Лотар, как я уже писал, приехал сюда с одной целью: поразить Эрнста-Августа и Софию своим умом, проницательностью и множеством связей в мире, посему в какой-то момент беседы, после некоего количества выпитого, взялся предсказать исход весенней кампании. Ибо что произведёт на правителя большее впечатление, чем успешное пророчество?

Франция, сообщил Лотар, потерпит на северо-западе фиаско — он употребил слово «Fehlschlag», означающее неудачную попытку, срыв. Лотар явственно намекнул, что это произойдёт на английской почве или поблизости.

Разумеется, София не поддалась на такие театральные уловки. Она сказала: «Если вы так уверены в своём предсказании, барон фон Хакльгебер, что же вы разеваете рот, а не кошель? Рот-то у вас большой, да кошель, мы знаем, ещё больше». Все рассмеялись, даже Лотар. Когда смешки улеглись, он сказал, что именно так и поступит, то есть, намерен вложить средства своего банка таким образом, чтобы получить прибыль в случае предсказанного Fehlschlag. Дабы придать своим словам веса, Лотар поклялся, что пожертвует некую сумму на любое доброе дело по выбору Софии и что в случае успеха деньги эти возьмутся из прибыли, а если он ошибется в предсказании, то из его собственного кошелька.

На вопрос Софии, откуда такая уверенность, Лотар покосился на меня и сказал, что знает во Франции одну особу, довольно богатую и влиятельную, которая в прошлом держала себя заносчиво, а теперь получила урок и служит на задних лапках — он и впрямь употребил слово, применимое лишь к собакам. Вы понимаете, Элиза, насколько мне неприятно это передавать. Даже тех, кто не понял, о ком речь, покоробили слова Лотара.

Вот мои новости, как Вы и просили. Воистину я тоскую по тем дням, когда мои письма к Вам наполняла натурфилософия.

Возможно, мы ещё вернемся к этим беседам в более счастливое время. До тех пор, честь имею, и пр.,

Лейбниц.

P. S. Вы спрашивали о новостях касательно Вашей приятельницы принцессы Элеоноры и её дочери. Я видел их в Берлине; маленькая Каролина и впрямь так мила и сообразительна, как Вы её описывали. Элеонора обручилась с курфюрстом Саксонским, истинным чудовищем, чья любовница, по слухам, ещё хуже. Писать им следует, полагаю, ко двору курфюрста в Дрездене.

Элиза — Самуилу де ла Вега

5 мая 1692 г.

Удивительное дело — во Франции называют евреями тех, кто не имеет к еврейству ни малейшего касательства. История долгая, и при встрече я смогу рассказать её в подробностях, сейчас же она напомнила мне про Амстердам, где евреи и впрямь евреи, что куда логичнее!

Однако я пишу Вам и по другой причине. Некоторое время я не следила за амстердамским рынком, поскольку из далёкого Версаля невозможно делать это как следует. Однако в последние месяцы я занялась серебром. Подробности не важны, довольно сказать, что меня интересуют все колебания на рынке серебра в первой половине июня. Источники информации у меня не те, что прежде, и я низведена до положения маленькой девочки, прижавшейся носом к оконному стеклу; я вынуждена судить о тенденциях рынка по поведению более крупных и лучше осведомленных игроков.

Дом Хакльгебера пусть не самый крупный, но явно наиболее информированный концерн в этой области. Соответственно, я решила ориентироваться на него. Если Хакльгеберы внезапно вывезут со своего амстердамского склада большую (несколько тонн) партию серебра, мне было бы желательно узнать об этом как можно раньше. Где склад, Вам известно. Если моя догадка верна, серебро отправится непосредственно на корабль в заливе Эйсселмер.

Не поручите ли кому-нибудь пронаблюдать за складом Хакльгеберов? Ближе к делу я сообщу уточнённую дату возможного начала операции. Мне надо знать следующее: название корабля и точное описание парусной оснастки, чтобы его можно было узнать издали, а также день и час его отплытия из Амстердама.

На следующей неделе я буду много переезжать с места на место, так что направьте все сведения моему доброму другу капитану Жану Бару в Дюнкерк. Капитан Бар абсолютно надежен, так что не будет надобности (да и времени!) шифровать. Вы лучше меня знаете, как быстро переслать письмо, так что не стану давать советы, лишь предположу, что Вы, вероятно, захотите отправить его с верховым гонцом из Амстердама в Схевенинген и дальше быстроходным судном в Дюнкерк. Времени на подготовку более чем достаточно, но если Вам нужна помощь с выбором судна, обратитесь к капитану Бару.

