Поэтому он сидел под философическим дубом и смотрел на реку Шаннон. Как у всех рек на Британских островах, у неё был широкий эстуарий, или губа, ведущая от моря к порту (в данном случае — Лимерику), выстроенному там, где река сужается настолько, чтобы через неё можно было перекинуть мост. По Шаннону проходит граница между Манстером и Коннахтом, так что Боб видел легендарную землю, о которой столько трезвонили Партри. С виду Коннахт ничем не отличался от остальной Ирландии, но кто знает?
Когда Вильгельм прибыл в Ирландию перед битвой на Бойне, он привёз с собой свежих рекрутов взамен выбывших за зиму, но среди них было мало таких, каких предпочитал Боб. Тем не менее он сумел завербовать полдюжины английских протестантов, никогда в Англии не бывавших. Они выросли на ирландских фермах, которые их отцы или деды, служившие в армии Кромвеля, отняли у ирландских католиков. Бурные события последующих десятилетий превратили их в бродяг самой суровой закалки, которые кочевали по Эйрии, ища, чем бы поживиться. Боб умел разговаривать с людьми этого сорта, о чём вскорости стало известно, и они продолжали стекаться в Королевский Блекторрентский полк.
После битвы на Бойне некий протестантский торговец шерстью из Дублина (разбогатевший потому, что ирландцам запрещали продавать шерсть кроме как через посредников-англичан) на собственные средства закупил этим новобранцам оружие и обмундирование, так что они составили отдельную роту. Теперь в полку было не тринадцать рот, а четырнадцать, и численность его составила восемьсот шестьдесят восемь человек.
Однажды Боб пришёл к своему одинокому дубу и, обернувшись, увидел, что за ним увязались Том Олгрив и Оливер Гуд. Оба были из числа фанатиков, завербованных зимой в Дублине. Они следовали за ним на расстоянии примерно в четверть мили и то и дело менялись местами, словно понукая друг друга идти вперёд. У каждого на поясе болталось холодное оружие из разнообразного арсенала, которым снабдил 14-ю роту торговец шерстью.
Опасно доверять мальчишкам длинные острые клинки. По счастью, те сами это поняли, когда попытались рубиться якобы в шутку. Когда Том и Оливер подошли на расстояние окрика, Боб уже догадался, чего они хотят: учиться фехтованию. Обычно это считалось забавой пресыщенной знати, глупой и бесполезной. Однако среди простых людей, особенно тех, кто ещё помнил Кромвеля, по-прежнему жило искусство боя на палашах. Видимо, Том и Оливер прослышали, что Боб в этом деле смыслит. Парни были неисправимыми пуританами и всю зиму маялись бездельем, поскольку пьянство, девки и картёж исключались по религиозным мотивам. Весь день не промолишься. Упражняться в стрельбе тоже не получалось; не хватало пуль и пороха. Так что Боб не знал, решили они учиться фехтованию потому, что и впрямь хотят, или за отсутствием иных развлечений.
Впрочем, это было не важно, потому как и Боб устал ничего не делать. Когда Том и Оливер подошли ближе он выбил трубку, встал и вынул из ножен палаш. Пуритане пришли в восторг. «Встаньте боком — так вы будете представлять собой более узкую мишень, а ваша правая рука будет куда ближе к противнику. — Боб поднял палаш, так что гарда почти коснулась его губ, а острие указало в небо. — Это вроде как салют, и упаси вас Бог считать его придворной дурью, потому что он говорит стоящему перед вами человеку: „Я собираюсь с тобой сразиться, так что не стой как пень, а либо защищайся, либо беги“».
Том и Оливер чуть не убили себя, пока вынимали оружие из ножен, а потом ещё раз, когда пытались отсалютовать. «Оливер, у тебя в руке рапира, а я управляюсь с ней хуже, чем с палашом, — сказал Боб, — но как-нибудь приноровимся».
