— Роджер, что такое конторская книга миссис Блай, разрази её гром — приношу извинения, миссис Блай! — как не чернильные закорючки? У меня есть чернила, целый бочонок, я могу надёргать из гуся перьев и рисовать закорючки сколько влезет. Но это просто значки на бумаге, видимость. И значит, наша коммерция зиждется на видимости, в то время как испанская зиждется на серебре.

— Некоторые сказали бы, что это свидетельствует о нашей высокоразвитости.

— Я не из тех мракобесов, что считают кредит изобретением дьявола, и нечего меня с ними верстать. Я говорю лишь, что чернила, высыхая на бумаге, становятся хрупкими, и финансовая система, выстроенная на чернилах, тоже будет хрупкой — настолько, что может рассыпаться в любой миг. В то время как золото и серебро ковки, податливы…

— По мнению некоторых, это оттого, что их атомы, или частицы, обволакивает подвижная ртуть…

— Увольте.

— Минуту назад вы сами требовали от меня метафизики.

— Вы меня дразните, Роджер. Ладно, ладно, забавляйтесь, я не в претензии.

— Даниель, вы правда хотите отправиться в Массачусетс и оставить всё это позади?

— Всё это куда забавнее, чтобы не сказать прибыльнее, для вас, чем для меня. Я хочу отрешиться от мелочных забот, уехать в глушь и работать.

— Что, в вигваме? Или вы уже присмотрели пещеру?

— Там осталось достаточно деревьев.

— Вы намереваетесь жить на дереве?

— Нет! Срубить их, выстроить дом.

— Боюсь, Даниель, вы непривычны к такой работе.

— Но я умею учиться.

— Куда надёжнее рассчитывать на какой-либо общественный институт. Вы могли бы стать викарием в пуританской церкви.

— В пуританских церквях нет викариев.

— Ах да… ну что ж, вас могут взять в Гарвард.

— Могут взять, а могут не взять.

— Вот, Даниель, метафизическое истолкование ваших обстоятельств.

— Я весь обратился в слух.

— Вы ещё нужны Англии!

— Боже милостивый! Чего ещё ей от меня нужно?

— Сейчас я к этому перейду. Но прежде я предлагаю сделку.

— Подразумевается ли оплата серебром? Или чернильными закорючками?

— Подразумевается синекура для Даниеля Уотерхауза. В Колонии Массачусетского залива.

— А я, чёрт побери, здесь, по другую сторону океана!

— Синекура включает в себя некоторые привилегии, такие, как билет в один конец.

— Вы хотите сказать, Англия ждёт от меня чего-то столь ужасного, что после этого мне нельзя будет в ней показываться?

— Вы придумываете невесть что. Вы сами всё это время твердили, что стремитесь в Массачусетс.

— Тогда зачем было подчёркивать, что билет в один конец?

— Вы сможете вернуться, как только сочтёте, что это в ваших интересах, — невинно проговорил Роджер. — До тех пор, покуда аллианс у власти, вы без покровительства не останетесь.

— У вас есть досадное обыкновение глотать слова, как раз когда вы собираетесь сказать что-то то важное. Вы это нарочно?

— Аллианс… аллианс… АЛЛИАНС!

— Это что ещё за напасть? Род ишиаса?

— Можно произносить на французский манер — альянс.

— Вы о супружестве?

— Скорее о содружестве.

— Тогда почему просто не назваться партией?

— Потому что тогда решат, будто мы собираем партию в бостон.

— Не всё ли равно, в Бостон или в Массачусетс?

— Мы собираемся не бежать от власти, а брать её.

— Но разве вы не стремитесь к таинственности?

— Тогда мы просто назвались бы кликой.

— Ладно. Так вы входите в альянс?

— Я вхожу в альянс.

— И будете в этом альянсе…

— Канцлером казначейства… Даниель, ну что за мальчишество — фыркать кофием через ноздри. Вы знаете кого-то более достойного?

— А что Апторп?

— Сэр Ричард, как называют его вежливые люди, будет руководить банком.

— Вы не думаете, что он с радостью оставит свои обязанности в банке, чтобы стать канцлером казначейства?

— Нет, нет, нет, я не о банке Апторпа. Я об Английском банке.

— Такого учреждения не существует.