Думаю, что сообщила Вам довольно, чтобы Вы сумели сделать свои покупки на рынке серебра, каковые, надеюсь, принесут Вам выгоду, но если, паче чаяния, прибыль не покроет издержек, направьте Ваши жалобы мне в Сен-Мало, и они не останутся неуслышанными.

Элиза.

Элиза — маркизу Равенскару

15 мая 1692 г.

Вашей милости недавнее ко мне письмо сладкоречивостью своей затмевает все потуги французских льстецов. Должна, впрочем, сообщить, что по дороге оно попало в руки какого-то шкодливого мальчишки, приписавшего чрезвычайно грубый постскриптум.

Очень любезно с Вашей стороны было ответить на все мои глупые вопросы касательно Монетного двора. Как Вы, вероятно, догадались, я планирую принять участие в сделке, которая принесёт мне выгоду, только если цена серебра к концу мая вырастет. Надеюсь лишь, что к тому времени в Лондоне не скупят всё серебро! Сообщаю Вам по секрету, милорд, не желая, чтобы Вы, оказавши мне такую помощь, понесли убытки вследствие моих действий. Итак, знайте, что весьма неплохо будет располагать в Лондоне к концу мая большим количеством серебра. Только покупайте его незаметно, дабы не спровоцировать ажиотажный спрос и не взвинтить цену сверх разумных пределов. Ибо если люди увидят, что маркиз Равенскар продаёт золото и покупает серебро, они решат, что Вы о чём-то проведали, и ринутся на Треднидл-стрит, чтобы последовать Вашему примеру. Хотя Вы, разумеется, выиграли бы на такой горячке, продав серебро на её пике (но никак не позднее середины июня), она принесла бы нынешнему правительству неисчислимые бедствия, коих Вы как добрый английский патриот наверняка предпочтёте избежать, пусть даже вы — виг, а в правительстве засели тори.

Элиза.

Элиза — Самюэлю Бернару

18 мая 1692 г.

Мсье Бернар,

Я следую из Сен-Мало в Шербур на яхте моего супруга. Из Шербура отошлю это письмо в Гавр; надеюсь, что оно скоро доберётся до Вас в Париже. Сама я пробуду в Шербуре до начала вторжения.

Сегодня утром в Сен-Мало я получила Вашу депешу от 12-го числа, в которой Вы сообщаете, что Вы получили переводные вексели и нуждаетесь лишь в указании, на кого их жирировать.

Это равнозначно просьбе сообщить Вам имена агентов, которые отправятся через Ла-Манш, дабы предъявить векселя к оплате. С сожалением должна уведомить, что имена их мне неизвестны (хоть я и предполагаю, кто это может быть). Даже зная имена, я поостереглась бы сообщать их письмом в военное время; вражеские шпионы повсюду, и рассудите сами, какая случится беда, если наших агентов разоблачат. По большей части это англичане, тайные приверженцы Якова Стюарта; если их схватят в Англии с векселями, то подвергнут казни за государственную измену, то есть повешению не до полного удушения и четвертованию на Тайберн-кросс.

Надежнее всего Вам будет жирировать векселя на доверенного посредника в Шербуре, который не покинет Францию до начала вторжения. Посредник сможет придержать векселя до последней минуты и жирировать на нескольких агентов непосредственно перед тем, как те соберутся пересечь Ла-Манш. Таким образом имена агентов останутся в тайне.

Что до личности посредника, на ум приходят несколько кандидатур, поскольку в Шербуре много достойных коммерсантов. Однако все они очень заняты. Мне тем временем решительно нечего делать, кроме как смотреть в окно каюты на корме мужниной яхты и наблюдать за приготовлениями. Как ни странно может показаться, векселя безопаснее всего доверить мне, ибо трудно вообразить, чтобы я пересекла Ла-Манш и попала в руки английских дознавателей; уже это одно должно заметно успокоить агентов, чьи имена я напишу на обороте векселей, прежде чем отправить их с опасной миссией. Посему, если у Вас нет серьёзных возражений, просто жирируйте векселя на меня и пришлите мне в Шербур.