Так Боб открыл новую фехтовальную академию на южном берегу реки Шаннон. Она быстро завоевала популярность, потом число учеников сократилось до полудюжины тех, кто и впрямь хотел чему-то учиться. Через месяц к ним присоединился мсье Лямотт, французский кавалерийский капитан из гугенотов, приметивший их во время верховой прогулки. Он прекрасно владел кавалерийской саблей, которая во многом сходна с палашом, но умел фехтовать и рапирой, так что смог дать Оливеру кое-какие полезные наставления. Обычно кавалерийские офицеры (в основном дворяне) сторонились простых пехотинцев, но гугеноты вообще были чудные. По большей части они происходили из простых французских семей, разбогатевших на торговле и вынужденных бежать от религиозных гонений. Теперь, в Ирландии, они находили мстительное удовольствие в том, чтобы учить фехтовальным приёмам французской знати диких англо-ирландских пуритан.
Дед Оливера Гуда десятки лет жил на ферме между Атлоном и Талламором, то есть в Ленстере, но недалеко от границы с Коннахтом, которую протестанты считали последним рубежом цивилизованного мира. Землю он получил, прогнав прежних католических владельцев, Фербейнов, которые ушли со своим скотом за Шаннон и канули в безвестность. Гуд считал, что вправе так поступить, поскольку Фербейны участвовали в восстании 1641 года и расширили свои владения за счёт соседей-протестантов, переселившихся сюда ещё в елизаветинские времена. Впрочем, ему пришлось забыть этот довод после того, как несколько голодранцев заявились к нему и назвались потомками тех самых елизаветинских протестантов! С тех пор, если кто-нибудь оспаривал у Гуда землю, он ссылался на право завоевателя и на то, что у него есть соответствующая бумага.
Он и его дети вкалывали на ирландской земле, как могут вкалывать лишь пуритане, и ввели множество новшеств, которые должны были сказаться в отдалённом будущем. Гуды носили оружие и разъезжали по округе, преследуя «неорганизованные элементы». Голодранцев-протестантов они больше не видели и начисто их забыли. Осталась лишь фамилия на старом надгробном камне: «Кракингтон».
Потом Карл II восстановил монархию, и выяснилось, что Кракингтоны как-то добрались до Англии, где (подобно тысячам других англо-ирландских помещиков, согнанных с земли солдатами Кромвеля) принялись одолевать прошедших в Парламент родственников требованиями выставить фанатиков из Ирландии. Поскольку одним из первых своих указов Карл повелел выкопать Кромвеля из могилы и насадить его голову на палку, складывалось впечатление, что они своего добьются. Под конец они получили лишь часть желаемого. Некоторых кромвелевских солдат согнали с земли, некоторых — нет. Гуды сохранили ферму, но лишь по случайности.
Впрочем, они больше не могли свободно исповедовать свою веру, поэтому половина Гудов перебралась в Массачусетс. Кракингтоны вернулись и захватили ферму со всеми нововведениями. Дела их быстро пошли в гору. Они даже восстановили на свои средства англиканскую церковь, в которой Гуды хранили зерно. Всё это произошло вскорости после рождения Оливера, поэтому он сохранил лишь смутные детские воспоминания о ферме, которую собирался в один прекрасный день себе вернуть.
Когда Яков II взошёл на престол, он вновь стал насаждать в Ирландии католичество. Однажды утром Кракингтоны проснулись и обнаружили, что ограда повалена, и дикие коннахтские коровы пасутся на их лугах под охраной не понимающих по-английски рыжеволосых людей с французскими мушкетами в руках. Убедить их возвратиться восвояси не удалось, поскольку новые католические власти в Дублине изъяли у англичан оружие. В скором времени Кракингтоны сочли за лучшее съехать, пока суд не разрешит тяжбу касательно земли — вернее, земель, поскольку ферма состояла из нескольких участков, каждый из которых имел собственную, равно запутанную историю. Как выяснилось, Фербейны на протяжении пяти столетий вели кровавую пограничную распрю с соседями — захватчиками, вытесненными в эти края викингами.
Итак, Кракингтоны сложили пожитки, погрузились на тех лошадей, которых ещё не угнали Фербейны, и отправились в свой дублинский особняк. По пути на них напали «ратники». Когда Кракингтоны думали, что им конец, другой отряд ополченцев, уже протестантских, спугнул головорезов-католиков. Старейший Кракингтон без устали благодарил спасителей и пообещал вознаградить их золотыми гинеями, если они пришлют кого-нибудь в его дублинский особняк. «Моя фамилия Кракингтон, — объявил отец семейства, — и любой в Дублине (под „любым“ разумелся любой английский джентльмен-англиканин) укажет, как к нам пройти».
