В сопровождении ещё одного, более тяжело вооружённого галиота они покинули Алжир с надеждой никогда больше его не увидеть. Гребли на восток, минуя один корсарский порт за другим, пока не оставили позади Тунисский залив и не достигли мыса Эт-Тиб, острого каменистого ятагана, нацеленного на Сицилию в сотне миль к северо-востоку. Здесь отправили на берег почти всех гребцов, за исключением десяти-двенадцати, и под парусом вышли в открытое море. Впервые с бегства от Бонанцы они не видели берега. Раис немедля приказал спустить турецкий флаг и поднять французский.

Замаскировавшись таким образом — если смену флага можно назвать маскировкой, — они проплывали теперь под пушками различных средневековых крепостей, выстроенных всевозможными эзотерическими орденами на утёсах с северной стороны пролива. Пушки молчали, и через несколько часов, когда галиот обогнул мыс, стало ясно почему: в заливе под белыми террасами и увитыми зеленью стенами Ла-Валетты стоял на якорях целый французский флот. Не только купеческие суда — хотя их тоже было не меньше десятка, — но и боевые. Два многопушечных фрегата и рой быстроходных галер.

И — как первым заметил ван Крюйк — здесь же был «Метеор». Очевидно, он из Гибралтарского пролива направился прямиком к Мальте, чтобы встретить галиот вместе с остальным флотом. Джек одолжил подзорную трубу и увидел на бизань-мачте «Метеора» флаг с гербом, о который — в виде барельефа — едва не размозжил голову в парижском особняке д'Аркашонов.

— Королевские лилии и негритянские головы, — объявил он. — Инвестор здесь собственной персоной.

— Наверное, прибыл через Марсель, — заметил ван Крюйк.

— То-то мне почудилось, что приванивает тухлой рыбой, — сказал Джек.

Галиот тоже сразу увидели и узнали. Через несколько минут от «Метеора» подошла лодка с французским офицером и полудюжиной гребцов. Офицер поднялся на галиот и провёл быструю инспекцию — убедился, что команда подчиняется капитану и судно готово к дальнейшему плаванию. Он вручил раису несколько запечатанных писем и отбыл.

— Интересно, почему он просто не захватил нас вместе с грузом? — пробормотал Евгений, держась за ванты и глядя на военные корабли.

— Потому же, почему этого не сделал паша в Алжире, — отвечал Мойше.

— У герцога множество общих дел с корсарами, — добавил Джек. — Он не смеет ссориться с пашой, нарушая условия плана.

— Я ждал более пристального осмотра, — сказал мистер Фут, обнимая себя руками, как от холода, и беспокойно косясь на ящики с золотом.

— Он знает, что мы что-то забрали с вице-королевского брига. Что-то ценное, раз мы рисковали жизнью, оставаясь перед Санлукар-де-Баррамеда несколько часов и перетаскивая это к себе. Если бы мы не нашли ничего, то сразу рванули бы прочь, — объяснил Джек. — Тут ничего и осматривать не надо.

— Но знает ли он, что это? — спросил мистер Фут. Сейчас их могли слышать другие гребцы, поэтому он говорил обиняком.

— Ему неоткуда знать, — сказал Джек. — С галиотом он общался посредством горна, о сигналах договаривались заранее, и вряд ли был сигнал для тринадцати.

Слово «тринадцать» означало у них «в двенадцать или тринадцать раз больше денег, чем мы рассчитывали».

— И всё же мы знаем, что алжирский паша отрядил вперёд быстроходное судно с приказом не пускать нас во все левантийские порты.

— Во все, за исключением одного, — поправил Евгений.

— Разве он не мог сообщить на Мальту о тринадцати?

Подошёл Даппа.

— Вы забываете задать очень любопытный вопрос, а именно: знает ли паша?

У мистера Фута лицо стало скандализованное, у Евгения — задумчивое.

— Ещё бы ему не знать! — вскричал мистер Фут.

Даппа спросил:

— Ты не заметил, что всякий раз, как раис говорит с кем-то, не знающим о тринадцати, он старается, чтобы рядом оказался я?

— Единственный из нас, кто понимает турецкий, — заметил Евгений.

Джек:

— Думаешь, аль-Гураб хранит тринадцать в тайне?

