Как же тогда Иисус мог настаивать на том, чтобы праведность Его учеников превосходила праведность фарисеев, да еще и предупреждать их, что, в противном случае, им не войти в Божье Царство? Ответ отыскать нетрудно. Несмотря на ревностное стремление фарисеев к праведности, они судили о ней весьма поверхностно. Все свое внимание они уделяли внешнему исполнению закона (как они его понимали) и воображали, что этого достаточно. К тому же, они обильно приправили этот закон своими собственными, традиционными толкованиями.
Так вот, в Нагорной проповеди Иисус проповедует, что Божьи требования еще выше, а взгляд Его — гораздо острее и проникновеннее, чем предполагали фарисеи. Он тут же разворачивает перед ними шесть похожих наставлений (Мф. 5:21–48), каждое из которых начинается с одной и той же фразы: «Вы слышали, что сказано… А Я говорю вам…» Многие считают, что тем самым Иисус вводил новый закон, а значит, противоречил прежнему закону и, в конечном итоге, отменял его. Однако эти утверждения весьма далеки от истины. Вообще, само предположение, что Он мог задумать что–то подобное, изначально является настолько невероятным, что можно отбросить его как совершенно невозможное. Прежде всего, такое предположение противоречило бы тому благоговейному, уважительному повиновению Писанию, которое Иисус сохранял в течение всей Своей жизни. Но, более того, Он Сам только что (в ст. 17) провозгласил, что пришел не для того, чтобы «нарушить закон или пророков… но исполнить». А далее Он торжественно добавил, что «доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (ст. 18), и предупредил Своих слушателей: «Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном» (ст. 19). В свете таких слов было бы просто нелепо доказывать, что Иисус противоречил закону.
Нет, Иисус противоречил совсем не закону, но преданиям, не тому, что «написано», а тому, что «сказано», не Божьему Слову, но ложным его толкованиям, в которых были повинны фарисеи и саддукеи. Они то и дело пытались уменьшить вескость Божьего закона, чтобы подогнать его под свои мерки: либо ограничивали его заповеди, либо расширяли сферу дозволенного. Сейчас будет уместно процитировать профессора С. И. Б. Крэнфилда из Ру[110]: «Для всех, кто пытается найти оправдание в Законе, типично следующее: в конечном итоге, они непременно изменяют или искажают Закон, чтобы избежать его требований и свести его власть на нет». Потому–то Иисус и говорил, что праведность христиан должна превышать праведность фарисеев. Фарисеи вмешивались в закон, искажая его, чтобы смягчить его неумолимость; однако последователи Христа должны принять его во всей его полноте и силе, со всеми его требованиями.
Возьмем, к примеру, то, что разрешалось законом и что фарисеи стремились распространить еще шире, за рамки дозволенного. Закон позволял развод в том случае, когда муж обнаруживает в жене «что–нибудь противное» (Втор. 24:1–3). Однако предания все больше и больше поощряли такое его толкование, согласно которому развод мог произойти из–за любого произвольного каприза мужа. Согласно Мф. 19:3, фарисеи спросили Иисуса: «По всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?». В ответ Иисус напомнил им о том, зачем вообще была создана семья и каково ее предвечное предназначение (согласно Быт.), а потом, по всей видимости, ограничил позволительную причину развода только супружеской неверностью (Мф. 5:31,32). Далее, закон позволял возмездие в судебных разбирательствах; это было сделано для того, чтобы дать судьям какую–то основу для наложения наказания, а также для того, чтобы ограничить максимальную степень такого наказания и ввести принцип соответствия кары самому преступлению («око за око, зуб за зуб»). Однако предания распространяли этот принцип и на личные взаимоотношения и с его помощью оправдывали личную месть. Иисус настаивал, что такое толкование до неузнаваемости искажало закон, что, согласно личной этике христианина, мы должны принимать несправедливость без сопротивления, не пытаясь возместить нанесенный ущерб (Мф. 5:38–42).
