— В том-то и беда, что я разгадал её совсем недавно, — сказал Поншартрен. — Когда планируешь вторжение, разумеется, думаешь о жаловании солдатам. Оно так же важно, как снабжение оружием, провиантом и расквартирование, даже важнее, поскольку солдаты, получив жалование, могут сами позаботиться об оружии, провианте и квартирах. Однако платить им надо в местных деньгах — то есть в монете страны, на территории которой идут военные действия. В Испанских Нидерландах всё просто…

— Поскольку они Испанские, — подхватила Элиза, — и солдатам можно платить пиастрами…

— …которые можно раздобыть где угодно, — закончил Поншартрен. — Однако английские пенни можно взять только в Англии. Считается, что их чеканят…

— …в Лондонском Тауэре, знаю, — сказала Элиза. — Но почему «считается»?

Поншартрен развёл руками.

— Никто их не видит. Они выходят с Монетного двора и исчезают.

— Но мне думалось, что каждый может привезти серебро в Тауэр и перечеканить на пенни, разве нет?

Поншартрен на миг опешил, затем расхохотался и хлопнул ладонью по столу, так, что монеты на картах запрыгали и зазвенели. Выходка для сановника такого уровня была столь неожиданной, что игра замерла.

— Мсье, для нас огромная честь — доставить вам недолгое развлечение от забот! — воскликнул Этьенн, но генеральный контролёр финансов лишь снова хохотнул.

— Ваша супруга, мсье, говорит как раз о том, что меня заботит, — сказал Поншартрен, — и, я уверен, предложит сейчас что-нибудь дерзкое.

Лицо Этьенна порозовело.

— Надеюсь, не настолько дерзкое, чтобы смутить наших гостей…

— Напротив, мсье, это должно посеять смуту среди англичан.

— О, тогда всё замечательно.

— Прошу вас, мадам, продолжайте!

— Охотно, мсье, — сказала Элиза, — но прежде дозвольте высказать предположение.

— Сколько вам будет угодно.

— Яхта, на которой вы прибыли, исключительно хорошо охраняется. Я предполагаю, что она нагружена серебром, которое отправится вместе с войском через Ла-Манш для выплаты жалованья ирландским и французским солдатам в ходе кампании.

Поншартрен слабо улыбнулся и покачал головой.

— Вот и пытайся после этого сохранить тайну! О некоторых людях говорят, что у них нюх на деньги; я убеждён, мадам, что вы можете учуять серебро за милю.

— Не говорите глупостей, мсье, это, как вы сами заметили, очевидная военная надобность.

Элиза мельком взглянула на д'Эрки и тут же об этом пожалела. Бедняга слушал с таким вниманием, что она еле-еле сдержала смех. Незадачливый шевалье переплавил фамильное серебро и отдал королю в надежде получить приглашение на несколько версальских приёмов. Проценты сперва выплачивались с задержкой, затем и вовсе перестали поступать. Тот, кто мог их выплатить, сидел ближе, чем на расстоянии вытянутой руки — и теперь он объявляет, что прибыл в Сен-Мало с целой кучей серебра, которое находится на яхте в нескольких сотнях ярдов отсюда. Одно слово Поншартрена, один росчерк пера — и д'Эрки получил бы свои деньги или хотя бы проценты по ним, причём не в виде расписки, а звонкой монетой. Ни о чём другом шевалье думать не мог, однако не смел раскрыть рот. Этикет сковывал его, как железный ошейник — раба. Ему оставалось только смотреть и слушать.

— Итак, вас тревожит не отсутствие серебра, — продолжала Элиза. — Прекрасно. Вам надо переправить его через Ла-Манш, что связано с огромным риском. В анналах военной истории не счесть рассказов о кампаниях, проигранных из-за того, что обоз с деньгами угодил в руки неприятеля.

— Мы с вами читали одни и те же книги, — заметил Поншартрен. — Тем не менее, боюсь, что в ходе подготовки к войне я был в большей мере министром флота, чем генеральным контролёром, — уделял больше внимания вопросам чисто военным, нежели финансовым. Лишь позавчера, добравшись до Шербура, я осознал, как трудно будет переправить серебро в Англию. Отправлять его прямиком через пролив — безумие. Я подумывал разделить его на части и поручить доставку тем, кто контрабандой возит вино и соль в отдалённые порты Корнуолла.

— Это раздробит риск, но умножит трудности, — сказала Элиза. — И даже если план увенчается успехом, он не разрешит главного затруднения: ежели деньги не будут приниматься на местном — то есть английском — рынке, солдаты не будут считать, что им заплатили.

— Естественно, мы предпочли бы платить им английскими пенни, — отвечал Поншартрен, — но, учитывая ситуацию, вынуждены будем обходиться французской монетой.

— Что возвращает нас к разговору в санях, состоявшемуся два года и один месяц назад, — проговорила Элиза и по ответному взгляду Поншартрена поняла, что не ошиблась.

Мадам де Борсуль растерянно посмотрела на учтивейшего человека Франции, и тот вмешался.

— Ради наших гостей, не присутствовавших при разговоре в санях, — сказал Этьенн, — я молю вас прерваться на разъяснение…

— Я говорю о перечеканке, когда старую монету отозвали и заменили на новую, — отвечала Элиза. — По королевскому декрету новая имеет тот же номинал, что старая, и для нас, живущих во Франции, ничего не изменилось. Однако в новой монете меньше золота или серебра.

— Госпожа герцогиня, в то время ещё мадемуазель графиня, указала мне, что это будет иметь труднопредсказуемые последствия, — добавил Поншартрен.

— Пока господин граф не начал себя корить, — сказала Элиза, — я возьму на себя честь первой выступить в его защиту. Благоприятные последствия реформы огромны: она дала средства на войну.

— Однако госпожа герцогиня оказалась истинной Кассандрой, — продолжал Поншартрен, — ибо реформа имела множество последствий, которых я не предвидел. И одно из них таково: французскую монету вряд ли примут в Англии по полной цене.

— Мсье, вы не думали отчеканить специальную монету для вторжения в Англию? — спросил д'Эрки.

— Думал, как и о том, чтобы использовать пиастры. Однако прежде чем прибегнуть к таким мерам, я хотел бы послушать, что наша хозяйка скажет по поводу английского Монетного двора.

— Я просто хочу указать, мсье, — отвечала Элиза, — что существует механизм, позволяющий без риска для Франции ввезти в Англию серебро, перечеканить на монеты и передать доверенным французским агентам.

— Что за механизм, мадам? — спросил д'Эрки, подозревая, что она их разыгрывает.

— Главная связь Франции с международным денежным рынком осуществляется не через Сен-Мало и даже не через Париж, а через Лион. Королевский банкир — это, разумеется, мсье Самюэль Бернар, и он действует сообща с мсье Кастаном. Я знаю Кастана, он — главная фигура Депозита. Он может передать деньги любому из банкирских домов, имеющих лионские представительства, и получить переводные векселя на французских агентов, которые доставят их в Лондон перед вторжением. Векселя эти надо будет заранее предъявить лондонским банкирам, и те, приняв их к оплате, озаботятся, чтобы к сроку иметь на руках требуемую сумму. То есть им придётся ввозить серебро из Амстердама или Антверпена и в Тауэре чеканить из него монету. Однако это уже не наша забота и не наш риск. Французские агенты получат деньги и доставят их на фронт для выплаты жалованья войскам.

В начале беседы мадам де Борсуль открыла рот, как будто мудрёные слова и понятия легче усваивать им, нежели ушами; по мере того как Элиза говорила, то же самое происходило с другими слушателями, в том числе за соседними столами. Когда же она дошла до слов «жалованья войскам», все принялись переглядываться, ища друг у друга поддержки в своей растерянности. Элиза вскочила с жаром, не свойственным её роли светской хозяйки (вынудив Этьенна, Поншартрена и д'Эрки встать), и принялась организовывать новую салонную игру.

— Мы представим небольшую комедию, — объявила она, — а вы все сидите, сидите, сидите!

И она велела слуге принести перья, бумагу и чернила.

— Но, Элиза, как могут господа сидеть, если дама стоит? — спросил Этьенн.

— Ответ прост: в комедии я не дама, а бог: Меркурий, вестник Олимпа, покровитель коммерции. Можете вообразить крылышки у меня на щиколотках.