Евгений:

— Или хочет нас в том уверить.

Даппа:

— По-моему, просто даёт нам это понять.

Мистер Фут:

— С какой целью?

Даппа:

— Когда Иеронимо произносил речь о кровных братьях, а вы все закатывали глаза, я случайно взглянул на Наср аль-Гураба и увидел, как он сморгнул слезу.

Мистер Фут:

— Ну и ну! Поразительно!

Джек:

— Кабальеро, аристократу до мозга костей, трудно было признать то, что мы все давно чуяли нутром, а именно, что здесь, среди обездоленного отребья, мы нашли своё естественное место в мире. Может быть, раиса тронул суровый пафос этой сцены.

Даппа:

— Раис — берберийский корсар. Такие, как он, обращают в рабство испанских грандов забавы ради. Я думаю, он встал на нашу сторону.

Мистер Фут:

— Тогда почему он не скажет этого прямо?

Даппа:

— Может быть, он и говорил, а мы не слушали.

Евгений:

— Если таков его план, то всё решится на Мальте. Быть может, он просто не торопится раскрывать карты.

Джек:

— Тогда всё определит письмо, которое доставил француз. И, к слову, сдаётся, мы задерживаем церемонию.

Наср аль-Гураб удалился в тень шканцев вместе с остальными сообщниками, и теперь все нетерпеливо поглядывали в сторону четвёрки. Когда Джек, Даппа, Евгений и мистер Фут подошли, раис пустил письмо по кругу, чтобы все разглядели красную восковую печать. Джек увидел, что она не сломана. Он почти ожидал, что на ней будет оттиснут герб д'Аркашонов, но это оказался какой-то флотский символ.

— Я не умею читать, — сказал Джек.

Когда письмо вернулось к раису, тот сломал печать и развернул бумагу.

— Латинские буквы, — посетовал турок и отдал письмо Мойше, который произнес: «Оно на французском». Вреж Исфахнян, когда послание добралось до него, объявил, что оно не на французском, а на латыни, и передал бумагу Габриелю Гото, который и перевёл письмо — хотя Иеронимо и заглядывал ему через плечо, морщась или кивая в зависимости от качества перевода.

— Оно начинается с описания очень большого недовольства в домах вице-короля и Хакльгебера в день после нашего приключения, — начал иезуит на сабире со своим чудным акцентом, но его слова едва не утонули в хохоте Иеронимо, потешавшегося над чем-то, что Габриель выпустил. Тот подождал, пока Иеронимо уймётся, и продолжил: — Он пишет, что его дружба с нами крепка, и советует не бояться того, что каждый порт в христианском мире кишит сейчас лазутчиками и наёмными убийцами, жаждущими получить награду за наши головы, которую объявил Лотар фон Хакльгебер.

Несколько слушателей обеспокоенно поглядели на Ла-Валетту, проверяя, можно ли достать их оттуда из ружья или даже из пушки.

— Он хочет нас застращать, — фыркнул Евгений.

— Простая формальность, — вставил Джек. — Как это зовётся?..

— Вступление, — подсказал Мойше.

Габриель продолжал:

— Он пишет, что получил с быстроходным судном известия от паши, и знает, что всё прошло в точности по плану.

— В точности?! — с лёгкой тревогой переспросил Мойше, изучая лицо аль-Гураба. Раис спокойно выдержал его взгляд и пожал плечами.

— Соответственно он не видит причин отступать от плана. Как условлено, он одолжит нам четыре дюжины гребцов, чтобы мы не отстали от флота по пути в Александрию. Припасы доставят через несколько часов. Тем временем с яхты пришлют шлюпку за раисом и старшим янычаром, дабы те выбрали гребцов.

Тут все заговорили разом, и прошло некоторое время, прежде чем отдельные разговоры удалось соединить в один. Мойше добился этого, ударив в барабан. Все смолкли — звук, которому каждый из них привык подчиняться, напомнил, что они по-прежнему числятся невольниками в конторских книгах алжирского казначейства.

Мойше:

— Если Инвестор не узнает про тринадцать до Каира, то потребует объяснить, почему мы не сказали сразу! — (укоризненно глядя на раиса). — Он поймёт, что мы собирались его надуть, а потом струхнули.