Книжники стремились не только расширить сферу дозволенного законом, но и ограничить его неудобные запреты. Так, например, закон Божий говорил: «Возлюби ближнего своего». В преданиях слово «ближний» истолковывалось в узком смысле и распространялось только на собратьев–израильтян, — иногда даже, более того, только на личных друзей. Таким образом, книжники, в конечном итоге, превращали заповедь «Возлюби ближнего своего» в совсем иную: «Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего» (чего в самом законе, конечно же, нет). Как пишет X. М. Скотт, «фарисейская этика учила израильтян ненавидеть язычников, как личных врагов»[111]. Иисус воспротивился подобным установлениям и вместо этого провозгласил истинный смысл заповеди — слово «ближний» подразумевает и врагов тоже: «Я говорю вам: любите врагов ваших…» (Мф. 5:43–48). Подобным же образом книжники ограничили еще одну заповедь. «Не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои», — говорили они, как будто Господь всего–навсего запрещал некоторые клятвы, а другие позволял. Но Иисус не принимал никаких ограничений. Напротив, Он сказал, что истинным смыслом заповеди было «не клянись вовсе». Все обещания нужно сдерживать, а христианин должен быть настолько честен, чтобы ему не требовалось подкреплять свои слова клятвой: «Да будет слово ваше: „да, да", „нет, нет"; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:33—37).
Принцип остается тем же самым и по отношению к двум другим заповедям, о которых упоминает Иисус.
Касались они убийства и прелюбодеяния. Как это принято и в сегодняшней поверхностной нравственности, так и предания старцев ограничивали запреты самим актом преступления. Однако Иисус подчеркнул, что закон имеет в виду нечто большее. Гневная мысль и оскорбительное слово тоже являются нарушением заповеди об убийстве и подставляют нас под угрозу суда и наказания. Точно также похотливый взгляд уже равен прелюбодеянию, ибо «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:21–26 и 27–30).
Эти шесть примеров не оставляют нам сомнений в истинном смысле слов Иисуса о том, почему праведность христиан должна превышать праведность фарисеев. Христианская праведность принимает все, что говорит закон, не пытаясь уклониться от его требований. Она признает, что сфера действия закона простирается не только на сами слова или поступки, но и дальше, на человеческие помыслы и побуждения сердца. Фарисейская праведность была внешним подчинением человеческим преданиям; христианская праведность — это внутреннее послушание разума и сердца открытой нам Божьей воле.
Сейчас необходимо добавить, что «новой нравственности» свойственны тенденции, похожие на те, к чему склонялась нравственность фарисейская (хотя и не идентичные ей). Конечно, приверженцы «новой нравственности» утверждают как раз противоположное. Они считают, что Иисус подходил к закону гораздо более либерально, нежели Его противники (взгляните хотя бы на то, как Он «нарушал субботу» и как реагировали на это возмущенные фарисеи). А далее они утверждают, что их слова, обращенные к защитникам «старой нравственности», ничем не отличаются от того, что Иисус говорил фарисеям. Однако мы не согласны с тем, что Иисус нарушал субботу или собирался это сделать (ибо Он признавал, что суббота утверждена Богом). Все, что Он сделал, — это преступил некоторые из традиционных постановлений старцев касательно субботы, чтобы таким образом показать истинный смысл Божьей заповеди. Но мы вернемся к этому позднее.
Безусловно, между фарисейской и новой нравственностью существует радикальное различие. Оно заключается хотя бы в том, что первая была абсолютистской и предписательной, а вторая является относительной и ситуационной. Тем не менее, есть один момент, который позволяет нам провести между ними параллель. Он заключается в том, что и та и другая нравственность, в конечном итоге, преуменьшают требования закона. Как утверждал Иисус, фарисеи были виновны в том, что неверно истолковали закон и, тем самым, «разбавили» его. Учение новой нравственности идет еще дальше и настаивает, что категория закона Для христиан всецело отменена. Христианин не находится «под законом» ни в каком смысле, говорят они. Нетронутым остался единственный закон, а именно: всеобъемлющий закон любви. Он один является абсолютом; других абсолютов нет. «Не предписано ничего, кроме любви» — таков лозунг новых моралистов.
