельцинский вице-президент был самым опасным политическим конкурентом Зюганова в будущей борьбе за президентский пост, так как в отличие от Ельцина, их электорат частично совпадал.

8.10.7. Разговор о Руцком следует продолжить разговором вообще о патриотической оппозиции. Уже к 1995 году в стане патриотической оппозиции стал заметен пессимизм. «С великим сожалением приходится констатировать, что сегодня чувство национального самосознания у русских находится на столь низком уровне, когда оно не только не выступает в качестве движущей силы борьбы, но даже не служит преградой к взаимоистреблению».[505]

Начались попытки анализа и выхода из тупика. По мнению Виктора Астафьева главной опорой патриотизма могут стать:

«— национальные предприниматели, не желающие мириться с холуйской ролью лакеев мировой промышленно-финансовой элиты, отвергающие экономическую политику удушения отечественных товаропроизводителей и превращения России в «банановую республику», сырьевой резервуар преуспевающих западных держав;

— патриотически настроенная интеллигенция страны, в силу своего высокого образовательного ценза не поддающаяся демократическому «зомбированию» с помощью рептильных средств массовой информации, способная противопоставить космополитической мифологии современности национально осмысленную модель общественного развития;

— Русская Православная Церковь, представляющая собой тот «столп и утверждение истины», опора на который гарантирует России духовное выздоровление и возврат исторической преемственности развития, прерванной катастрофой в 1917 году;

— та, постоянно растущая часть народных масс, которая очнулась от дурмана «демократического» лукавства и осознала весь драматизм, всю сложность нынешнего положения страны».[506]