— Как в Колонии Массачусетского залива нет учреждения, которое дало бы вам крышу над головой и синекуру. Однако учреждения можно создавать. Они потому и зовутся учреждениями, что их учреждают.

— А.

— Вы и впрямь схватываете всё на лету!

— Английский банк… Английский банк… звучит… э… солидно.

— В том-то весь и смысл.

— Он будет привлекать капитал и давать деньги в долг.

— Как все банки со своего появления.

— Я вижу лишь два изъяна в этом воистину превосходном плане, милорд.

— Позвольте угадать. У нас нет капитала и нет денег.

— Именно так, милорд.

— Не восхитительно ли, как всё поначалу просто? Как я люблю всё простое!

— Дайте мне подумать… что будет капиталом?

— Англия.

— Я должен был догадаться по названию. А как насчёт денег?

— Банк выпустит какие-нибудь бумаги. Но вы правы, нам потребуется чеканить монету. Более того, нам потребуется перечеканка.

В уютном уголке кофейни воцарилась тишина. Роджер Комсток провёл много человеко-лет, ораторствуя в Парламенте, и знал, когда сделать эффектную паузу. А Даниель на какое-то время погрузился в задумчивость. Слово «перечеканка» навеяло на него странную грусть, и теперь он силился понять почему. Оно означало, что все старые монеты, посуду, подсвечники, слитки расплавят в огромных тиглях на Монетном дворе в Тауэре. Жар очистит металл от неблагородных примесей, но он же сплавит всё воедино, уничтожит различия.

У Даниеля в кошельке хранился фунт с портретом Елизаветы. Такие монеты были сейчас реже алмазов, и он сберёг её на случай, если придётся выкупать свою жизнь. Некогда Золотые Комстоки — предки Роджера — ввезли металл из Испании, и Томас Грешем приказал начеканить из них монет такого-то и такого-то веса, а на часть своего приварка основал Грешем-колледж. Монета переходила из рук в руки и из кошелька в кошелёк более сотни лет и, наверное, могла бы рассказать больше, чем целый корабль ирландских моряков. Однако это была лишь пылинка в груде английских денег. Собрать все пылинки и бросить их в тигель представлялось чем-то чудовищным — всё равно, что сжечь библиотеку.

Однако можно вообразить иную картину: сияющие реки хлынут из тиглей, в которых всё порченое серебро очистится, расплавится и сольётся воедино, а все старые истории уйдут в дым, и ветер унесёт их прочь. В каждом кошельке заблестят новенькие монеты, миссис Блай вычеркнет из конторской книги все долги, блестящие гинеи хлынут в её сундук, а оттуда, переливаясь через край, ручьями потекут по улице к торговцам кофе и дальше по Темзе в мир.

— У нас нет выбора, — догадался Даниель.

— У нас нет выбора. Папа владеет всем золотом, всем серебром, всеми людьми и странами, над которыми светит солнце. Мы не выстоим долго против Испании, Франции, Священной Римской Империи и католической церкви. Не выстоим, покуда власть подобна весам: на одной чаше наше богатство, на другой — богатство наших врагов. Что нам делать, Даниель? Вы знаете, я не верю в алхимию. И всё же есть что-то в самой идее алхимии, в представлении, что золото можно создать неким искусным действием, неким усилием вот этого. — Он приложил палец ко лбу. — У нас нет рудников, нет Эльдорадо. Мы не можем ждать, что нам доставят серебро и золото из Америки. Однако если мы будем торговать и создадим Английский банк, золото и серебро появятся в наших сундуках как по волшебству — или как в реторте алхимика, если такое сравнение вам больше по вкусу.

Пауза, чтобы отхлебнуть кофе. Потом Даниель заметил:

— Вы хотите взять пример с Грешема. «Дурная монета вытесняет хорошую». Если новая монета будет хорошей, она вытеснит дурную не только с этого острова, но и отовсюду. Все будут стремиться заполучить английские гинеи, как сейчас стремятся заполучить пиастры. В итоге золото и серебро потечёт к нашим берегам на перечеканку, как вы и предсказываете.

Роджер терпеливо кивал, как будто бы альянс давно предусмотрел описанный ход событий. Даниель не мог проверить, так это или нет, но, странным образом успокоенный, продолжил: